ПОХИТИТЕЛЬ ДУШ

 

 

Тягучий и вязкий, словно карамель, знойный полдень деспотично и с видимым наслаждением испепелял все то немногое, что имело сомнительную честь очутиться на его пути. Ни ветерка и не облачка. Только ослепляюще белый размытый диск солнца равнодушно наблюдал за проказами своего младшего брата, вмиг очистившего подвластное ему пространство от всего, что могло самостоятельно скрыться от жары в душной и абсолютно бесполезной тени, порожденной ржавой от засухи растительностью.

И только тополиный пух, вопреки присущей ему манере пылить лишь в ветреную погоду, тяжелыми белесо-сиреневыми хлопьями бесполезного летнего снега отвесно опускался к подножьям своих тополей. Оседал мягкими, почти воздушными пуховыми сугробами на отшлифованные до блеска многочисленными ногами прохожих  выпирающие из растрескавшейся земли толстые спрутообразные щупальца корневой системы деревьев-исполинов. Проникал в самые потайные уголки мышиных норок и даже в наглухо задраенные жилища людей, немилосердно щекотал им ноздри и краснил глаза, выдавливал слезы, заставлял безудержно чихать и даже хрипло-надрывно, со свистом кашлять.

Так одна из тополинок, совершенно ничем не отличающаяся от своих товарок – такая же воздушно-легкая и беспринципно наглая в силу своего грозного аллергонесущего статуса, абсолютно бесцеремонно, бесстыже высмеивая Ньютона - подчеркнуто и демонстративно игнорируя выдвинутый им закон всемирного тяготения, вопреки здравому смыслу, вдруг устремилась вертикально вверх, вдоль одного из домов-многоэтажек. Двигалась она довольно быстро и, что показательно, без всякого ускорения. Сей факт, наверняка бы предоставил наблюдавшему за ней чернобородому, ошалевшему от жары воробью, сидевшему под балконным карнизом, обильную пищу для размышлений, если бы, конечно, воробей хоть немного разбирался в физике. Но воробей в физике не разбирался настолько, что даже не знал кто такой Ньютон!..

Зато воробей хорошо разбирался в мошках и, видимо, окончательно спятив от жары, явно принимая тополинку за жирную и прохладную навозную муху, с победным чириканьем грозно ринулся к ней, несомненно собираясь полакомиться несчастной… Но, увы! У него ничего не вышло, ибо, как уже говорилось, воробей был совершенно неграмотен. Воздушные потоки, созданные его крыльями, закрутили пушинку в сложным хороводе; а воробей, промахнувшись, влетел в чье-то гостеприимно распахнутое окно.

Он даже не успел осознать свою ошибку, как сразу угодил в смертельные кошачьи объятья и, недоуменно пискнув, отправился на обед к тощей полосатой и совершенно беспородной кошке, которая в физике так же ничего не смыслила, зато была очень голодна.

Между тем, тополинка немного покружившись в тугих потоках освежающего воздушного хоровода, влетела через распахнутую форточку в комнату этажом выше, к самому ее потолку, и начала медленно оседать вниз, прямо на кончик носа отрешенного вида тощего молодого человека лет тридцати, а может быть и тридцати пяти. Парень был совершенно раздет, если не считать просторные семейные в пикантный горошек трусы, чисто символически прикрывающие его снизу.

На опускающуюся пушинку обитатель комнаты не обратил совершенно никакого внимания. И не потому, что тополинка была очень мала. Нет! Просто молодой человек был весьма занят. Он, в раскорячку оседлав кривой, наверняка доставшийся ему по наследству от бабушки существенно обезображенный жучком и возрастом табурет, с вожделением всматривался в мерцающее нутро компьютерного монитора, стоявшего на самом обычном кухонном столе, прямо посреди пищевых объедков, грязных тарелок, сигаретных окурков и пустых, добросовестно вылизанных консервных банок из-под кильки в томатном соусе.

Парень что-то лихорадочно барабанил тонкими музыкальными пальцами по совершенно раздолбанной засаленной клавиатуре, нервно хихикал и нетерпеливо ежился. Его глаза светились своеобразным виртуальным безумием, свойственным многочисленной армии компьютерных фанатов: программеров, геймеров, дизайнеров и прочих почитателей электронного интеллекта.

Было видно, что компьютерщик находился на пороге какого-то очень важного, с его точки зрения, разумеется, события. Вот, простучав на клавиатуре какую-то совершенно неведомую непосвященным, состоящую из бесчисленного множества непонятных символов абракадабру, программист радостно вскрикнул и почти вплотную приблизился лицом к экрану монитора. Он явно ждал какого-то чуда. И оно не замедлило произойти!

- Ап-п-чхи! – Удивленно произнес программер, скосив оба глаза на кончик собственного носа, где удобно и со вкусом разместилась тополинка.

- Ап-п-чхи! – Снова, с какой-то внутренней обидой произнес молодой человек.

Было очевидно, что ждал молодой человек какого-то другого чуда…

Наконец, программист решил от тополинки избавиться, для чего несколько раз подряд нажал две клавиши на клавиатуре. Но тополинка совершенно не желала расставаться с уже обжитым местом на кончике програмерского носа.

- Ситуация «ООО» - Опять откат отморозился! – Обижено произнес молодой человек фразу, которая лишний раз подтверждала его ненормальность. Точнее одну из ее форм – виртуальность восприятия действительности.

– Придется поднимать тремя пальцами. – Прогудносил он очередной свой виртуально-филологический шедевр.

И программист действительно несколько раз нажал уже три клавиши на клавиатуре и, не дождавшись желаемого действа, вновь начал нести сущую околесицу:

- Вгорячую не хочет, так я ее холодным «отрезечу»… Вот те на! Снова откат в отказе – хоть винт форматни… Попробую-ка я теперь ее…

Какие именно манипуляции решил провести с взбунтовавшейся техникой молодой человек, так и осталось за семью печатями, ибо окончательно обнаглевшая тополинка проворно влетела прямо в волосатую ноздрю несчастного компьютерщика.

Раздался громовой и мокрый чих. В результате чего программерская голова, что есть силы, врезалась в экран монитора. Раздался звон разбитого стекла, запахло чем-то паленым, во все стороны посыпались голубые с желтым искры.

Со стола, словно живые, проворно спрыгнули на пол пустые консервные банки… Взвизгнул и перегорел холодильник… Одна за другой, не выдержав огромного внутреннего напряжения, начали с треском взрываться электрические розетки. В комнате сам собой включился и тут же зашипел мертвым серым экраном телевизор…

Кто-то неведомый и могучий, несомненно, прожданный безумным гением отделавшегося нелегким испугом и сожженными волосами программера, устремился в электрическую сеть и со скоростью тока помчался в только ему одному известном направлении…

 

…А в это время, совсем на другой улице, в очень древнем доме, в просторной четырехкомнатной квартире с высоченными потолками умирал старик.

Нет, нет, он умирал вовсе не от болезни… Просто, он был уже очень стар. Сколько ему лет не знал ни он сам, ни его домочадцы, собравшиеся у его предсмертного ложа и с нескрываемым нетерпением дожидавшиеся его кончины.

- Уже скоро!.. – Успокаивающе взглянув на супругу, произнес толстый потный и лысый мужчина. – Доктор обещал, что еще час или два. Затем все! Конец его генетического кода… Квартира наша…

- Скоре бы сдох! – Цинично прошипела супруга, вожделенно поглядывая на скучающего в темном углу зашторенной тяжелыми гардинами комнаты в плюшевом кресле адвоката с завещанием в холенных руках.

- Не нужно так, мама! Он же тебе никогда и слова поперек не сказал! – Сглатывая слезы, почти прошептало юное белокурое создание, белесо отсвечивая летним платьем из кресла в другом углу темной комнаты. Девушке явно было жаль умирающего.

Старик слышал все! Огромным усилием воли, разжав костенеющие губы, с трудом ворочая непослушным языком, он едва слышно спросил:

- За что?..

- За что, старый хрыч? – Взбеленилась супруга. – За то, я столько лет жизни на тебя, урода, угрохала. За мать мою, за бабку! Вспомни, ведь еще она взялась ухаживать за тобой, а ты квартирку ей обещал взамен отписать… Затем мать моя приглядывать за тобой взялась – но ты и ее пережил… Да и мне уж пятый десяток пошел! Думала не дождусь уже… Вот так, старик! Так что давай, подыхай скорей. И не надейся, меня ты уже не переживешь! Мы эту квартиру выстрадали!..

- Если отключить-сь аппаратуру, то он умрет быстрее-сь! – Указывая на подключенные к старику медицинские приборы, многозначительным тоном повелителя смерти вальяжно произнес откинувшийся на диване откормленный дородный мужчина с щегольской бородкой «а-ля-эскулап» в дорогом костюме под белым халатом. Это, несомненно, был доктор.

Он считал себя натурой тонкой и очень интеллигентной, в подтверждение сего, безусловно неоспоримого факта совершенно без всякого стеснения он неустанно добавлял к словам старомодное «-сь»… И к месту, и не к месту-сь!…

Девица в светлом платье, не выдержав цинизма в устах окружающих, вскочила с кресла и, размазывая слезы, скрылась в другой комнате.

Ее мать презрительно фыркнула вслед, и, повернувшись, надо признать, красивым профилем к эскулапу кокетливо произнесла:

- Ах, старик так мучается, бедняжка! Ну, отключите же скорее ваши приборчики! Проявите гуманизм, доктор!..

- Гуманизм проявить, конечно, можно-сь… - Со сладострастием разглядывая неплохо сохранившуюся фигурку стариковой опекунши, произнес доктор. – Только у меня есть-сь три условия…

- Непременно! Непременно выполним все! – Подобострастно подпрыгивая на месте, пропыхтел толстяк, смахивая жирной ладонью выступившие на его лице крупные капли пота.

- Ну, говорите же! Говорите ваши условия… Доктор! - Поддержала супруга опекунша.

- Ну, во-первых, это, как вы уже догадались, будет стоить денег-сь!..

- О, сколько угодно! – Толстяк покорно достал потной дрожащей рукой из широких штанин толстенный бумажник и принялся нервно отсчитывать деньги. Непослушные зеленые купюры то и дело выпархивали из его пальцев и степенно, словно сознавая свое превосходство над никчемными людишками, неспешно опускались на пол… Их никто не спешил поднимать. А толстяк все ронял и ронял новые…

- Во-вторых, - провожая жадным взором драгоценные бумажки, продолжал эскулап, - вы, как опекуны, обязаны-сь подписать бумагу, что отказываетесь от реанимации больного. Как только заплатите и подпишите-сь – я аппаратуру отключу-сь… - Эскулап многозначительно помахал в воздухе каким-то документом.

Толстяк и опекунша наперегонки бросились к нему. Она, с невесть откуда взявшейся ручкой, он – с пачкой денег…

Доктор деньги взял и элегантно опустил во внутренний  карман пиджака… Но лишь только опекунша хотела схватить документ, чтобы подписать его, эскулап резко убрал бумагу в сторону прямо из-под носа женщины и, дразнясь, помахал ею в воздухе:

- Есть еще «в-третьих», уважаемая опекунша… - Произнес доктор.

Она наклонилась к нему, и он что-то похотливо зашептал ей на ухо…

Опекунша кокетливо поежилась от его слов и в свою очередь тоже что-то согласно зашептала эскулапу…

Их сладкий разговорчик остановил толстяк. Он многозначительно крякнул, его супруга отстранилась от эскулапа и тот, вальяжно поднявшись со своего заскрипевшего пристанища, направился в сторону умирающего.

Старик умирать не хотел и, будучи не в силах предотвратить происходящее, только с мольбой смотрел на окружающих. Из его не по возрасту ясных глаз выкатились и затерялись в морщинах две крупные жемчужные слезы.

Но тут начали оглушительно взрываться розетки, нестерпимо ярко вспыхнула и, перегорев, погасла старинная люстра под потолком. Из приборов, поддерживающих жизнь старика, повалил едкий дым… Умирающий дернулся, как если бы его прошила молния, и затих.

В комнате воцарилась зловещая тишина, которую нарушил первым пришедший в себя эскулап. Он деловито прошествовал к старику и, ритуально потрогав его за шею, констатировал:

- Умер-сь!

Он повернулся, было, к опекунше и собрался произнести то ли утешительный, а может быть и поздравительный монолог, но, натолкнувшись на вытаращенные в ужасе глаза присутствующих, взгляды которых были направлены куда-то за его спину, осекся…

Эскулап медленно обернулся к старику…

То, что он увидел, противоречило всем известным, а заодно и неизвестным законам природы: еще минуту назад ссохшееся от старости мертвое тело в буквальном смысле слова наливалось жизнью.

Прямо на глазах разлаживались морщины, желтый пергамент кожи покойника становился розовым, гладким и эластичным, еще мгновение назад редкие и седые волосы на его голове сменила буйная черная шевелюра. С треском лопнула пижама покойного, и сквозь разрывы ветхой материи показались мощные мускулы молодого спортсмена.

Воскресающий медленно сел на кровати. Открыл глаза. Его пронзительный взгляд молнией прошил заговорщиков, которые и без того были абсолютно и надежно парализованы происходящим на их глазах.

Несостоявшийся покойник встал и еще раз, уже с высоты своего огромного роста насмешливо и презрительно взглянул на эскулапа:

- Разве клятва Гиппократа предусматривает мздоимство и похоть? – звенящим голосом пророка произнес восставший из небытия. -  Ты считаешь себя повелителем смерти, а между тем понятия не имеешь как она, эта смерть выглядит…

- Что ж, – продолжал он, - я сделаю тебе подарок, и познакомлю тебя со смертью поближе. Я обвенчаю тебя с ней, и ты поймешь, что, значит, быть ее повелителем.

Посеревший эскулап отрицательно замотал головой – со Смертью он явно венчаться не желал.

Но экс-покойник, уже не обращал на него никакого внимания.

- Каждому из вас я сделаю подарок, - продолжал он, - каждый получит то, чего желает больше всего… Ну, мне пора, впереди – вечность, но и дела не ждут… Не только вы жаждете исполнения своих мечтаний…

Сказав это, воскресший стал медленно растворяться в воздухе, и скоро лишь серебристая дымка напоминала о его присутствии. Легким дымком она обволокла окружающих, медленно заползала в ноздри, наполняла легкие заговорщиков.

Первым зевнул эскулап, его веки налились свинцовой тяжестью, и через минуту, он уже спал! Прямо на полу, свернувшись калачиком, неподалеку от доктора посапывала опекунша, и громоподобно храпел толстяк…

 

 

Эскулап, он же Сергей Михайлович Мерзулов.

 

Кабинет доктора Мерзулова был вовсе лишен роскоши. Ну, разве можно отнести к роскоши банальный шкаф из натурального черного дерева или же хрустальную, инкрустированную золотом люстру стоимостью в небольшую трехкомнатную квартирку?

Разве это роскошь? Ну, разумеется, нет! Вот в квартире доктора Мерзулова действительно роскошь! А в кабинете… Так, мелочи – необходимый рабочий интерьер! Строгая суворовская обстановка!

Вот за таким интерьером, выполненным в виде массивного стола, несомненно из одного с шкафом гарнитура, и дремал сам Сергей Михайлович.

Видимо ему снилось что-то весьма тревожное, так как премногоуважаемый доктор то и дело что-то мычал, стучал головой по столу и отмахивался от кого-то незримого рукой, с золотыми часами «Ролекс».

Наконец, доктор проснулся. Он откинулся в кресле и затравленно начал озираться вокруг…

Поняв, наконец, что его кошмар – это всего лишь сон, Сергей Михайлович достал из нагрудного кармашка пиджака накрахмаленный носовой платочек и с блаженством вытер им лоб, взмокший от навеянных сном ужасов.

В этот самый момент дверь в кабинет отворилась и на пороге появилась молодая особа. Чернявая, с большими темными раскосыми глазами и косой до пояса. Изящная и воздушная, метнувшая на доктора задумчивый взгляд, девушка сразу же заставила затрепетать сладострастного, охочего до клубнички эскулапа.

Сергей Михайлович сразу же забыл все свои ужасные переживания, небрежно запихнул платочек в карман и с учтивой галантностью опытного сердцееда подкатил к посетительнице.

Нежно и показательно, поцеловал даме ручку в черной перчатке, проводил ее к креслу за столом, а сам уселся напротив.

- Ну-сь! На что жалуемся? – произнес он, мысленно желая побыстрее приступить к осмотру пациентки.

Дама капризно надула губки:

- Странно! И весьма…, - колокольчиком прозвенел ее голос, - мне сказали, что жалуетесь именно вы!

- Я?.. – изумлению эскулапа не было границ. – Вы сумасшедшая-сь?

- Вовсе нет! – Повела плечиками посетительница. – Вы ведь жаждали со мной познакомиться… Я бросила все дела, примчалась по первому вашему зову… И вот, пожалуйте, каков прием! Какова благодарность!

Сергей Михайлович задумчиво почесал подбородок. Он честно пытался вспомнить, когда именно желал познакомиться с этим прелестным созданием, но, так и не прозрев, картинно развел руки:

- Пас, сдаюсь! Итак-сь, кто вы?

- Ну вот! Вы же сами тысячекратно желали мной повелевать. Честно говоря, я подумала, что нашелся, наконец, мужчина, которого не пугает моя профессия и который готов связать со мной свою жизнь. Ах, доктор, дорогой Сергей Михайлович, как это было бы романтично: мной повелевает такой импозантный мужчина! – мечтательно произнесла девушка. -  Вы ведь и представить не можете, Сергей Михайлович, как тяжело влачить существование без опоры на сильную половину. Я ведь всего лишь слабая и беззащитная женщина… Мне нужно сильное плечо, на которое я могла бы опереться после тяжелого трудового дня! Или ночи!..

- Не верю! – Рыцарски произнес эскулап, так еще до конца не понявший, что собственного происходит, и кто эта загадочная дама. – Не верю, что у такой красавицы, как вы, нет ухажеров!

- Эх, доктор, - горестно вздохнула дама, - желающих-то предостаточно было, да только лишь проведают они соль моей работы, сразу же бегут от меня словно я прокаженная.

- И какова же ваша профессия? - усмехнулся доктор, явно решив, что специальность его посетительницы весьма древняя и непристойная.

- Не совсем верно, - вздохнула девушка, - хоть древняя, но весьма пристойная! Я – Смерть!..

Словно тысяча иголок пронзила Сергея Михайловича. Он тут же вспомнил свой жуткий сон, пророчество старика в кошмаре… Но, надо признать, доктор довольно быстро опомнился и взял себя в руки.

- Бред! - Сказал он, окончательно успокоившись. – Вы не по адресу, вам нужно к психиатру…

Но то, что произошло дальше, заставило Сергея Михайловича побледнеть…

Посетительница поднялась с кресла и подошла к окну, где на подоконнике красовались великолепные и очень дорогие цветы. Она грациозно склонилась и блаженно вдохнула сладкий аромат этих растений…

Словно палящим огнем обдало цветок – он тут же засох и рассыпался в прах.

- Вот так всегда! – Обреченно произнесла Смерть. – Стоит лишь мне понюхать цветы, как они увядают. А стоит коснуться человека, как он умрет.

Смерть сняла перчатку, протянула ручку и медленно направилась к Сергею Михайловичу, от чего тот сразу же потерял сознание, чего не случалось с ним до этого еще ни разу…

 

Продолжение следует…