РЫЖАЯ СТРАНА

 

 

Рыжая пыль забивала глаза, щекотала ноздри. Казалось, спасения от нее нет нигде. Она была вездесуща. Даже «зеленка» – придорожная растительность, по бокам горного серпантина была окрашена в рыжий цвет. Этот цвет присутствовал везде – на прокаленной солнцем броне БТРа, на десантной униформе без знаков различия, в которую мы были одеты, на тупорылых спецназовских автоматах.

Сухой горячий ветер, бьющий в лицо навстречу движению бронемашины, казалось, тоже состоял из одной пыли. Он совершенно не освежал. Ощущение было такое, как будто ты засунул голову в раскаленную духовку. Дышать совершенно нечем. Судорожно хватаешь ртом воздух, но легче не становится, – только на зубах скрипит рыжий песок, почему-то отдающий металлом.

Двигать губами больно – от сухого ветра и жажды они потрескались, как на морозе. Но и смочить их слюной, чтобы облегчить боль тоже нельзя. Она превратилась в вязкую рыжую субстанцию, совершенно не пригодную для этой цели.

В моей фляге есть немного воды. Я отстегиваю ее, чтобы сделать пару глотков, но неожиданно, словно горохом, броню окатило пулями. Сквозь рев двигателя и шум ветра донеслись похожие на перестукивание дятлов в лесу выстрелы. Впереди что-то рвануло.

Скорее инстинктивно, чем осознано я скатился с БТРа и пополз к ближайшей «зеленке», предварительно полоснув по ней очередью из автомата.

Какое-то время наша смешанная группа, состоящая из бойцов спецназа МВД, краповые береты которых не очень бросались в глаза среди этого пушистого рыжего ландшафта, и нас, людей Конторы, добросовестно кромсала очередями АКСУ ветви прилегающих низкорослых деревьев и кустарника. Но в ответ выстрелов уже слышно не было. Боевики полевого командира, который для устрашения врагов окрестил себя Чингиз Ханом, уже затерялись в изумрудно-рыжей «зеленке».

Странная война! Это уже четвертый обстрел, который мне пришлось пережить за почти месяц моего пребывания здесь. И всегда боевики предпочитали не ввязываться в бой. Обстреляют со всех сторон – и деру. Пока не прилетели «Крокодилы» и ракетным ударом не превратили все вокруг в самую заурядную пашню с торчащими на склонах обломанными ветвями деревьев в дымящемся рыжем пылевом тумане.

Остро запахло свежесрезанной травой. Во рту появился кислый запах пороховой гари. Уши заложило.

Я дрожавшими после пережитого руками, достал из пачки свои «сугубо авиационные сигареты», как окрестил их Иван. Затянулся. Немного успокоился. Отдышался. Подполз к залегшему в нескольких метрах от меня старлею-спецназовцу. Он был командиром разведгруппы «краповых» беретов, сопровождавших нас к месту нашей работы.

— Ну, что, будем двигать дальше?

Тот не спеша, выдернул из земли травинку. И начал ее сосредоточено грызть:

— Подождем малехо! В прошлый раз вот так же было, решили после обстрела дальше следовать. А тут снайпер. Бах-бах – и два «двухсотых» к мамашам на отпевание отправили.

— Твои-то все целы? – Перевел разговор в другое русло старлей.

Я приподнялся, посмотрел на противоположную сторону дороги. Из обрамляющих ее кустов показался кулак с поднятым вверх большим пальцем.

— Мои – да. – Ответил я. – А своих проверить не хочешь?

— А чего их проверять. Уже доложили. Один раненый. Но не сильно. Так, ерунда, цепануло от брони рикошетом ногу. Жить будет. Теперь на дурняк промедолом накачается. Так, что для него это только в кайф.

Первое время я не понимал этого старлея. Сначала его язык был мне совершенно не знаком. Но это был язык войны. Здесь все разговаривали так. И со временем я уже понимал практически все.

Что такое «груз двести» и «груз триста» сегодня уже знает каждый школьник. Но в те времена все было по-другому. Только в этой «рыжей» стране я узнал, что означают эти термины на самом деле. Так на войне именуют убитых и раненых.

Промедол же – синтетический наркотик, входящий в личную аптечку военнослужащего. Но одновременно, это и сильное болеутоляющее и противошоковое средство. Он находится в специальных тюбиках с медицинской иглой на конце. Его применяют военнослужащие при ранениях, контузиях, а нередко и просто для «кайфа». Именно его и имел в виду старлей, когда говорил про раненого солдата.

— Тянешь ты нас в самое пекло. А я даже имени твоего не знаю! Как зовут-то тебя? Или и это государственная тайна?

— Нет! Не тайна. Я – Дима.

— А, Димон-лимон. Как же, есть такое имя!

— Да я серьезно, меня действительно так звать.

— В вашей конторе все серьезно. Это только мы тут фигней маемся. А у вас дела-а-а! Ну, да, ладно, Димон так Димон. Все одно подыхать. Мы же скоро у них в самом гадюшнике будем. Не уверен, что они кого-нибудь живым оттуда выпустят. И напишут на твоей могилке: «Здесь покоится павший смертью героя неизвестный чекист Димон. Спи спокойно, дорогой товарищ, – все, что ты недопил – мы за тебя обязательно выпьем...» А нас, всех остальных, свалят в общую ментовскую кучу и слегка прикопают, так, чтобы звери разрыли и вонь на всю округу... Во славу спецназа...

— Да ты прямо белый стих сочинил, только мрачный он какой-то...

— Стих по настроению. Мрачный, говоришь? А чего ж радоваться? Как я бойцам объясню, за что им подыхать придется? Если и сам этого не знаю. А ты со своими двумя жеребцами только зубы скалите. Вежливые все такие. Хоть щас в дипломаты. Да только у одного из них наколочка имеется. Такие в Афгане карателям кололи. Я там срочную трубил, в десантуре. Сам видел. Приехали вот такие же вежливые. Тоже в камуфляже и без знаков отличия. Не пьют, наркотой не балуются. Улыбаются. Ночью ушли в горы. Вернулись, снова улыбаются. Только не все вернулись. А улыбаются все равно. Так с улыбками и уехали. В Союз, на большую землю. А потом по дувалам слух пополз, мол, душка какого-то знатного у моджахедов грохнули вместе с его гаремом. Духи обозлились. Много тогда крови пролилось. Из-за этих вот, улыбчивых.

— Хочешь сигарету?

— Бросил, не курю. А ты, что так и будешь в молчанку играть? Скажи, хоть за что помирать едем?

— Скажу. Я в молчанку играть не буду. Но только бойцам своим скажешь, когда на место прибудем.

— Ну, тогда давай сигарету!

Я протянул ему пачку. Старлей жадно закурил.

Так или иначе, сейчас или позже, но я должен был рассказать этому офицеру о сути нашего задания. Не все, конечно, но то, что касается его людей обязательно.

Почти месяц мы готовились к этой операции. Ее целью было устранение одного из вождей непримиримых. Это так называли в «рыжей» стране тех, кто в этом межнациональном конфликте отстаивал лишь свои собственные интересы.

С такими, как «Чингиз Хан» все понятно. Воюет хоть за бредовую, но свою мусульманскую идею. Идейный, если можно так выразиться, боец. Командиры, подобные ему, все вместе составляют какое-то подобие организованного партизанского движения с элементами окопной позиционной войны. У них общее командование, которое они иногда слушают. А иногда нет.

«Непримиримые» действуют чаще всего только сами, часто в ущерб своим же национальным интересам и идее джихада. Грызутся и между собой, и с «регулярным» войском. Как это не парадоксально, но воевать тяжелее всего именно с ними. Они редко отступают, предпочитая отстреливаться до последнего патрона.

«Вождь», который нас интересовал, назовем его Ахматом, давно уже сидел на крючке у Конторы.

Приговорили его еще до войны. Но он ударился в бега. И, вдруг объявился в совершенно новой для себя роли полевого командира.

Новой, потому, что этот человек в свое время занимал достаточно высокий пост в текстильной промышленности одной восточной республики. Там, на махинациях с хлопком, прикрываясь своим социальным статусом, этот человек сколотил себе целое состояние. И не по нашим, а по западным меркам. Он возомнил себя эдаким ханом и распоряжался жизнью «приближенных» по собственному усмотрению.

Со временем он занимался уже не только хлопком, а и всем, что могло ему приносить доход: торговля контрабандными сигаретами, спиртом, женщинами, детьми. Он не брезговал ничем. И скоро настолько обнаглел, что завел себе целый гарем из «жен». Причем жил с ними, совершенно не таясь.

Пикантность ситуации в том, что старшей из его жен было всего четырнадцать лет. Против него не раз возбуждали уголовное дело. Но свидетели молчали как немые, а после суда куда-то исчезали.

Чаша терпения нашей Конторы переполнилась тогда, когда как-то раз свою новую одиннадцатилетнюю «жену» педофил изнасиловал и задушил во время «брачной» ночи.

Однако у Ахмата были свои люди везде. Каким-то образом он узнал, что Контора спустила на него своих «псов». Он ударился в бега.

Думали уже искать его за границей, но он совершенно неожиданно засветился в зоне конфликта, когда закупал крупную партию медикаментов для их спекулятивной продажи в «рыжей» стране, где население, ввергнутое «консенсусом» в пучину межнациональной резни, остро в них нуждалось. Там свирепствовали такие грозные заболевания как холера эль-тор, брюшной тиф, дизентерия. Я не говорю уже о раненых.

Так, что и здесь Ахмат оказался верен, прежде всего, своей идее личного обогащения.

В принципе, зоны криминального влияния тут были поделены. Кто-то контролировал поставки оружия, кто-то спирт и наркотики. Ахмат со своими бандитами занялся медикаментами, которые здесь стоили в пять-десять раз дороже, чем на неохваченных пламенем войны территориях разваливающегося на запчасти некогда могучего Союза.

Среди «подвигов» новоявленного воина ислама особое место занимал грабеж колоны с гуманитарной помощью, которая везла теплые вещи, медикаменты и врачей в зону эпидемиологического бедствия. Надо ли говорить, что колона до цели своего назначения так и не добралась. Груз был перевезен в высокогорье, а от колоны остались два битых БТРа, сожженные грузовики и дымящийся танк «восьмидесятка», который бандиты расстреляли в упор из гранатометов. Все поле брани было усеяно трупами. Люди Ахмата не пожалели даже женщин-врачей, над которыми по «доброй» маджахедской традиции надругались и зверски убили, буквально растерзав трупы. Так же они поступили и с военными, сопровождавшими колону, часть которых выжила после получасового боя.

Необъяснимая жестокость, с которой действовали бандиты, скоро нашла себе объяснение, – люди Ахмата состояли в основном из наемников, жителей стран арабского региона. Причем третья часть из них – афганские моджахеды, прибывшие на землю «шурави» мстить за десятилетнюю войну с СССР.

Непримиримых недолюбливали «регулярные» боевики. Их командиры часто, хоть и не всегда, пропускали без боя подразделения Советской Армии и МВД через территории, контролируемые их отрядами, если узнавали, что войска следуют транзитом для уничтожения непримиримых, которые и для них были как прыщ на интересном месте.

Задачей старлея со своими бойцами были, прежде всего, доставка и эвакуация нас с места событий. Они должны были так же прикрывать наш отход.

Я не стал рассказывать старлею про то, какую именно организацию представляю, ограничился целью операции и описанием «подвигов» Ахмата.

Старлей некоторое время молчал. Затем хлопнул меня по плечу:

— Добро! Ты знаешь, у меня это вторая война. Во всяких переделках пришлось бывать. И никогда я до конца не мог понять, за что жизнью рискую. А вот сейчас понял. И рад, что для этого задания выбрали именно меня. Сын у меня есть, маленький еще. Вырастит, спросит, если жив буду: «Папа, а за что ты воевал»? Теперь-то я знаю, что ответить... Чтоб земля чище стала. От таких вот подонков, как этот Ахмат ее очищал.

— Ну, что? Двигаем?

Послышался шум. Кто-то продирался через кустарник. Через полминуты перед нами предстали два солдата «краповика» из команды старлея. С ними был пленный – пацан лет семнадцати в камуфляже и с зеленой повязкой вокруг лба.

Один из бойцов ударом автомата сзади поставил пленного на колени перед старлеем:

— Вот, товарищ старший лейтенант, снайпера взяли. – Он воинственно потряс трофейной снайперской винтовкой. – В нас целился, гад!

Сарлей взял винтовку в руки. Начал рассматривать приклад:

— Ты смотри, две засечки. Значит двоих, гнида, из этого оружия убил. Так, отвечать, быстро, когда и где ты еще стрелял в наших?

Снайпер что-то залепетал. Затем развел руками: «По-русски не понимаю».

— Может и вправду не понимает? – Спросил я.

— Понимает, они все себя так по началу ведут.

И обращаясь уже к своим солдатам, спросил:

— Обыскали его?

— Так точно, пустой, только патроны и винтовка.

— Ну, ну, позови-ка сюда Барина, пусть с ним по-родному побеседует, он же среди них полжизни провел...

Перед нами появился переводчик, – крепко скроенный чернявый сержант по кличке Барин. Его окрестили так за высокомерие, с которым тот относился к своим подчиненным солдатам.

Барин без слов понял, что ему надо делать. Наверное, это входило в его прямые обязанности. Он сразу же ударил пленного ладонями по ушам, и что-то заорал на местном диалекте.

Пацан сразу же начал размазывать слезы по лицу, и тут же вспомнил русский язык, причем говорил он на нем почти без акцента:

— Не бейте меня. Я скажу, что вы хотите знать...

— Ну, вот так всегда! – Посетовал Барин. – Стоит только начать, как они сопли сразу же распускают. И размяться не дал, чурбан...

Сержант с надеждой посмотрел на старлея.

— Все, Барин, пока достаточно. – Развеял надежды подчиненного старлей.

А потом прибавил:

— Садист ты, сержант.

Барин довольно хмыкнул, видимо восприняв это как наивысшую похвалу.

У снайпера же начался самый настоящий «словесный понос». В своих показаниях он путался, перескакивал с пятого на десятое, но все же выяснилось, что в гибели двоих бойцов спецназа, о которой мне пред этим рассказал старлей, виновен был именно этот пацан-снайпер.

— В «штаб Духонина». – Приказал Барину командир.

Это означало, что пленного убьют.

Выражение «в штаб Духонина» родилось еще в годы гражданской войны, когда главковерх Красной Армии, Николай Николаевич Духонин, бывший царский генерал-лейтенант, организовал контрреволюционное восстание.

Позже, после взятия революционными войсками Могилева, где располагалась его ставка, генерал был расстрелян вместе с работниками своего штаба.

Гражданская война осталась в прошлом, а выражение используют и поныне.

— Пошли, Барин сам справится, он спец в этих делах. – Сказал мне старлей.

Мы погрузились на БТР и стали ожидать, когда вернется Барин. Наконец, «зеленка» расступилась, и к нам приблизился сержант. Он был похож на мясника с бойни. Руки у него были в крови. Обмундирование тоже заляпано кровью. В правой руке он сжимал НРС – нож разведчика стреляющий. (Из рукояти этого оружия можно было стрелять). С НРСа капала кровь. Я заметил, как старлей брезгливо отвернулся. Скривились и бойцы. Только двое моих людей с любопытством рассматривали Барина. Чувствовалось, что этих «стрелков», направленных Конторой в помощь мне, удивить таким было нельзя. Но и одобрения на их лицах я тоже не видел.

— Эй, – обратился Барин к «чистильщику» по имени Миша. – Слей мне немного соляры. Испачкался весь.

— Перебьешься, служивый.

— Чего это ты, сам, что ли святой? Еще грешнее меня будешь!

— Возможно.

— Святым такие, как у тебя наколки не бьют. – Не мог успокоиться Барин. – Хоть ты ее и вывести пытался – все равно видно. Ты такой же, как и я.

— Нет, ты – мясник, а я хирург. – Усмехнулся Миша.

Психика у Барина явно была подорвана. Потому, что он тут же ринулся в атаку на Мишу. Но уже через секунду валялся в придорожной пыли, судорожно хватая ртом воздух. Миша не спеша поднял выбитый у сержанта нож с прилипшими к нему комками земли и отдал его старлею:

— На, придет твой палач в себя – отдашь. А вообще-то колющие и режущие предметы детям не игрушка.

Старлей только усмехнулся в сторону сидящего на дороге Барина:

— Говорил я тебе, что когда-нибудь нарвешься. Вот и нарвался. Я тебе сказал убить, а не глумиться над пацаном. Козел, ты, Барин.

Солдаты тоже выражали молчаливое одобрение к словам своего командира. Видимо и им раньше порядочно доставалось от сержанта.

Присмиревший Барин забрался на броню БТРа. Как-то покорно посмотрел на Мишу:

— А все-таки ты такой же, как и я.

Миша промолчал. Затем сказал:

— Таких, как ты, среди нас нет, и не будет. Объясню почему. Для меня это профессия, а для тебя наслаждение. Ты – маньяк, сержант... Тебе лечиться надо.

 

*****

К Ахмату подобраться было достаточно сложно. О прямом штурме хорошо укрепленных позиций его базы в высокогорье даже и речи быть не могло. Поэтому войсковую операцию по его уничтожению решено было не проводить. Иначе погибло бы много людей, а цель могла быть и не достигнута.

Решили действовать хитростью. Необходимо было вытащить Ахмата из его базы, которую тот очень редко покидал.

Меня снабдили документами военного снабженца, выпускника Вольского высшего военного училища тыла, и, накачав предварительно поверхностными знаниями в области фармацевтики, – благо я все схватывал на лету, отправили в район боевых действий.

Прибыл туда я вместе с группой врачей-эпидемиологов и провизоров, которые должны были на месте изучить обстановку и определиться с тем, какие именно медикаменты необходимо направить в зону конфликта для предотвращения расползания заразы за его пределы и ликвидации очагов болезней внутри автономной области.

Предполагалось, что в этой группе есть и агент Ахмата. Точнее предполагал я, а Контора в этом совершенно не сомневалась.

Поэтому я не удивился когда ко мне подошел провизор из «моей» группы и без обиняков предложил подзаработать.

Он предложил мне указать в заявке на поставку лекарств несколько большее их количество, примерно на треть больше, чем требовалось. А разницу, якобы, можно было здесь выгодно продать.

Я, естественно, согласился. Даже сказал, что могу помочь направить сюда значительно большее количество медикаментов, но предпочитаю разговаривать об этом лично с покупателем.

Примерно с месяц ответа не было. Видимо, мою персону прощупывали со всех сторон. Затем мне сообщили, что покупатель не возражает, и встреча состоится.

Мы приготовились. Решено было убрать Ахмата с помощью снайперов.

На меня напялили бронежилет и отправили на встречу. Однако явился туда явно не Ахмат. Рожа делегата от мафии ничем не напоминала Ахмата, виденного мной на фотографиях и при просмотре оперативных видеоматериалов.

Представился же человек Ахматом. Я обусловленным за ранее жестом дал понять снайперам, что операция отменяется. А сам притворился оскорбленным. Мол, я тоже не сидел, сложа руки, и знаю, что делегат, прибывший ко мне не встречу – вовсе не босс. А посему дел с ним никаких иметь не буду.

— Э-э, брат, я только о встрече договориться приехал. И проверить тебя. Не обижайся. Время знаешь, сейчас какое... – Понял, что перегнул палку посланник Ахмата.

Я не стал разыгрывать из себя дальше оскорбленную невинность и принял условия посла.

Мне предлагали встретиться с Ахматом на «нейтральной» территории. Есть в горах маленький договорной участок, где боевики не скубутся между собой и проводят там разные переговоры. И если мне удастся добраться туда через территории, контролируемые «регулярными», то на месте Ахмат сможет обеспечить мне безопасность для переговоров.

Выбора у меня не было. Я согласился.

Решение отправить меня на место «вертушкой» отпало сразу по двум причинам. Во-первых, ее могли легко сбить, а во-вторых, снайперов тяжело таким образом доставить к месту незамеченными.

Вот мы и тряслись сейчас на БТРе, буквально проламываясь через заградительные заслоны и блокпосты Чингиз Хана. Чем ближе к цели, тем – сильнее активность врага.

Неожиданно все затихло. Мы прибыли в нейтральную зону. БТР остановился на краю поляны.

Мои «стрелки» сразу же исчезли в вечерних сумерках. На смену дневной жаре пришла прохлада высокогорья. Рассредоточились и солдаты.

Я отошел шагов на двадцать вперед и широко, как было условленно, развел руки в стороны.

На встречу мне вышел человек. Но не дошел. Будто бичем щелкнул выстрел. Человек покачнулся и упал.

Это сработал один из моих снайперов. Через инфракрасный ночной прицел он опознал цель и туже ее поразил.

Я упал на землю и ползком стал пробираться к своим, которые открыли шквальный заградительный огонь. Сухо щелкали и выстрелы снайперов. Стреляли и с другой стороны поляны. Сумерки прочертили длинные следы трассирующих пуль.

Я вскочил и, петляя, как заяц, бегом добрался до БТРа. Вся моя команда через некоторое время тоже была там.

Задача выполнена.

Мы двинулись в обратный путь. Но тут же натолкнулись на заслон противника. Дорогу бронемашине преграждали сваленные стволы деревьев.

Времени на раздумье не было.

Пока один солдат готовил БТР к подрыву. Остальные отстреливались.

Неожиданно огонь противника усилился настолько, что звуки выстрелов слились воедино. Впечатление было таким, вроде бы совсем рядом одновременно разогревали двигатели несколько десятков колхозных тракторов. Но скоро мы поняли, что стреляли не по нам, а где-то в тылу бандитов.

— Они там, что, между собой перегрызлись? – Спросил у меня Миша.

Я недоуменно пожал плечами.

Понемногу стрельба начала утихать. Потом и вовсе прекратилась.

Мы боялись вздохнуть. Удивленно переглядывались. Что произошло? Почему вдруг боевики отступили? Ведь в данный момент преимущество было на их стороне.

Скоро все прояснилось.

— Эй, русские! – Донесся голос с ярко выраженным кавказским акцентом. – Можете ехать домой. Вас пропустят.

— Кто ты? Почему я должен верить тебе? – Крикнул в темноту старлей.

— Кто я – тебе знать не надо. Ты сюда живой доехал потому, что мои люди в воздух стреляли. Это тебе доказательство. Да и спасибо, что сына отпустил. Я твой должник. Поэтому уходи. Скоро здесь будет много людей Ахмата. А мы с ними враги.

Мы с Мишей понимающе переглянулись. Улыбался и Барин – он не убивал пленного снайпера. В действительности все происходило так.

Когда допрос снайпера шел полным ходом, стало ясно, что парня не пощадят, уже хотя бы потому, что он застрелил ранее двух солдат спецназа.

Говорить о помиловании пленного со старлеем было бы бесполезно. В этих краях действовали древние законы кровной мести. И военные тоже не являлись исключением. Если убийца военного попадался в руки товарищей убитого, то пощады ждать ему было не откуда.

Но и дать убить парня, тоже было нельзя. Нам нужно было пробираться через территорию, контролируемую отрядом боевиков к которому принадлежал пленный. И если они обнаружат его труп, то вряд ли мы доберемся до договорной территории живыми. А уж обратно – точно не выберемся.

Сейчас они противодействовали нам достаточно лениво. Ведь прямой угрозы мы им не представляли. А даже короткий бой со спецназом унес бы много жизней самих боевиков.

Хотя и мы, наверняка, тоже были бы уничтожены. Поэтому воинам ислама выгоднее было, обстреляв издалека наудачу, пропустить нас, и не вступать в прямое вооруженное противостояние.

Но если бы солдаты расправились с пленным, то боевики почти наверняка пошли бы на любые жертвы, но живыми бы нас от сюда не выпустили.

Пока старлей допрашивал пленного, я подозвал к себе Барина. Тот подошел.

— Слушай, сержант, если старлей тебе прикажет убить снайпера. А в этом я не сомневаюсь. Ты согласишься. Но парня отпустишь. Понял?

— Не понял! – Нагло ухмыльнулся сержант.

— А если не понял, то я тебя вслед за ним отправлю, тебе ясно, щенок? – Вступил в разговор Миша, слышавший всю нашу «милую» беседу.

— Я доложу обо всем командиру... Нас больше...

— Ты хоть знаешь кто мы такие, пацан? – «Отечески» продолжал наставлять перепуганного Барина Миша. – Если что-то ляпнешь кому-нибудь, то тебя вся твоя бригада ментовская не убережет. А ты нас несколькими молокососами пугать вздумал...

— Хорошо, сержант, – вступил в разговор я, – делай, как знаешь, но лучше сначала подумай. Убитых не вернешь. А убьешь парня – нас отсюда его земляки не выпустят. А отпустишь восвояси, так наоборот, даже могут при случае «зеленый коридор» дать. И таким образом ты спасешь и свою шкуру и своего обожаемого старлея? А если хочешь подыхать героем, – пожалуйста. Однако помни, даже если каким-то чудом ты и выберешься из всей этой истории живым, то «теплую» встречу со своими людьми я тебе все равно обеспечу. Даже с того света!

Барин мрачно на нас посмотрел и отошел.

Сейчас же он был рад, что послушался нас. Даже улыбался.

Тогда же, когда он получил приказ убить пленного, то дождался, когда останется с ним наедине.

Затем достал нож и полоснул перепуганного насмерть пацана по кисти руки, перерезав ему, таким образом, вены. От ужаса тот не мог даже кричать. Обильно хлынула кровь.

Барин добросовестно испачкался в ней. Затем достал свою индивидуальную аптечку. Взял из нее резиновый жгут. Перетянул пленному руку, чтобы остановить кровь.

— Иди, пацан. Я тебя отпускаю. Но скажи своим, что бы дали нам зеленый свет. Мы не за ними идем. И с нашими больше не воюй!

Пленный сразу же «испарился». А Миша с Барином разыграли целый спектакль для зашифровки.

Видимо о том, что произошло на самом деле, догадался сейчас и старлей. Это было буквально написано у него на лице. Однако, он ни чего не сказал. Только пожал плечами: «Победителей не судят». Но проводил Барина взглядом, под которым тот съежился. Мол, вернемся назад – я тебе устрою «веселую жизнь».

Я решил спасти сержанта от неминуемой расправы.

— Товарищ старший лейтенант! – Официально обратился я к командиру разведчиков. – Прошу вас представить сержанта к награде за блестяще выполненное задание командования. Мы тоже будем ходатайствовать.

Старлей скривился, как будто бы раскусил целый лимон.

К нему подошел Миша. Обнял за плечи:

— Да ладно тебе ершиться. Барин же всех нас спас.

Старлей махнул рукой, ладно, мол, проехали и забыли. А сам скомандовал:

— Отставить подрыв БТРа. Расчищать завал.

Всю дорогу назад нас действительно ни разу не обстреляли. Боевики сдержали свое слово.

Моя работа здесь была закончена. Можно было ехать домой.