ТЕНЬ СЕРОГО КАРДИНАЛА Часть 1. Под колпаком Небольшой затерянный в снежных Саратовских степях ночной городишко встретил нас пронизывающим январским ветром, махоньким одноэтажным кирпичным вокзальчиком и унылыми деревянными домишками, которые черными пятнами танцевали в рваном тусклом свете раскачивающихся под ветром фонарей. Снег слепил глаза, мороз жег щеки. Мы зябко ежились в своих шинелях. Уже не знаю, от чего больше, от холода или от беспокойства, которое всегда сопровождает молодых солдат в дороге к новому месту службы. Ведь, по сути, впереди ожидала абсолютная неизвестность, которой суждено было навсегда перевернуть наши судьбы. Какое-то представление о службе мы уже имели – ведь за плечами полгода «учебки», где царствовали их величества устав и муштровщина. Но служба в учебном подразделении кардинально отличалась от таковой в войсках, и в ближайшее время нам предстояло отведать ее в полной мере на собственной шкуре. Нам – это мне и Жиле, Сереге Жилянскому из-под Одессы. Познакомились мы с ним в Сызрани, в штабе Сызранского вертолетного училища, куда оба прибыли из своих «учебок» для дальнейшего определения места службы. Знакомы мы были всего лишь два дня, но казалось, что я уже знал о Сереге все... Как я уже говорил, родом он был из небольшого городка под Одессой, но считал себя самым настоящим одесситом. Он даже разговаривал с ударениями на «ё» и длинно тянул звук «ш-ш-щ». Правда, иногда он забывался, и тогда превращался из бесшабашного «сына моря» в самого обычного, добродушного сельского, немного испуганного стремительными переменами в собственной жизни парнишку. Ростом и комплекцией Серега был почти в полтора раза больше меня. Рыжий и курносый с крупными веснушчатыми крестьянскими руками он скорее производил впечатление дровосека, чем автомобильного техника – Жила закончил «на гражданке» автодорожный техникум. Дома у него остались родители и сестра. По военной же специальности Серега был АО-шником, то есть в переводе на человеческий язык, механиком по авиационному оборудованию. Когда он объявил мне это, то я с сомнением посмотрел на него – с его ростом, в вертолете, да еще загроможденной броней и дополнительными баками с топливом «двадцатьчетверке» и так развернуться негде, а где уж в узких аппаратных отсеках «крокодила» обслуживать бортовые приборы... Впрочем, как я убедился позже, титану его размеры ничуть не мешали – своими длинными поистине «золотыми» руками, он мог дотянуться в «вертушке» до чего угодно и починить, что угодно. Честно говоря, я очень рассчитывал на него в случае, если местные «деды» вдруг вздумают, проверить нас на прочность – перед тем, как нас отправили из Сызрани, тамошние солдаты «просветили» нас о порядках в части, в которой нам предстояло служить, лишь одним словом – «вешайтесь». Вешаться мы, конечно, не собирались, но, честно говоря, это слово еще долго звенело у меня в голове. Думаю, что у Жилы тоже – он сразу перестал «ботать» по «одесски». С одесским акцентом он все же окончательно не расстался, но «парнищ-шей» уже не называл меня никогда. Что же касается меня, то техникум, в котором я учился на гражданке, я таки не закончил, и «провалив» кучу экзаменов, предпочел «смыться» в армию – подальше от родительского гнева и клейма лентяя и неудачника. Именно благодаря тому, что я год проучился в техникуме, меня и направили в школу младших авиационных специалистов (ШМАС) в Чугуеве, осваивать профессию бортмеханика вертолета. Сюда направляли только студентов, преимущественно технического профиля. Учиться я не любил никогда, но здесь... Я сразу влюбился в вертолет. Учебное отделение, в которое я попал, изучало планер и двигатели, наверное, самой грозной боевой машины того времени – вертолета-штурмовика «Ми-24», прозванного в войсках за свой внешний вид да испепеляющую огневую мощь «крокодилом». Иногда его еще называли «горбач». А в странах, членах НАТО, этот вертолет окрестили «деревенщина», хотя он по всем показателям превосходит свой американский аналог – вертолет-штурмовик «Апачи». «Ми-24» быстрее и мощнее и вооружения несет на себе при этом побольше. Мне известен случай, когда «крокодил» управляемой ракетой сбил скоростной НАТОвский истребитель «Мираж». Ничем подобным «Апачи» похвастать не может. Единственное его довольно спорное преимущество в том, что он легче и поэтому немного маневреннее на малых высотах, что помогает ему скрытно для радаров подобраться к цели. Но при современных технологиях, по крайней мере тех, что были на вооружении у Советской Армии, «Апачи» рано или поздно обнаружат, накроют огнем противовоздушных систем и вертолет скорее всего будет уничтожен. В Афгане душманы «крокодил» так боялись, что окрестили этот вертолет «колесницей дьявола». Словом, изучал я все это с удовольствием, и закончил ШМАС практически на «отлично». Практически, это – «хорошо» по уставам и строевой подготовке. Знания там давали фундаментальные. Даже сейчас, спустя полтора десятка лет, я как таблицу умножения, могу перечислить практически все бортовые системы и огневые комплексы «крокодила»... Перед самыми выпускными экзаменами в ШМАСЕ я получил травму ноги, месяц провалялся в госпитале – и как результат – не лучшее распределение для дальнейшего прохождения службы. Хотя, могло быть и хуже – Крайний Север, например. Но если бы я знал заранее, как круто изменит мою судьбу это распределение в самое сердце российской глубинки, то я бы, наверное, предпочел и Крайний Север, и Южный Полюс, и какой угодно, лишь бы подальше от воинской части, в которой мне пришлось служить. Хотя, кто даст гарантию, что события, которые произошли со мной в П., не произошли бы в другом месте. Итак, мы прибыли... ***** На вокзале нас уже ждал армейский грузовик с ворчащим водителем из старослужащих и сонным прапорщиком в авиационном тулупе. Бесцеремонно с нас сняли вещевые мешки и забросили их в черное брезентовое нутро кузова. Следом отправились мы. Прапорщик запрыгнул к нам в кузов и попросил показать воинские предписания и военные билеты. Затем небрежно сунул их себе за пазуху и пояснил: «Чтоб по дороге не сбежали». Я хотел, было, объяснить ему, что мы ехали сюда полтысячи километров без всякого сопровождения, и даже мыслей о дезертирстве не было, но «кусок», как в войсках окрестили прапорщиков, уже выпрыгнул из кузова. Сочно хлопнула дверка кабины. Оттуда донеслась музыка, и пахнуло, как нам показалось, теплом автомобильной печки. — Вот, гад, – констатировал Жила, – он же тут, с нами мерзнуть обязан, а он «ксивы» – в карман, и греться в кабину. Может «дерним» ради хохмы? Да, это не учебка. Но я шуток уже не воспринимал, – от холода зуб на зуб не попадал. Ехали мы минут тридцать, а мне показалось, что вечность. Вот машина притормозила. Хлопнула дверка. Заскрипел снег под чьими-то сапогами. Донеслись обрывки разговора. Снова хлопнула дверца. Заскрежетали отворяемые ворота. Машина медленно двинулась дальше и, немного проехав, остановилась. Замолк двигатель. Мы прибыли в часть. — Эй, щеглы, выходи строиться! – донесся голос прапорщика. Мы с Серегой похватали вещмешки – кто чей и шустро выпрыгнули... прямо в сугроб. — Хва-хва-хва! – Захохотал прапорщик, ему вторил водила. Молча проглотив плоскую как плац армейскую шутку, мы выползли из сугроба и в растерянности остановились. — Значит, так, военные, сейчас в штаб, на доклад. Затем я вас отведу в столовую, пошамкаете, чего наш повар послал, потом – по эскадрильям. Держите, – он вернул нам наши документы, – построились, и за мной... Увязая в снегу, мы шли через заснеженный плац. О том, что это именно полковой плац, говорили полузанесенные снегом учебные шиты по строевой подготовке. К тому же он хорошо освещался. Разглядеть еще что-либо кроме щитов мне не удалось – мешали, впереди широкая Жилина спина, а по бокам – сплошная стена снега, который в свете прожекторов казался непроницаемым. Казалось удивительным, что прапорщик может найти дорогу к штабу в этом месиве из снега и ветра. Неожиданно из пурги вынырнуло приземистое одноэтажное здание. Прапор вытянулся, одернул тулуп. Заправили шинели и мы. На «автопилоте», просто потому, что это сделал старший по званию. «Кусок» одобрительно посмотрел на нас: — Сразу видно, мужики, что вы только из учебки. Наши-то бойцы все больше придерживаются поговорки «Где начинается авиация, там заканчивается прядок». Да и вы скоро такими станете. – Успокоил он нас. Мы с Серегой недружно и совершенно не искренне заржали. Недружно потому, что каждый сейчас думал о своем. А не искренне – сразу по двум причинам. Во-первых, мы эту шутку слышали еще в учебках и, она уже успела набить оскомину. Во-вторых, мы были совершенно уверенны, что где нет власти устава, там царит неуставной беспредел, попросту говоря – «дедовщина». А мы, молодые бойцы, и есть объект этих самых неуставных взаимоотношений. Посему и без того мрачное настроение стало еще хуже. — Так нас не сразу в казармы отправят? – Спросил прапорщика Жила. — Не бойсь, сначала покормят. – По своему истолковал вопрос Сереги «кусок». Мне же было понятно Серёгино беспокойство, – хотелось подольше оттянуть момент появления в казарме. Там царил тот самый мир, о котором мы столько слышали и на гражданке, от отслуживших товарищей, и от сержантов в своих учебках. Кстати, регулярных частей они боялись не меньше нас. Сержанты в учебках частенько «перегибали палку», муштруя курсантов, и вполне обоснованно опасались оказаться в войсках, среди своих бывших подчиненных, поэтому правдами и неправдами старались угодить начальству, чтобы до дембеля дослужить в учебной части. Приказав нам обождать у входа в здание, оказавшееся штабом, прапорщик растворился внутри него. Мы остались на крыльце и долго топали сапогами, преследуя сразу две цели: стараясь сбить буквально въевшийся в них снег и размять задеревеневшие от мороза ноги. Я едва только собрался достать сигарету, как снова чертом выскочил прапор. — За мной! – Коротко рявкнул он и снова растворился в теплом брюхе штабной постройки. Мы несмело шагнули вовнутрь. Первое, что бросилось в глаза – красное знамя в конце коридора. Возле него, в карауле, истуканом застыл курсант-летчик. — Хороший знак, – указывая глазами на курсанта, прошептал я, – если здесь проходят летную практику курсанты, то деды тут вряд ли будут верховодить... — Угу... – Хмуро согласился Жила. Но я и сам не верил в то, что говорил. Увы, я убедился на личном опыте, что даже при военном училище молодым солдатам может житься несладко. Дело было так. После окончания ШМАСА я не сразу прибыл в распоряжение Сызранского училища летчиков, а сначала, неизвестно почему, военная бюрократическая машина дала сбой, и меня отправили в Оренбург, в училище морской авиации. В Оренбурге я долго не задержался, так как специализировался на штурмовике «Ми-24», которые были в основном на вооружении сухопутных войск, а о палубных вертолетах морской авиации, только слышал, что есть такие... Короче, после непродолжительного собеседования с оренбургским авиационным инженером, мне предложили обслуживать учебные вертушки морской авиации. Но я, пламенно преданный «крокодилу», отказался. И меня отправили в Сызрань. Правда, не сразу, сначала пришлось несколько суток пожить в казарме среди солдат, обслуживающих учебный процесс... В общем, – побелить, покрасить, подмести. Конфликт с местными «дедами» азербайджанского происхождения назрел сразу. Мне приказали поутру застелить постель одного нерусского «дедушки». Я отказался... Оглянувшись на Серегу, я потер ноющее с того памятного утра ребро. Впрочем, моя несговорчивость, напоминала мне о себе еще несколько месяцев. Наклоняться, и вообще двигаться было мучительно больно, но «для службы не опасно», как констатировал майор медицинской службы, проводивший чуть позже профилактический осмотр. В общем, вполне понятны мои опасения в отношении нового места службы... Постель я и здесь никому стелить не собирался, но и попадать «под раздачу» тумаков тоже не хотелось. Особенно, если я по понятным причинам еще и с трудом мог двигаться, – даже дышать было больно... Конечно, я не стал рассказывать об этом Жиле в первые дни знакомства. А про себя решил – помирать, – так с музыкой. Мы проследовали мимо штабного дневального из солдат. Судя по затянутому на уровне груди ремню и застегнутом на все пуговицы и крючок обмундированию, дневальный был, скорее всего, нашего призыва. В эскадрильи летных полков солдат направляют только после полугодичных учебок, поэтому наш призыв и был самым молодым в полку. Пройдя мимо вереницы дверей, мы остановились перед кабинетом оперативного дежурного. За дверью находилось несколько офицеров. — Товарищ капитан, – обратился прапорщик к офицеру с красной повязкой на рукаве «Дежурный по штабу». – Привез пополнение. Один – спец, АО-шник. А второй по ВД. – Прапор резко рубанул под козырек. Мы последовали его примеру. По ВД – это я, то есть специалист по «вертолету и двигательным установкам». — АО-шники нужны, а вот зачем ВД-шника прислали – своих не известно куда девать. Экипажи укомплектованы. Куда я его пристрою? – Заворчал дежурный по штабу. – Отправляй их пока во вторую эскадрилью. Там АО-шник нужен... А что с ВД-шником делать – пусть завтра строевая часть решает. — Сдайте предписания, и свободны, – обратился дежурный уже к нам, – прапорщик вас проводит. Как прапор и обещал, он действительно отвел нас в столовую, казавшуюся просто дворцом из стекла и бетона по сравнению с хилыми заснеженными постройками на территории части. Столовая была просторной, двухэтажной. Первый этаж – для солдат и курсантов, второй – для офицеров и прапорщиков. Нас довольно сытно покормили. Мы были очень голодны, и так уминали холодную гречневую кашу, что, как выразился Жила, «аж за ушами трещало». И совершенно забыли про предстоящее знакомство с местными «дедами». Однако они напомнили о себе раньше, чем мы ожидали. Еще при входе в столовую, мы совершенно не обратили внимания на группку солдат, выскользнувших из обеденного зала на кухню, как только появились мы с прапорщиком. Но прапор куда-то подевался, и они совершенно неожиданно материализовались перед нами. Начищенные до блеска яловые сапоги «гармошкой», кожаные курсантские ремни вместо «деревянных» солдатских, свисавшие практически до уровня мужского достоинства, расстегнутый нараспашку ворот обмундирования с толстенным подворотничком, твердые погоны с кантиком и линейкой – перед нами были классические «деды». — Привет. – Жизнерадостно начал один из «стариков» тягучим прибалтийским акцентом. - Вы откуда? — С Украины, – отозвался я. – Точнее, я из Киева, а он из Одессы. — А по национальности кто? Прибалтов почему-то всегда очень волновал этот вопрос. — Я русский. – Ответил я. Жила же мрачно молчал, разглядывая свои увесистые кулаки. — Ну, а ты, здоровила, че молчишь? — Ну, украинец! – Заключил Серега. — Русский, нерусский, какая разница, с Украины, хохлы, значит... Шуршать будете?.. – То ли констатировал, то ли спросил второй прибалт. Мы молчали. Я уже мысленно проигрывал в голове за что хвататься, если начнется драка, когда третий из «лабусов», так называли в армии прибалтов, сказал: — Ладно, сегодня вам никто капать на мозги не будет, мы только объясним, что здесь к чему и, что вам можно, а что нельзя. По нашим правилам сутки вы можете отоспаться, а потом... посмотрим, что делать. — Эй, салабон, – крикнул в сторону кухни один из лабусов, – картошку задерживаешь, – давай быстрей. Из кухни появился солдат в синей рабочей спецовке. Его лицо показалось мне знакомым. Неожиданно я узнал его. Мы вместе были в учебке. Только он очень похудел и как-то осунулся с тех пор. В его руках была дымящаяся сковородка с жареной картошкой. Он направился, было, с ней в нашу сторону, но прибалты остановили его и приказали отнести блюдо к неприметному столику в углу. Куда и направились сами. А солдат, освободившись, подошел к нам. Он также узнал меня. Радостно протянул руку: — Привет, Дима, не ждал, что ты появишься здесь. Думал, что тебя оставят в Чугуеве, при спортзале. Как нога? Ну, теперь мы им покажем. Здорово, что и тебя сюда направили. А кто это с тобой? — Сергей, – представился Жила, – мы в дороге познакомились. — Степа. Я совершенно не разделял Степиного оптимизма. Во-первых, потому, что лучше других знал, что хоть я и неплохо владею приемами кунг-фу, но с тремя и более противниками шансов у меня практически нет. В этом я лишний раз убедился в Оренбурге. Словом, против лома – нет приема... Это только в кино каратист-супергерой играючи расправляется с шайкой бандитов под одобрительные возгласы окружающих. Во-вторых, сломанное все в том же злополучном Оренбурге ребро, и еще болевшая после операции нога, сводили практически на нет любое мое участие в силовом конфликте. Если я, конечно снова не хотел оказаться на операционном столе. А я не хотел. Поэтому я промолчал. А Степа трещал без умолку. Когда он сообщил мне кого из дедов, по его мнению, следует наказать в первую очередь, то перешел к обсуждению порядков в части. Полк, в который мы прибыли, выполнял две задачи. Основной его задачей в мирное время была летная подготовка курсантов выпускного курса Сызранского училища летчиков, которых солдаты окрестили «хряками». В случае же боевых действий полк превращался в самостоятельную боевую единицу. Поэтому на вооружении находились не отлетавшие свой ресурс борта и учебные машины, а самые перспективные боевые вертолеты. Конечно, в эскадрильях было и несколько учебно-боевых машин, но и они в течение сорока минут превращались в полноценные штурмовики. В полку было четыре эскадрильи. Которые в свою очередь состояли из экипажей. В каждом экипаже было четыре человека. А именно: командир, летчик-оператор, борттехник из прапорщиков или офицеров и наш брат, механик по ВД, который должен обслуживать только свой борт. Хотя и, как я убедился позже на практике, не всегда. АО-шники же, к касте которых принадлежал и Жила, образовывали отдельную группу, которую возглавлял инженер по АО. Они, наряду с радистами и оружейниками, обслуживали все борта своей эскадрильи. Впрочем, структуру летной части нам вдолбили еще в учебках. Значительно интереснее было то, что Степа сообщил нам потом. Оказывается, пределом мечтаний каждого «щегла», так в полку именовали тех, кто прослужил полгода, было попасть в четвертую эскадрилью. Четвертая состояла в основном из самих «щеглов», было там еще несколько «черпаков» – солдат, которые прослужили год. А «дедушек» же не было и вовсе. Да и «черпаки» из четвертой – народ все больше степенный. Два грузина, один из которых совершенно безобидный, добрейшей души человек, другой же, – своих «щеглов» почти не трогал, чего не скажешь о молодых из других эскадрилий. Да венгр из Западной Украины, тоже «хохол», который толком не знал ни украинского, ни русского языков. Так он и вовсе спокойный. Вот и все «старики». Всего же в эскадрилье солдат было человек пятнадцать-двадцать. Набегами, правда, бывали «черпаки»-лабусы из третьей эскадрильи, которым подобная лафа улыбнулась в прошлый призыв, и которым, сейчас, увы, молодых не досталось, и гонять им некого. Но они бывали не часто, только когда, согласно неписаным законам казармы, им разрешали «припахать» своих «щеглов» старики из четвертой. Да захаживал Ираклий, грузин из третьей, это уже «дедушка», и отличался он достаточно свирепым нравом. Славился он, прежде всего тем, что шугал и «щеглов» и «черпаков» без разницы, невзирая на национальность, и регулярно. При этом он любил повторять, что свято чтит законы «дедов» и не намерен делать скидок ни землякам, ни «черпакам», которые для него такие же салабоны, как и «щеглы». Для предупреждения появления Ираклия, и вообще любого чужого «старика» перед входом в казарму четвертой, дежурил «щегол». Если на горизонте появлялись «черпаки», то он как полоумный мчался в казарму. Уже через минуту в ней оставались только местные «старики». Если же шел Ираклий, или кто-нибудь из других «дедов», то и «черпаки» предпочитали запереться в каптерке, вдруг вспомнив, что там у них неотложные дела. В целом же, дедовщина в полку шла на убыль к великой горести «черпаков» и неописуемому восторгу «щеглов». В этом была заслуга, прежде всего, замполита полка, который провел в жизнь настоящие реформы в организации быта военнослужащих срочной службы. Со Степиных слов, несколькими годами раньше, солдаты всех эскадрилий обитали в отдельной, расположенной на отшибе казарме. Нравы, царившие в ней, были сродни тюремным – не даром, – в округе было разбросано несколько исправительно-трудовых учреждений. И переодетые безконвойные зеки делились с переодетыми солдатами в длинных очередях за водкой своим «бесценным» опытом. А последние с дури пытались воплотить зековские нравы и в казарме. И в результате часто сами же пожинали плоды своих «усилий». Так одного «черпака», проштрафившегося перед сослуживцами, по тюремному «опустили». Это уже переполнило чашу терпения командования, – с погонов полковых командиров в буквальном смысле этого слова посыпались звезды. Поэтому был назначен новый замполит, который при содействии своих эскадрильных коллег, не желая разделить судьбу досрочно отправленного на пенсию предшественника, ввел ряд новшеств. Теперь солдат разделили по эскадрильно и отправили в казармы к курсантам, выделив там для них уголок. Расчет был, в основном, верным, будущие офицеры не давали двадцатилетним «дедушкам» вволю глумиться над молодежью. Избивали молодых теперь значительно реже, где-нибудь в укромных уголках, да и то с оглядкой. Однако, хозяйственные обязанности стариков «щеглы» продолжали справлять исправно. К удивлению командиров, даже некоторые курсанты, без пяти минут офицеры, договаривались с эскадрильными стариками, и банально «припахивали» солдатскую молодежь на уборку своей части казармы. А это достаточно большая площадь. Ведь на ней проживало более сотни «хряков». Преимущественно эти курсанты были сами выходцами из солдат и законы «дедовщины» наверняка испытали на своей шкуре. Справедливости ради надо отметить, что уборка курсантской территории, осуществлялась солдатами, тогда, когда военные студенты были на занятиях, а в казарме оставался только курсантский наряд. Он то и договаривался со «стариками» на условиях строгой анонимности. Однако это скорее исключение, чем правило. Другим нововведением было создание одно-призывных эскадрилий, таких как четвертая. Противниками этого выступили полковые инженера. И их можно понять. Что взять с молодежи? «Дедушка», при всех его недостатках, свои технические обязанности знал на «ты». А тут, представьте, толпа желторотых щеглов... Да, со временем и они научаться готовить борта к полетам, а через полтора года уволятся и ситуация повторится. Полгода без опытных механиков – много. Это ведь авиация – одна только по неопытности неправильно закрученная контровка – и борт может превратиться в бронированный, ощетинившийся ракетами, гроб для трех человек. Или полностью изменить судьбу человека, как это случилось позже со мной. Но обо всем по порядку. Степа так увлекся своим рассказом, что не заметил, как вернулся прапорщик. «Черпаки» куда-то испарились вместе со своею картошкой. — Кто такой? Какой эскадрильи? – Заорал на Степу «кусок». — Рядовой Степшин, товарищ прапорщик, вторая эскадрилья, нахожусь в наряде по столовой! – Вытянулся Степа. — Добро... – Прапорщик повернулся к нам с Жилой, – Ну, что поели, пора домой, в казарму. Мы снова вышли в пургу. На пороге столовой прапор обернулся к нам: — Если до ветру хотите, говорите сейчас. В казарме удобств нет. Только на улице. Мы с Жилой переглянулись – на улице, в такой мороз! Но действительность оказалась еще хуже. Туалетом был наспех сколоченный из досок и полностью занесенный снегом здоровенный сарай с отверстиями в стенах с человеческую голову. Казарма тоже не отличалась изысканностью, но, по крайней мере, тут было тепло. Мы поднялись на второй этаж. Дневальный из «хряков» сонно посмотрел на нас, но даже не поднялся со стула. Нас то он проигнорировал, это понятно, но чтобы прапорщика принять за пустое место... Впрочем, и прапор на него ни как не отреагировал. Мы подошли к двери с надписью «каптерка» и наш прапор требовательно постучал в нее. Послышалась возня, дверь распахнулась. С порога на нас вопросительно смотрел заспанный «черпак»... Всем своим видом он как бы говорил: «Ну, что вы отрываете человека от заслуженного отдыха. Что, больше делать нечего?» — Кисель, – обратился прапор к каптерщику, – организуй, где бойцам переночевать... ***** Подъем нас застал ровно в шесть. Только услышав рев дневального: «Эскадрилья, подъем!», – Я как подорванный бросился одеваться. Как нас и учили в учебке, за сорок пять секунд. Однако, кроме меня, как по тревоге вскочил только один человек – Жила. Остальные в лучшем случае перевернулись на другой бок. Мы растерянно переглянулись и уселись на свои кровати. В курсантской части казармы степенно начали одеваться «хряки». Солдаты же дрыхли как мертвые. Так прошло минут тридцать. Затем на койке у окна кто-то зашевелился. Из-под одеяла показалась рука. Она пошарила на полу возле койки. Нащупала сапог. Схватила его и с силой запустила в бойца, спящего на соседней койке. Тот испуганно сел на кровати. Как по команде начали подниматься и другие солдаты. Одевались они достаточно неспешно. Спать осталось лишь трое. Это старослужащие, понял я. Их трое. Значит мы не во второй, а той самой, четвертой эскадрилье. Но рассуждать хорошо это или плохо мне не дали. Передо мной материализовался вчерашний дневальный и, поинтересовавшись фамилией, сообщил, что нас с Жилой вызывают к восьми тридцати в штаб, строевую часть. ***** На улице от ночной метели не осталось и следа. Белыми, ослепляющими бликами на холодном утреннем зимнем солнце переливался снег. После душного, спертого запаха казармы я с удовольствием вдыхал терпкий морозный воздух. На плацу солдаты убирали снег. Среди них я узнал немало моих товарищей по учебке. В строевой части толстый майор долго и придирчиво изучал мои документы. Жилу он уже отпустил на построение, – его сразу же определили во вторую эскадрилью. — С предыдущего места службы вам дали не очень хорошую характеристику. – Начал майор. – Прямо не знаю, что с вами делать. Учились вы хорошо, а вот с дисциплиной у вас не все в порядке. Как вы считаете, можем ли мы такому человеку как вы, рядовой, доверить дорогостоящую технику и жизнь людей? Я молчал, внутренне приготовившись, что сейчас меня снова отправят в какую-нибудь другую часть, к черту на кулички. — Тут написано, что вы в ШМАСЕ были внештатно инструктором рукопашного боя. – Продолжал майор. Я про себя усмехнулся. Так громко меня охарактеризовал начфиз, за то, что я срежессировал ко 350-летию города Чугуева показательные выступления по рукопашному бою. На практике же моя должность заключалась в том, что я инструктировал перед заступлением на пост караулы и проводил инструктажи, как вести себя в случае нападения на пост. Показывал элементарные приемы рукопашного боя с автоматом, штык ножом и без всякого оружия. Однажды разошелся и показал караульным как обычной бляхой ремня, правда, предварительно отточенной, можно рубить головы. На примере трех кочанов капусты, заранее украденных из столовой. За эти самые качаны, испорченную бляху ремня, а также за проявленную самодеятельность (таких приемов не описано ни в одном пособии по армейскому рукопашному бою), меня отстранили от занятий с караулом. Вот и все мое инструкторство. Конечно же, майор этого не знал. Да если бы и знал, то девать меня все равно было некуда, – свободных экипажей в полку действительно не было. Поэтому он предложил мне поступить в распоряжение местного начфиза. Понимая, что деваться некуда, я все же решил поторговаться – ведь я хотел быть механиком вертолета. Я разразился красноречивой тирадою про то, сколько денег родная Советская Армия угрохала на то, что бы научить меня «крутить хвосты» вертолетам. Майор изучающие посмотрел на меня. — А вы редкий фрукт. Знаете, сколько солдат поменяли бы пронизываемый ледяным ветром аэродром на теплый спортзал? Потом добавил: — Ладно, поговорю с комэско четвертой, будем компенсировать качество количеством. А в спортзал все же загляните. В экипаж меня сначала так и не определили, а отправили в распоряжение начальника инженерно-авиационной службы четвертой эскадрильи. И уже в первые дни я понял, как прав был майор из строевой части. Действительно, находиться вверху на «крокодиле» зимой под степным пронизывающим ветром – занятие не из приятных. Работать то приходится без рукавиц и при двадцатиградусном морозе. И когда на руку из двигателя капнет керосин, ее как будто кипятком ошпаривало. Она немела и переставала слушаться. Приходилось ее долго отогревать под комбинезоном. А потом все сначала. В состав экипажа я вошел только через два месяца, когда к нам поступили новые борта... Да и в спортзал я начал в неурочное время захаживать. Сначала тренировался сам, пытаясь разработать свою непослушную и ноющую после операции правую ногу. Однако быстро понял, что окончательно восстановить ее я не смогу уже никогда. То есть ходить и бегать я мог. Но в моем спорте это далеко не самое главное. Пришлось усиленно осваивать технику боя руками. Постепенно я обрастал единомышленниками, и мы проводили уже полноценные тренировки. Однажды я заметил, что за нашей работой наблюдал незнакомый приземистый и кряжистый старший лейтенант. Из кавказцев. Чеченец казахского происхождения, как выяснилось позже. После тренировки он подошел ко мне и спросил, почему я так мало работаю ногами? Я отшутился, – мол, стиль у меня такой, но он не понял шутки и предложил стать с ним в спарринг. Я хотел, было отказаться, мол, все это не серьезно, баловство одно, – как он начал меня атаковать стремительными ударами ног. Вряд ли бы я смог с ним совладать, но мне, наверное, просто повезло. Скорее инстинктивно, чем осознано я блокировал его ногу и нанес несильный удар в пах. Все было кончено. После этого своего «подвига», я получил ключи от малого спортзала, находившегося в учебном корпусе, где курсанты слушали лекции. Теперь у меня был свой маленький оазис спокойствия, – там я мог тренироваться, спокойно читать книги или же просто выспаться. По дороге к малому спортзалу я обратил внимание на небольшой холм, покрытий первой весенней травой. Меня удивило, что он огорожен несколькими радами колючей проволоки. Из любопытства я обошел его со всех сторон. С одной стороны четко просматривалась металлическая дверь. «Наверное, склад какой-то». – Подумал я. По дороге на аэродром я поинтересовался у одного из наших «стариков», что это за бункер. Тот как-то странно посмотрел на меня и сказал, что ему известно только, что этот бункер не имеет к нашей части ни малейшего отношения. Чуть позже я спросил об этом же у офицера, который тренировался вместе со мной в спортзале. — Мы называем их «кроты». Кто они и что здесь делают – неизвестно. Ходят в нашей форме, но с нами даже не здороваются. Сменяются ночью. Иногда им что-то привозят в закрытой автомашине под охраной автоматчиков. Мне бы успокоиться, но все неизведанное и тайное меня притягивало к себе со страшной силой. Этот бункер мне снился ночами. Я попытался поговорить об этом с Жилой, но тот вполне резонно отметил, что не следует совать свой длинный нос, куда не просят, а то его оторвут. Я с ним согласился, но про себя решил узнать, что там, в этом бункере, во что бы то ни стало. Из окон учебного корпуса я стал наблюдать за бункером. Но ни разу не видел, чтобы хоть кто-нибудь заходил в его дверь. Точнее дверь иногда открывалась. Возле нее появлялся вооруженный пистолетом прапорщик в полевой летной форме. Он обходил заграждение из колючей проволоки, проверяя ее целостность, а затем возвращался назад. Но не один же он там, внутри, в конце-то концов? И, как туда попадали остальные? Своих офицеров и «кусков» я уже знал в лицо, поэтому для меня не составляло труда «вычислить» «кротов». Они все-таки отличались от наших «летунов». Обмундирование на них висело как мешок, строевой выправкой и не пахло. «Кроты» старались вообще пореже появляться на территории части. Но когда появлялись, передвигались почти бегом, как будто шли босиком по горячему песку. Происходило это в основном рано утром или уже после отбоя. Заходили они в учебный корпус, но не с парадного входа, а спускались по заросшим мхом ступенькам к дверке полуподвального помещения. Однажды я как бы случайно уронил под эту дверь расческу и когда спустился поднять ее то, несильно толкнул дверь. Вопреки моим ожиданиям она отворилась. Я заглянул внутрь. Это был вход в подвал. По рассказам старожилов части, под учебным корпусом, построенном еще полтора столетия назад, был целый подземный город из подвальных лабиринтов, сообщающихся с канализацией. Так, что оставалось только гадать, куда «кроты» отправлялись дальше. Я поднял расческу, повернулся, чтобы подняться по ступенькам наверх. И столкнулся с седым человеком в форме полковника ВВС. «Крот»! Он, прищурившись, смотрел на меня. Я быстро отдал ему честь, и на ходу запихивая непослушными пальцами расческу в нагрудный кармашек своего обмундирования, поднялся наверх. Его цепкий пронизывающий и вместе с тем лукавый взгляд преследовал меня целый день. Мне хотелось от него отделаться, но подсознание все время возвращало меня к нашей встрече. Я был рассеян и несобран. Это, видимо и сказалось на том, что произошло дальше. На аэродроме меня подозвал к себе инженер эскадрильи и приказал провести плановую замену фильтров грубой очистки топлива на обоих двигателях закрепленной за мной машины. Эту процедуру я делал уже не раз, и никакого опасения она у меня не вызывала. Я забрался на борт, открыл двигательные отсеки и принялся за роботу. Перекусив контровки, я быстро выкрутил старые фильтры и отнес их в ТЭЧ (Технико-Эксплутационную часть), где взамен старых мне под роспись вручили два новехоньких фильтра. Я вернулся к своему борту, и установил их на двигатели. Закрутил контровки, и отправился докладывать о проделанной работе. А ночью полк подняли по учебной тревоге. Начались ночные полеты. Когда мы прибыли на аэродром, борта «четвертой» были уже в воздухе. Но неожиданно вертолетам приказали садиться. Полеты прервали. Произошло ЧП. Я интуитивно чувствовал, что что-то произошло с бортом, который я готовил на кануне. И действительно произошло. Стоянка «18»-го была пуста. Пронеслась весть, что в воздухе произошли неполадки в топливной системе, и борт совершил вынужденную посадку в нескольких километрах от аэродрома. И уже к обеду эксперты вынесли предположительный вердикт. Подвел один из фильтров грубой очистки топлива, который я накануне установил на левый двигатель. А точнее не он сам, а фиксирующая его контровка. В воздухе двигатель вертолета испытывает сильные вибрации. Поэтому соединения между его узлами преимущественно винтовые. То есть узлы ввинчиваются друг в друга. Причем не по-, как обычно, а против часовой стрелки, но как бы крепко узел не был затянут, из-за вибрации всегда существует вероятность, что он выкрутится. Поэтому все модули на авиационной технике крепятся дополнительно специальными проволочными контровками, так, чтобы воспрепятствовать возможному откручиванию узла. Я же, видимо, совершенно случайно закрепил контровку против оси вращения. И она вместо того, чтобы надежно фиксировать фильтр, наоборот, способствовала его выкручиванию. И фильтр провернулся по часовой стрелке всего лишь на несколько градусов. Этого оказалось достаточно, чтобы находящийся под высоким давлением керосин, начал просачиваться наружу, рискуя поджечь двигатель. Автоматика диагностировала падение давления в топливной системе левого двигателя и «Ритка» (бортовой автодиагностик), елейным голосом сообщила экипажу об аварийной ситуации. Бортовые приборы подтвердили «Риткин» «диагноз», и командир экипажа, доложив обстановку на КДП (Командно-Диспетчерский пункт), запросил экстренную посадку. Многотонная махина удачно приземлилась в степи. Через минуту в воздухе уже был «Ми-8МТ» поисково-спасательной службы. Я уже мысленно примеривал тюремную робу, когда сообщили, что в происшествии виноват не я, а внутренний заводской дефект самого фильтра. Сначала я несказанно обрадовался, но потом вспомнил, что в ТЭЧи в обязательном порядке каждый новый узел проверяют на работоспособность на специальном стенде. И вряд ли они могли пропустить бракованный фильтр. Это ведь не автомобиль «Жигули». Да и на заводе фильтры тоже обязательно проверяют – советская авиационная военная техника всегда была очень качественной. А что же касается «вертушек» то процент аварий среди них был значительно ниже, чем у аналогичных машин производства, скажем, США. И это не пропаганда, а факт. Поэтому мне было над чем подумать. Но со временем я успокоился, и уже сам поверил, что в происшествии моей вины нет. Тем более, что никто не пострадал. Как-то, был выходной день, я тренировался в малом спортзале, в дверь постучали. «Странно», – подумал я – «дверь не закрыта, и все кто со мной тренируются, знают об этом!» Я крикнул: — Открыто, заходите! Но моим приглашением никто не воспользовался. Тогда я сам решил впустить моих нерешительных гостей. Я открыл дверь. На пороге темного коридора стояли двое. Впереди – старший лейтенант-кавказец, с которым я так не по джентельменски обошелся, сзади него – крепко сбитый, где-то моего роста курсант, гораздо старше меня. С курсантом я знаком не был, однако несколько раз видел его в столовой и на построениях. Честно говоря, их недоброжелательный внешний вид меня немного смутил, – со старлеем мы расстались если не друзьями, то хорошими товарищами. С «хряком» же нам и вовсе нечего было делить. Не говоря ни слова, старлей шагнул в сторону. А курсант сильно ударил меня сапогом в живот. Хлесткий и сильный, хорошо поставленный удар отбросил меня метра на полтора. К своему удивлению, я на ногах все же остался, хотя ни о каком сопротивлении дальше и речи быть не могло, – меня согнуло пополам, дыхание перехватило, а перед глазами плясали багровые круги. Старлей не спеша, прошел к скамейке, на которой я оставил свои вещи. Достал из кармана моих брюк ключ от спортзала. Снова вернулся к двери и запер ее. «Хряк» с серьезным видом подошел ко мне. На его кителе помимо комсомольского значка блестел знак отличника ВВС и наградная колодочка. Он расстегнул ворот своей рубашки. Снял галстук. Положил в карман. Затем подошел еще ближе и резким движением подсек меня за больную ногу. Я грохнулся на пол. Боль в колене была такой, что я на время потерял сознание. Когда пришел в себя то, понял, что лежу на матах. Увидев, что я открыл глаза, старлей наклонился надо мной. И зря, потому, что ударом локтя в голову я свалил его рядом с собой на мат. Сам же попытался вскочить, да только распухшее колено не позволило сделать это достаточно быстро. А через секунду отличник ВВС снова отправил меня на мат. Я с трудом поднялся, и хромая, двинулся к «хряку». Курсант ядовито усмехнулся. — Отставить! – Остановил нас старлей. Я оглянулся. Он сидел на мате и потирал темечко, куда я, наверное, ему попал. Он меня спас. Потому, что класс «хряка» я оценил сразу. Я с ним не справился бы даже со здоровым коленом. А сейчас и подавно. И сам не знаю, что меня толкало на драку с ним. Может быть, уязвленное самолюбие девятнадцатилетнего пацана? — Да, похоже, переговоры зашли в тупик! – Неожиданно мягко сказал курсант. – Я говорил тебе, Рашид, что так ты его только раззадоришь. И уже ко мне: — Меня зовут Иван. Не расстраивайся, Дима, рано или поздно шишки набивают все. А со мной у тебя шансов все равно нет. Я ведь до училища в Афгане чистильщиком был. Сначала на срочной, затем два года «сверчком» (сверхсрочнослужащим). Впрочем, ты еще вряд ли знаешь, что это такое «чистильщик». Я понял, что игра продолжается. Надо выяснить, что им надо. Я проковылял к скамейке в углу спортзала с сел на нее. — Я уже догадался, что вы сюда не размяться пришли... – Пробурчал я. — Вот и хорошо, мы поймем друг друга! – Улыбнулся Иван. – У нас к тебе только одна просьба. Видишь ли, в подвале, к которому ты проявляешь такой нездоровый интерес, проживают привидения. — Ты же боишься привидений, правда, Дима, – включился в разговор Рашид, – и они очень не любят любопытных. Поэтому не беспокой их. А то рискуешь сам стать приведением, и шугать «щеглов» по ночам. Вот собственно, зачем мы пришли. Договорились? Я с любопытством посмотрел на старлея, затем на Ивана: — Это вы о тех мешкообразных призраках, которые ходят в обмундировании ВВС, зовутся «кротами» и питаются секретами? Курсант с Рашидом переглянулись. — Дима, а тебе никто не говорил, что у тебя длинный язык? – спросил Рашид. А затем приказал: — Рассказывай, что ты об этом знаешь! — Здрасте! Откуда я знаю, кто вы такие. Может вы как раз за этими сведениями сюда и пришли? Иван подошел ко мне. Я снова приготовился к драке. Но он присел передо мной на корточки, пристально посмотрев на меня, сказал: — Ты хочешь знать кто мы? Ладно, скоро узнаешь! А пока, если дорожишь собой хоть немного, никому ни слова о нашей милой беседе. И еще, – мы не знакомы... Иван поднялся с корточек, достал из кармана галстук. Одел его. Поправил обмундирование и вышел. Показав мне пудовый кулак на прощанье, за ним проследовал и Рашид. А я остался сидеть на скамейке и потирать распухшее как кувалда колено. И неожиданно понял, что крупно влип. ***** Недели две со мной ничего особенного не происходило. Аэродром. Казарма. Спортзал. Впрочем, в последнем, из-за болевшей ноги, я не тренировался, а отлеживался на матах, читая книги из местной библиотеки. Как-то в субботу, наш старшина, прапорщик Федькин, зачитал нам список увольнений на воскресенье. К своему удивлению, в нем был и я. В увольнение меня начальство обычно не пускало, видимо считая, что и спортзала для меня, хронического разгильдяя, вполне достаточно. Вот я и удивился, но когда на полковом построении перед «увалом» среди прочих отпущенных увидел и Ивана, то все понял. Вот оно. Начинается. Мы встретились глазами. Он панибратски подмигнул мне. Надо ли говорить, что не успел я шага сделать за КПП (Контрольно-пропускной пункт), как мой конвоир был уже рядом со мной. — Хороша погодка! – начал он. – Прогуляемся? Тут кое-кто с тобой познакомиться желает... Э, да ты че хромаешь? — При знакомстве с тобой ногу повредил. — Ври, ври, солдат, да не завирайся. Если я кому-то что-то и хочу повредить, то обязательно это сделаю. А тебя я только пощекотал. Да, ты не дуйся, тоже мне, каратист... Давай, колись, что там у тебя с ногой? — Еще с учебки, при исполнении... Операцию делали. Похоже, что после встречи с тобой, снова делать придется. — Надо? Сделают... А если будешь себя хорошо вести, то и о-о-очень качественно. Я достал пачку сигарет «Полет». Закурил. — Сугубо авиационные куришь? Патриот? А если род войск сменить придется? — Будешь? – Я проигнорировал его вопросы. — Нет, спасибо. И тебе не советую. — Не советуешь?.. Как знать... Может и брошу! Я хромал и не мог быстро идти. Поэтому и Иван вынужден был сбавлять темп. Мы шли по узенькой улочке среди приземистых почерневших и изгрызенных жучком деревянных домишек. Из-за ветхих изгородей проглядывали цветущие белым садовые деревья. Кудахтали куры. Где-то протяжно заревел бык. Здесь жили татары. Они не очень дружелюбно относились к военным летчикам, обвиняя последних в том, что те, якобы, своими ночными полетами на малых высотах, не дают татарам спать. Я прекрасно понимаю местных жителей, – когда начинаются полеты, то кажется, что сама земля гудит ревом вертолетных двигателей. Когда же включается вспомогательный турбореактивный двигатель запуска основных, турбовальных двигателей, то кажется, что сейчас не выдержат и лопнут барабанные перепонки. Драки между летунами и татарами были не редки, и на территорию их проживания мало кто из военных отваживался заходить. Я об этом знал и поэтому с опаской смотрел по сторонам. Иван же все время поглядывал на часы. По нему было видно, что мы опаздываем. А тут у меня еще шнурок развязался. Когда я наклонился его завязать, то увидел позади бежевый «Жигуленок», медленно ползущий следом. Я выпрямился. И обратился к Ивану, хотя и сомневался, что автомобиль имеет к нам какое-то отношение: — Ваня, скажи своим товарищам, пусть подвезут? А то я еще долго шкандыбать буду... А может, и вовсе меня в часть отпустишь? К моему удивлению, он не стал кривить душой. — Высмотрел, таки, глазастый... В часть уже поздно, раньше думать надо было, когда языком ляпал, пацан. И не вздумай бежать... А подвозить нас с тобой ни кто не будет. Не положено... Мы с тобой люди военные и должны в срок уложиться. Хоть на мне и погоны курсанта, но поверь мне, что я старше тебя в звании, и значительно, а потому приказываю – бегом марш! И не дожидаясь меня, побежал. Я стиснул зубы, и, волоча свою плохо гнущуюся, и пульсирующую болью при каждом шаге ногу бросился следом. Он немного сбавил темп: — Давай, Дима, давай. Представь, что мы в Афгане, под огнем «душков». Задание выполнили. Теперь уходим. И ты ранен, в ногу. Неужели б не бежал? Я промолчал, о том, что думаю по этому поводу. Но, закусив удила, продолжал бежать. Хорошенькое увольнение! Впрочем, чего я еще ждал? Бежали мы минут пятнадцать. Кривенькие улочки покачивались гнилыми заборами и свежей весенней зеленью в такт бегу. В висках стучало. Но боли я уже не чувствовал – нога была как деревянная. Неожиданно Иван остановился: — Стоп! Время нагнали. Теперь можно и пешком. Но я упрямо продолжал бежать. — Стой, дурилка, вообще ногу запорешь. Вот, упрямый! Ну ладно, бежим. Только теперь по настоящему. И он увеличил темп. Обогнал меня метров на десять и скомандовал: — Держать дистанцию! Как я не старался держаться за ним в десяти метрах – ничего у меня не получилось. Отстал безнадежно. Еще через пять минут я выдохся окончательно и еле передвигал ноги. Двигался с черепашьей скоростью. Неожиданно рядом со мной показались сопровождавшие нас «Жигули». В ней находилось четверо мордоворотов в штатском, но по выбритым до синевы щекам и коротким «под бокс» стрижкам можно было догадаться, что они такие же «гражданские» как и я сам... Водила лениво посмотрел на меня и предложил через опущенное стекло: — Переходи на шаг, солдат, поверь мне, еще набегаешься. Даже надоест. Машина обогнала меня и свернула куда-то за поворот. Впереди Иван остановился и, когда я поравнялся с ним, рукой, как шлагбаумом, перегородил мне путь. Я затормозил. — Все хватит. Мы почти у цели. Прибыли даже раньше на семь минут. Слушай внимательно. Видишь впереди домик с красной черепицей на крыше, слева второй от поворота. Через шесть минут зайдешь в его дворик. Калитка будет не заперта. Во дворе увидишь крытый белый «Москвич-Пирожок». Сядешь сзади в грузовое отделение. Там уже будет находиться человек. Дальше все расскажут. Успехов! Как мне и было приказано, я подошел к домику ровно через шесть минут. Толкнул калитку. Она с жалобным скрипом отворилась. Во дворе с распахнутыми дверцами грузового салона действительно стоял белый «Москвич»-фургон, именуемый в простонародье «Пирожком». Я посмотрел, было, на его номер, но человек, куривший в салоне, перехватив мой взгляд, сказал: — Не старайся, через минуту он будет уже другим. Садись, поехали... Мысленно перекрестившись, я шагнул в неизвестность. Дверь закрылась. Нас окутал мрак. Машина тронулась. Заскакала по кочкам. Я в бога не верю, но сейчас мне захотелось помолиться. Вообще-то я ярый материалист. Но согласитесь, не молиться же мне Дарвину! Маркс и Ленин тоже не говорят, как быть в таких случаях. Особенно когда тебе всего девятнадцать, и ты уже понял, что прошел тот самый рубеж, за которым отчетливо слышен звон цепей. Я интуитивно чувствовал, что назад меня «Пирожок» привезет уже совсем другим человеком (если привезет вообще), – моей судьбой теперь будут распоряжаться совсем другие люди. Ехали мы с полчаса. Машина так часто поворачивала, что я решил, что мы ездим кругами. Наконец мы приехали. Я, с трудом разогнув затекшую больную ногу, щурясь от яркого электрического освещения, выполз из машины. Огляделся. Мы находились в каком-то закрытом помещении без окон. Было сыро. И я решил, что мы находимся в подземном гараже. Мой конвоир не терпящим возражений тоном приказал мне следовать за ним. Мы подошли к металлическим, на манер корабельных, ступенькам, ведущих вверх, к какому-то люку. Поднялись. Когда я вылизал из люка, то даже зажмурился, ожидая бьющего в глаза белого света и железного голоса приказывающего отвечать на вопросы. Как в моих книжках про шпионов… Но ничего такого не было. Была обычная, хорошо освещенная комната, с плотно затянутыми в металлические жалюзи окнами. Стол. Стулья. Небольшой дубовый шкафчик. Русский самовар на столе. Две чашки. Тарелочка с сушками и блюдечко с вареньем. Ароматно пах чай. За столом сидел пожилой мужчина в очках с огромной седой шевелюрой. Ни дать, ни взять, школьный учитель истории… Мне сначала показалось даже, что это какой-то розыгрыш! — Андрей Владимирович, вот принимайте бунтаря! – обратился к «историку» сопровождавший меня человек. — Спасибо, Толя, можешь быть свободен. Человек повернулся и скрылся за дверью под цвет стен, – я ее раньше и не заметил. — Ну, давай знакомиться, сынок, как ты уже слышал, меня зовут Андрей Владимирович. Присаживайся, пей чай, кушай. Небось давно в домашней обстановке не ел... Я не стал дожидаться повторения приглашения. Во-первых, последние события меня уже кое-чему научили. А во-вторых, я действительно очень хотел есть. Словом, «дают, – бери, бьют – беги»! — Что ж ты, Дима, старших не слушаешь, ведешь себя не хорошо... — Это вы про «кротов»? Будем считать, что я уже забыл про их существование. – Сказал я, запихиваясь сушками с вареньем. — Да, бог с ними, «кротами», ты лучше скажи, чем тебе твой командир экипажа не угодил, что ты его, да еще двоих товарищей и дорогостоящую технику на тот свет отправить решил?.. Я поперхнулся чаем... Теперь до меня дошло, почему эксперты вдруг поменяли заключение экспертизы по ЧП с «18»-м бортом. Я уставился на «Историка» как баран на новые ворота. — Вы же знаете, что это не правда. – С трудом выдавил из себя я. — Да откуда же я знаю? Поставь себя на мое место. Докладывают мне, что какой-то самоделкин за секретным объектом наблюдает. За его сотрудниками следит... Обязан же я выяснить, что это за тип? – Андрей Владимирович сделал паузу и многозначительно посмотрел на меня. — Ну и вот я узнаю, что этот сорванец, несколько раз закон уже нарушал. Просто не попадался. Сначала кунг-фу в подпольной секции занимался да еще под руководством иностранца, а это ведь тогда запрещено было? Потом на отдыхе, в Крыму, автомашину угнал, чтобы с девочками покататься... Да не справился с управлением, и разбил ее. Милиция, наверное, рада будет узнать, что это сделал ты. Дальше – больше! А кто во время милицейской облавы в парке Славы в Киеве из самодельного пистолета отстреливаться вздумал? А стрелял прицельно, по «ментам»... Я что ли? Натворил делов, ты, брат. Или скажешь, что всего этого не было? Да, ты пей, пей, чай. Остынет. — Было! – неуверенно ответил я. – По дурости... Они в штатском были, откуда я знал, что это менты. Там сатанисты бесчинствуют. Дети перестройки... За них, думаю, нас и приняли. Мы милиционеров, кстати, тоже за поклонников Люцифера посчитали. Да и первые стрелять менты начали, когда мы по банкам консервным попасть пытались. Сейчас бы я уже этого не делал. — Опять же, откуда я это знаю? Представь себе, что мы не помешали особому отделу твоего полка заниматься тобой после случая с аварией вертолета. Возможно, что они выяснили бы что-то из твоего прошлого. Уверен, что сейчас бы ты уже давал показания следователю военной прокуратуры. А обвинил бы он тебя в покушении на убийство. И попробуй, докажи потом в трибунале, что ты не осел... Даже если повезет, и каким-то чудом, коллегия приговор отклонит, то преступную халатность все равно оставят. А это дисциплинарный батальон минимум. А еще перестрелка в парке? Это уже солидный срок. — Но они же ничего не знают. – Я, похоже, полностью перестал соображать, что говорю. — Пока нет. Но ведь я обязан сообщить обо всех открывшихся фактах. И доказательств у меня более чем достаточно... Что прикажешь мне делать? Я ведь офицер, и обязан обо всем доложить. – Историк вопросительно посмотрел на меня. Я молчал, сосредоточено рассматривая рисунок на чашке с чаем. Просто хотел выиграть время. — Дети перестройки, говоришь... – Неожиданно вспомнил мои слова «Историк». – Так ты перестройку не любишь? Почему? Ведь свобода! «Консенсус»... — Я не верю Горбачеву. Его политика ведет к краху СССР. Как и Киевская Русь в свое время, наша страна распадется на мелкие удельные княжества, бывшие союзные республики. Которые империалисты сожрут по одной. Как монголо-татары в свое время. Андрей Владимирович с неподдельным интересом рассматривал меня: — А не боишься мне об этом говорить? Ты, Дима, или полностью отмороженный или абсолютный дурак. Кто же такие вещи обсуждает с полковником госбезопасности? — Да что мне терять... Вы вон, сколько моих грехов откопали. Я понял, что этот разговор интересен «учителю» – он даже поднялся со стула, и начал не спеша прогуливаться по комнате, заложив руки за спину. — А как же наш фактор сдерживания, ядерное оружие? – Спросил он. — А никакой военной агрессии, скорее всего и не будет. – Начал импровизировать я, хотя ни о чем подобном раньше даже не задумывался – просто интуитивно понял, как мне нужно в этой ситуации себя вести. – Экономическое и идеологическое порабощение, вот на что они рассчитывают. Молодежь уже заходится от восторга при одном слове «запад». На этом враги и сыграют. Наши «американисты» думают, что при капитализме мы будем жить как они, но при этом забывают, что тогда сам «запад» станет жить хуже – ресурсов то на всех не хватит. А тут «делить» их с такой огромной территорией. Этого капиталисты никогда не допустят. Гораздо выгоднее поставить нас в такие кабальные условия, чтобы мы по дешевке продавали им свои природные богатства. И наши союзные республики они рассматривают только как богатые сырьем и ресурсами земли. — Неплохо для юнца. – Усмехнулся полковник. – Только дело даже не в обедневшем природно-сырьевом комплексе планеты. Вся система капитализма построена на накоплении капиталов. Направлена на получение сверхприбылей. Поэтому даже если ресурсов и будет хватать на всех, то львиную их долю «развитые страны» все равно сгребут под себя. А на остальных им, действительно глубоко наплевать. Ресурсы – это деньги, а деньги это власть над странами-рабами. И парадокс ситуации в том, что, имея, например, даже огромные залежи полезных ископаемых, эти страны все равно не могут перешагнуть черту бедности, – они все время вынуждены жить в долг. Допустим, что в какой-то стране третьего мира, вдруг обнаружили богатейшие месторождения железной руды. Ее же надо еще добыть. А для этого нужна техника, специалисты, необходимо развернуть инфраструктуру. Построить заводы по переработке руды... А денег-то на все это у банановой республики нет! – Развел руками Андрей Владимирович, после чего продолжил: — И тут появляется богатенький дядечка и предлагает деньги в долг, естественно под проценты. Негры обрадовались, тумбу-юмбу танцуют. Заключили контракт, наняли специалистов, приступили к добыче. И тут оказывается, что практически вся прибыль, за малым исключением, которое оседает в карманах местных богатеев, идет на покрытие процента от займа. Негры в шоке. Что делать? Просят своего благодетеля отсрочить платежи. Тот соглашается. Даже предлагает от доброты своей душевной расплачиваться с ним готовым сырьем, но дешевле его стоимости. Неграм деваться некуда, они согласны. Все, начало закабалению положено. Конечно, этот механизм значительно сложнее. Но в целом все обстоит именно так. — Но, Дима, мы отвлеклись от темы нашей беседы. – Полковник снова сел за стол. – Что мне делать с тобой дальше? — Андрей Владимирович, думаю, что вы об этом решили уже и без меня. А если бы хотели сообщить о моих грехах в восьмой отдел, то я бы уже на гаубвахте в камере для подследственных вшей кормил. Зачем я вам? «Историк» задумчиво посмотрел на меня: — Может, и пригодишься, все зависит от тебя. Принуждать к сотрудничеству я тебя тоже не собираюсь. Выбор у тебя есть. Или со мной. Или на нары по тяжелой статье. Решай. Больше времени на обдумывание я тебе не дам. Говори сразу! — Я не буду стукачом. — А тебе никто и не предлагает. Ты даже представить себе не можешь, сколько их вокруг тебя. Ради этого я бы с тобой и возиться не стал. Слишком мелко. Да и что ты знаешь из того, что могло бы заинтересовать меня? — Как же вы хотите меня использовать? — Ты мне нужен будешь для специальных поручений. Буду откровенен. На мой выбор повлияли события в Киеве. В парке Славы. Ты отстреливался. И ушел от хорошо организованной облавы. Один из немногих. Но это не значит, что я на твоей стороне. Хочу помочь тебе направить свои амбиции в нужное русло. К тому же наши политические взгляды совпадают. А это для нас немаловажно. Видишь, я откровенен с тобой. — Я всю жизнь буду работать на вас? Я же ничего не умею. — Это не проблема. Будешь учиться. Станешь офицером. Но прежде это надо заслужить. Реабилитировать себя, оправдать свои преступления. Чтобы тебе поверили. Нужно будет пройти несколько тестов в реальной обстановке. На профпригодность, так сказать. Итак, ваше слово, рядовой! — Согласен... – Зачитанные до дыр страницы моих шпионских романов стали реальностью. — Ну, вот и добренько. Тебя отвезут. А за ногу не беспокойся. Починим. – Суровый чекист снова превратился в школьного учителя. – И еще. Больше никакой самодеятельности. Про «кротов» забудь, не твое это дело. В части веди себя естественно. Особенно не светись. Избегай драк. По возможности, конечно. Выполняй все приказания командования, но знай, что работаешь ты теперь только на нас. Твой прямой начальник в полку – Иван. — Все. Можете быть свободны. – Снова стал начальником Андрей Владимирович. Я же хоть и представлял себе нечто подобное, но оно все равно застало меня врасплох. Ведь не каждый день желторотого юнца сажают «под колпак» спецслужбы, о которых даже дома, на кухне, люди говорят шепотом. А может и каждый. Откуда мне знать? Я уже поднялся, чтобы идти; затем у люка, ведущего в гараж, спросил: — Андрей Владимирович, как давно ваша служба обо мне знает? — Как давно? А с тех самых пор, Дима, как вы с семьей жили за границей. По командировке родителей. С тех самых пор, Дима. Конечно, лично я о тебе узнал недавно. И если бы ты не сунул свой нос, куда тебя не просят, то и до сих пор бы твои «подвиги» фигурировали бы только в спецкартотеке. Но ты сам разбудил джина... …Обратно меня вез все тот же «Москвич». Высадили меня прямо возле местечкового кинотеатра, предварительно сунув в руку билет на сеанс. Я предъявил его контролерше, опешившей оттого, что кто-то решил начать смотреть фильм за пять минут до его конца, и быстро занял свое место в зале. Когда кино закончилось, и толпа зрителей повалила к выходу, я смешался с другими солдатами, для которых вся прелесть увольнения и заключалась в просмотре кинофильмов. Другие привычные развлечения солдат в «увале» – девушки и выпивка были практически не доступны. Девушки принципиально не обращали на солдат никакого внимания, предпочитая курсантов, а выпивку достать было очень сложно. К тому же, за нее немилосердно наказывали. Я увидел Жилу и присоединился к нему по дороге в часть. Весь обратный путь мы обсуждали фильм, который я никогда не видел. Настроение у меня было приподнятое. Сам не знаю почему. То ли от того, что, наконец, была внесена ясность в мучивший меня последние несколько недель вопрос, чем же все-таки закончится история, в которую я влип по собственной глупости?.. Или это была своеобразная защитная реакция организма на перенесенное мною душевное потрясение? И все же внутри меня зрело какое-то смутное чувство опасности. Неожиданно я ощутил, что это такое. Так чувствует себя волк, затравленный охотниками. С тех пор это чувство уже не покидало меня никогда. С ним приходилось мириться, и жить с ощущением вогнанного между лопаток стального стилета. Теперь у меня была двойная жизнь. Для Жилы и своих сослуживцев, курсантов, прапорщиков, офицеров, солдат, я был рядовым солдатом, исполняющим свой долг перед Родиной. А для Ивана, Рашида, Андрея Владимировича, и им подобным, я был волком-оборотнем, как и они, членом серой стаи. Ночью я долго не мог заснуть, несколько раз выходил курить в коридор. В один из своих таких походов на площадке первого этажа, где располагалась третья эскадрилья, я увидел Ивана. Его, наверное, тоже мучила бессонница. Так как из казармы после отбоя выходить было запрещено, то он приоткрыл дверь и дышал свежим степным воздухом. Я спустился к нему. Увидев меня, он сделал знак, чтобы я следовал за ним. Мы вышли на улицу, и, убедившись, что нас никто не видит, направились к хозяйственному помещению, попросту, сараю, где хранились лопаты, грабли, ведра и прочий инвентарь. Иван своим ключом открыл дверь, и мы вошли вовнутрь. Уселись на перевернутые вверх дном ведра. Дверь Иван оставил открытой, что бы было видно, если появится кто-то из проверяющих, и заблаговременно вернуться в казарму. — Я поступил в твое распоряжение... – начал разговор я. — Знаю, – сухо оборвал он меня. – Поздравляю, начало хорошее, главное, чтобы не сломался потом. Теперь слушай меня внимательно. Десять дней ты будешь жить, как и раньше – аэродром, казарма, спортзал... Нужно выждать какое-то время, убедиться, что о твоем перевоплощении не знают те, кому об этом знать не положено. Затем, идешь в лазарет и жалуешься на свою ногу начмеду. Он даст тебе направление не в местную больницу, как он делает в таких случаях, а в окружной госпиталь в Саратове. Там попросишься на прием к начальнику отделения травматологии подполковнику Юсу. Тебя прооперируют. — «О-о-очень хорошо», как ты и обещал? – Я решил разрядить атмосферу шуткой. Но Иван, был настроен очень серьезно: — Но это не главное, в данном случае мы только выполняем свои обязательства перед тобой. Когда очухаешься, думаю, через несколько недель, в госпитале к тебе подойдет человек. Он спросит тебя, не знаешь ли ты, когда уходит последний троллейбус в город Энгельс. Ты ответишь, что точно не знаешь, но слышал, что в двадцать три тридцать. Повтори. Я как дятел отбарабанил все слово в слово. Иван скривился: — Не юродствуй, мальчишка, поверь мне, скоро тебе будет не до шутовства. Я ведь на свой шкуре все это тоже испытал. Слушай дальше: тебе передадут инструкции об одном маленьком дельце в этом самом Энгельсе. Судя по твоему пошлому, это дельце должно тебе понравиться! – Усмехнулся Иван. – И учти, твой поезд уже ушел, отказываться поздно. И помни, отныне и навсегда, как бы ни сложились обстоятельства, в какой бы ты передряге ни оказался – ты, прежде всего сотрудник специального отдела контрразведки КГБ СССР. Вопросы есть? — Море! — Я понимаю, тебе хочется знать все и немедленно. Но всему свое время – учись выдержке, иначе, что за офицер по специальным поручениям из тебя получится? — Ну, хотя бы один вопрос! — Ладно, валяй. — Мне не давали подписывать никаких бумаг... А ты говоришь «сотрудник»! Неожиданно для меня Иван засмеялся: — Книжек начитался, да? Фильмов насмотрелся, каратила? То, что связывает всех нас с отделом, держит покрепче танкового троса. Дите, ты еще, Димыч, пацан сопливый. Хотя из такого материала как ты в дальнейшем иногда что-нибудь и получается. Учти, наш отдел официально не существует. Даже в родном Втором управлении о нем знают лишь единицы. Не подозревает о нас даже президент наш, Мишка-Меченый. Идет это с его предательской деятельностью вразрез. И если ты по глупости своей щенячьей вдруг ляпать начнешь языком о своей принадлежности к нам, то тебя упрячут в дурдом, а еще скорее в тюрьму, за «подвиги» твои прошлые и будущие. А из тюрьмы ты уже не выйдешь, об этом есть, кому позаботиться. Что же касается писательства, то вот после Саратовской разработки в рапорте все подробно и опишешь, как действовал. Лады? Даже в темноте, наверное, вид у меня был довольно испуганный, потому, что Ваня меня пожалел: — Да, будет, не обращай ты внимания на мои угрозы. Меня ведь, Димыч, жизнь трепала так, что уже думал, все, каюк, отжил свое. Ан, нет! Копчу пока еще небо. Жалко мне тебя, ведь и ты таким станешь. А ведь я старше тебя только на семь лет. Хотя ты сам выбрал... Ну, да ладно, пора бай-бай. А то у нас завтра стрельбы на полигоне. Я уже выходил из сарая, когда Ваня неожиданно сказал: — Дим, а ведь я рад, что не ты мой борт к вылету готовил... Ладно, ладно, я пошутил. И без того пакостное настроение испортилось окончательно. Через десять дней я был у начмеда. Для проформы, осмотрев мое колено, он дал мне заранее написанное направление в саратовский военный госпиталь. А я пытался угадать – в курсе этот полный майор-украинец моих дел, или его просто попросили помочь мне по знакомству. Но по его непроницаемому лицу сказать было ничего нельзя. И я, так и не удовлетворив свое неуемное любопытство, отправился в Саратов. Утренний город встретил меня шумом автострад, грохотом трамваев и целыми кварталами полуобвалившихся зданий. На меня, выходца из огромного по сравнению с Саратовом Киева, этот ландшафт неожиданно произвел давящее впечатление. За год жизни в маленьких поселениях я уже успел отвыкнуть от больших городов и чувствовал себя в роли крестьянина, первый раз ступающего на ступени эскалатора метро. Хотя никакого метрополитена в Саратове тогда не было. Быстро избавившись от сопровождавшего меня прапорщика, я не сразу поехал в госпиталь. Сначала сходил в кинотеатр на бульваре Ленина, затем пошел на городскую набережную. Долго смотрел на Волгу. Могучая русская река напомнила мне про родной Днепр. Я испытывал двойственное чувство – я, по национальности русский, с гордостью стою у символа России – Волги, и до боли в сердце тоскую за родным украинским городом на берегах Днепра. Я вспомнил свой разговор с полковником КГБ. Неужели из-за недальновидной политики Горбачевской команды эти две реки, похожие как сестры, когда-нибудь разделит демаркационная линия границы, и два братских народа, у которых так много общего, будут смотреть друг на друга с нескрываемой враждой сквозь прицелы автоматов пограничников. В Украине мне уже приходилось видеть националистов, злобой и ядом пышущих на все, что имеет хоть какое-то отношение к интернациональной политике советского государства. Они ненавидят русских, евреев, презирают и своих соотечественников-украинцев, если те не разделяют их взглядов. И, к сожалению, от былой гармонии братства народов скоро на моей родной Украине останутся лишь одни воспоминания. Да и те, извращенные националистической хунтой до неузнаваемости. Впрочем, в сторону риторику. Мне предстоит работа. Для начала, я спросил у прохожих, как добраться до Энгельса, и уже скоро был на остановке троллейбуса. В Энгельс из Саратова ведет мост через Волгу. Километра два-два с половиной длиной. Через полчаса я был на месте. Энгельс чем-то напомнил мне Чугуев, где я служил в учебке. Такой же небольшой, аккуратный, минимум многоэтажек и большой частный сектор. Так как времени у меня было не много, то я успел изучить лишь его прибрежную часть, и увидел лодочную стоянку у самого берега. Спустился. Разговорился со спасателем. Вот, мол, служу в Саратове, нахожусь в увольнении. Времени у меня сейчас в обрез, но в следующий раз, когда буду в Энгельсе, не мог ли бы он прокатить моторной лодкой меня на другой берег. Так хочется Волгу поближе узнать. А то скоро на дембель, а рассказать о службе будет нечего. Спасатель немного помялся, а потом сообщил, что за пару бутылок водки и закусь, он, пожалуй, будет не против. Я не был уверен, что мне когда-либо придется воспользоваться его услугами. Но если меня будут преследовать, то мост наверняка перекроют. А ретироваться логичнее всего в Саратов – большой город, легче затеряться. В окрестностях же Энгельса, где все друг друга знают, меня быстренько выловят. Поэтому надеялся, что на одну из многочисленных моторных лодок мало кто обратит внимание. Вечером я был уже в отделении госпиталя. Через пару дней меня прооперировали. У военного врача, который меня оперировал, были поистине золотые руки. Через десять дней с ноги сняли лангету, удалили швы. А еще через две недели я уже практически не хромая разгуливал по госпитальному парку. Еще когда я был лежачим больным, только после операции, то обратил внимание на одну из наших медсестер. Это была высокая стройная темноволосая девушка Ира. В госпитале она подрабатывала ночной сестрой, а сама училась в местном мединституте. В травматологию она пришла совсем не давно, а до этого дежурила в кардиологии. Она была старше меня на три-четыре года. Познакомиться с ней поближе мечтали все в нашей палате. Но, недотрога, как окрестили ее солдаты, всячески пресекала все попытки наших жеребцов... Не оставляли своих попыток завоевать ее благосклонность и больные из офицерских палат. Но тоже тщетно. Однажды мне показалось, что девушка дольше обычного задерживается у моей койки. Скорее всего, это была игра воображения. Но я попался. Я обнаружил, что, думаю о ней слишком часто. Я старался разговорами удержать ее подольше возле своей койки. Не в меру громко шутил и подтрунивал над собой. Она заступала на дежурство на ночь раз втрое суток. И я считал дни, когда снова увижу ее. Однажды перед отбоем, в один из первых своих выходов в свет, то есть в больничный коридор на костылях, я увидел, что вокруг медсестринского поста, за которым сидела Ира, столпилось человек пять больных офицеров. Она просила их разойтись по палатам, но подвыпившие мужики совершенно ее не слушали, и продолжали уговаривать ее выпить вместе с ними. Меня такая злость охватила, что я готов был броситься на них прямо на своих костылях. Особенно старался старлей ВДВшник. Он был самым наглым в этой компании и верховодил остальным офицерьем. Не знаю, чем бы это все окончилось, если бы в отделение не зашел дежурный врач. Офицеры сразу испарились. Я же остался стоять на месте. — А это что еще у нас за путешественник? – Указывая на меня, спросил дежурный. Я молчал. За меня ответила Ира: — Это больной из восьмой палаты. Ему предписано ходить. – Она подошла ко мне. Взяла за локоть, и осторожно повела в палату. На пороге я остановился и, посмотрев ей прямо в глаза, неожиданно для себя сказал: — Я не дам вас в обиду, Ира. Честное слово, не дам. Она промолчала. Только как-то ласково посмотрела на меня. Улыбнулась. И мы двинулись дальше в палату. Примерно через неделю-полторы, когда я уже покинул костыли и начал передвигался с помощью тросточки, я собрался на очередной перекур в комнату для курения, находившуюся в коридоре, рядом с туалетом. Едва я вышел в коридор, как заметил, что ВДВшник снова дежурит возле сестринского поста. До меня донеслись обрывки разговора: — Потапов, идите в палату, после отбоя находиться в коридоре запрещено. — Слушай, ты, я же к тебе со всей душой, ну что ты ломаешься, как девственница. Я же все равно получу, что хочу. Ты не куда не денешься... Я понял, что он снова нализался, и пора это безобразие прекращать. Я напустил на себя как можно более независимый вид, и ринулся в атаку: — Эй, как там тебя, Воблы Дешевой Войска (так иногда в войсках называли наглых, кичившихся собственной значимостью ВДВшников), тебе, что не ясно сказано, иди в палату, или доходчивее объяснить? Старлей медленно развернулся. Видно было, что он ни как не ожидал от меня такой наглости. Ему, офицеру элитного ВДВ, угрожают и кто? Какой-то невысокого роста, хотя и крепкий солдатик в госпитальной пижаме с тросточкой, которого то он и всерьез-то никогда не принимал. Видимо у офицера даже дыхание перехватило от бешенства, раз, он не говоря ни слова, кинулся на меня как бык на красную тряпку. Что ж, этого то мне и надо было. Злость – не лучший помощник в рукопашной. Я заранее выбрал позицию так, чтобы можно было нанести серию контратакующих ударов, и при этом не особенно сильно нагружать больную ногу. Старший лейтенант был не намного выше меня, но несколько массивнее. И он рассчитывал просто смять меня своим телом. Но просчитался. Когда он подобрался ко мне поближе, и вложил в первый удар правой рукой всю свою массу – я крутнулся на тросточке, пропуская его вперед, и когда он повернулся ко мне совершенно открытым боком, нанес ему серию сильных ударов в печень и правую почку. Офицер хрюкнул, и как куль свалился мне под ноги. Удары руками у меня всегда были неплохо поставлены. Первое время, когда я только появился в казарме полка, и никто из курсантов еще не знал о моем увлечении восточными единоборствами, я заключал с ними пари, утверждая, что сломаю рукой два связанных вместе древка швабры или лопаты. И ломал. Проигравшая сторона должна была за свой счет накормить победителя в чайной. Первое время не было отбоя от желающих поспорить. Однако со временем страсти поутихли, и если я подходил к кому-то с предложением заключить пари, то мне просто предлагали вместе с ними бесплатно откушать в чайной. Вообще то, курсанты нашей эскадрильи были неплохими ребятами. Когда старлей упал, я посмотрел на Иру, ожидая чего угодно, но не олимпийского спокойствия, исходящего от нее: — Дима, вы перестарались... И она быстро подошла ко мне: — Слушайте, он упал, сам! Понятно? И я это видела. Рискнем, и будем надеяться, что серьезных повреждений нет. Иначе мне придется плохо... В коридоре уже начали собираться больные. Все спрашивали друг у друга, что случилось? Когда увидели, что на полу растянулась туша старлея, то единодушно решили, что тот в очередной раз нажрался водки в «самоволке» и просто не дополз до палаты. Начали уговаривать Ирину дежурного врача не беспокоить, чтобы не навредить их пьяному товарищу – мол, завтра проспится и все будет в порядке. Люди стали расходиться по палатам. Забрали с собой и обездвиженного старлея. Но на утро скандал все же случился. ВДВшник то пришел в себя еще ночью, но до утра не буянил, отлеживался в кровати. А утром врач при осмотре увидел на его боку кровоподтек и диагностировал перлом ребра. Я старлею даже посочувствовал – на своей шкуре знаю, что это такое. На вопрос врача, откуда у него травма, офицер сказал, что в темноте свалился с лестницы. На что доктор ядовито заметил, что пить надо меньше, но служебное расследование все же назначил. Впрочем, оно завершилось тем, что Ира и больные из палаты пострадавшего написали по объяснительной. Через день я столкнулся со старлеем в курилке. Торс ВДВшника был окутан бинтом, как у ветерана второй мировой. Двигаясь, он морщился. Увидев меня, к моему изумлению, подошел и протянул руку: — Олег. Ты извини, земеля, я пьяный был, и зла на тебя не держу. Мне сказали, что ты, как и я из Киева? Скажи только, в каких это войсках так драться учат. Только не говори, что в стройбате, а то я застрелюсь. – Пошутил он. — В ВВС! — Шутишь! Ну, все, теперь точно застрелюсь – меня «фанера» таранила. («Фанерой» в армии называют авиацию). Впрочем, я передумал стреляться – погоны-то у нас одинакового цвета. Вообще, оказалось, что этот шутник, бабник, балагур и пьяница до службы жил на соседней со мной улице. Мы даже в одной школе учились, только он закончил ее на шесть лет раньше. Через неделю Олега выписали в часть. Он воевал в Нагорном Карабахе. Позже, через несколько лет судьба снова сведет нас, но уже в одной упряжке. После случившегося, мои отношения с Ирой значительно потеплели. Она уже подходила ко мне просто так, рассказать госпитальные сплетни или послушать длинные истории-страшилки про горы Крыма, которые я безбожно приукрашивал или вообще, просто выдумывал. Мне нравилось, что она, затаив дыхание, слушала про «черного альпиниста», «мангупского мальчика», долину приведений и прочие сказки. И не только она, а вся наша палата. Приходили меня послушать и из других палат. Даже офицеры, что льстило моему юношескому самолюбию. Эти истории я слышал от проводников в горном Крыму, где живет мой дед. На меня, тогда еще школьника, они производили неизгладимое впечатление. Особенно эффектны они были на ночном привале у костра. Костер в палате мы, естественно, разводить не стали. А свет после отбоя и так гореть не должен. Выздоровление мое шло как по маслу. Однажды хирург, оперировавший меня, увидел, что я спускаюсь по лестнице при помощи тросточки. Он приказал: — Отдайте трость мне. Я растерялся, ибо совсем не был уверен, что смогу без ее помощи спуститься по крутым металлическим ступенькам. Но трость отдал. К своему удивлению, я спустился с лестницы даже не хромая. С тех пор я уже потихонечку начал покидать территорию госпиталя. Но далеко еще не отходил. Встречал Иру в дни, когда она заступала на дежурство, и все ночи на пролет проводил возле нее. Однажды утром, когда она сменилась, мы вышли прогуляться в госпитальный парк. Присели в беседке. — Димочка, обними меня! – Попросила она. – Ты ведь любишь меня, да, Димочка, любишь. Молчи... И я тебя люблю. Но нам нельзя любить. Нельзя. Ты понимаешь?.. Если хочешь, мы будем вместе, только совсем немножко. Это все, что я могу для нас сделать... — Почему? – только и смог вымолвить я. — Потому, что я должна тебе сказать что-то очень важное... — Господи, Ира, что же может быть важнее нас. Если ты замужем, так разведись. Или у тебя ребенок? Это тоже не имеет ни какого значения. – Я прижимал к себе ее горячее податливое тело. Я любил ее, и меня не пугали никакие ее страшные тайны. Я хотел быть вместе с ней и думал, что буду. Всю жизнь. Но она неожиданно отстранилась от меня. Поправила растрепавшиеся длинные волосы: — Дима, – сказала она серьезно, – я должна спросить у тебя одну вещь. – Она сделала паузу. Потом произнесла четко, почти по слогам, как бы сделав над собой усилие: — Ты не заешь, в котором часу отходит последний троллейбус на Энгельс? Я обмер. На меня повеяло ледяным холодом. Я вспомнил Ивана, ту ночь в хозблоке и этот самый пароль, который он мне сообщил, и который я думал, что не услышу никогда. Но Ира? Это сказала Ира? Я не верил своим ушам. Но она сидела передо мной, грустная, растерянная. С глазами, полными слез. — Дима, я должна услышать ответ. — Точно не знаю, но слышал, что в двадцать три тридцать. – Выдавил я из себя. Мы сидели и молчали. В палатах уже начался обход. Я опаздывал, но мне было не до него. Однако Ира так не считала. Она поднялась. Шмыгнула носом. И сказала: — Тебе пора. Иди. По этому адресу ты найдешь меня. – Она протянула мне кусочек бумаги с адресом. – Запомни, сегодня ровно в шестнадцать часов. Одежда в твоей тумбочке. Переоденешься. Не опаздывать. У меня все! – По командирски отчеканила она и, снова чуть не расплакалась, но сдержалась и даже постаралась улыбнуться. Я взял записку, повернулся и медленно пошел к своему корпусу. В палате я получил нагоняй за опоздание и узнал, что послезавтра меня выписывают в часть. Но меня эта новость уже мало беспокоила. Я думал об Ире. Какие пути-дорожки привели ее в нашу контору. Ну, вот, дожился, уже назвал отдел своим. Впрочем, пора привыкать... Похоже, что это надолго, если не на всю жизнь! Теперь я вспомнил, как спокойно Ира отнеслась к моей победе над Олегом. И постаралась отвлечь от меня малейшее подозрение. Сначала я удивился ее хладнокровию, а теперь мне все стало ясно. Ведь она с самого начала знала, кто я такой – поэтому и перевелась с кардиологии, за мной присматривать. Она считала меня профессионалом, каких ей уже наверняка приходилось видеть ранее. И когда я уложил Олега, то посчитала это в порядке вещей... «Дима, вы перестарались...» – вспомнил я ее слова. Она считала, что иначе и быть и не могло. А еще я вспомнил, что когда меня привезли из операционной обколотого промедолом, то мне показалось сквозь наркотическое полузабытье, что на меня смотрела Ира. Тогда она сказала: «Господи, ты же еще совсем мальчик»... В шестнадцать часов я позвонил в дверь на третьем этаже многоэтажки. Она отворилась, на пороге стояла Ира. Не говоря ни слова, она увлекла меня за собой. Дальше все было, как во сне, – но со мной была моя женщина, и я был счастлив. Потом мы пили на кухне крепкий кофе с коньяком, и Ира излагала мне план моих последующих действий: — Твоя цель – полковник войск химзащиты. Ликвидация. – Она дала мне фотографию дородного мужчины. – Проживает в Энгельсе по этому адресу. – Ира протянула мне записку. Дождалась, пока я вызубрил ее. А затем разорвала на мелкие кусочки. — Завтра поедешь в Энгельс, посмотришь, где живет объект. За ним предварительно наблюдали. Вот основные маршруты его следования. Изучишь их на месте. Обрати внимание на пути отхода. Операция назначена на послезавтра, в день твоего отъезда. Ира рассказала мне, что полковника хорошо охраняют. Видимо важная птица, раз за ним всегда следуют телохранители. С телохранителями приказано в бой не ввязываться. Это задача группы прикрытия. Меня снабдят служебным удостоверением инспектора исполкома. Из этой организации полковника последнее время посещают достаточно часто, поэтому моя легенда не должна вызвать подозрений. Дальше – сложнее. Я должен подойти к его дому и, предъявив удостоверение, проникнуть в помещение. Перед этим меня обыщут. Поэтому пронести с собой оружие будет не возможно. Оказывается, и на этот счет наша контора уже позаботилась. Пистолет ПМ ПБС (с прибором бесшумной стрельбы) уже находится в гостиной дома, где полковник принимает посетителей. Дома он будет один. Жена с дочерью в отъезде, а телохранителей в дом не пускают. Нужно будет подойти к глубокой полке с книгами. Они все стоят ближе к краю, а за ними – пусто. Отодвинуть третью с лева книгу. Это «Белый Клык» Джека Лондона. Взять оружие с досланным в ствол патроном. Оно уже снято с предохранителя. Расстрелять полковника. Оружие бросить на месте. Отпечатки пальцев с него стирать не обязательно – к моменту прибытия милиции пистолета уже там не будет, да и на рукоятку нанесен состав, не позволяющий проявиться отпечаткам. Затем выйти, как и зашел, через парадную дверь. Расчетное время до обнаружения трупа – десять минут: к полковнику должны будут прийти знакомые. За это время я должен выйти к точке эксфильтрации, то есть заранее условленному месту, где меня будет ожидать автомашина для дальнейшей эвакуации с места событий. — А что он натворил? – не удержался я от вопроса. — Димочка, солнышко ты мое, о таких вещах никогда и никто тебе не скажет. По крайней мере, сейчас... Насколько я понимаю, ты еще в стадии проверки. — А ты, какую ты роль в этом всем играешь? — Я офицер группы обеспечения операций... — Ты офицер? — Ласточка моя, ну какое это имеет значение. Да, я старший лейтенант госбезопасности. И на этой стадии операции ты подчиняешься мне. А поэтому я тебе приказываю, не спрашивай меня больше ни о чем. А то я снова расплачусь. — Ир, скажи честно, зачем ты в госпитале дежуришь? Для прикрытия? — Скажу уж, а то все равно не отстанешь. Не ты первый там из наших объявился. Мы вообще часто госпиталя используем. Только для тебя болезнь выдумывать не пришлось. — И ты с каждым так... – Я не успел договорить, как получил довольно таки увесистую оплеуху. Потом еще одну. Я, конечно, сморозил глупость и чувствовал себя неловко. А Ира снова плакала. Я как мог, пытался ее успокоить. Наконец она успокоилась и уже совершенно спокойно сказала: — Какие вы, мужики, все-таки глупцы. Ты думаешь, если я позволила это тебе, то я так поступаю с каждым? — Но ведь до меня у тебя кто-то был! — Господи, Дима, если бы ты только знал, через что мне пришлось пройти... И, вообще, это случилось уже очень давно, почти целую жизнь назад. Поверь мне... Ты первый с кем я хотела этого сама. Все. Больше меня ни о чем не спрашивай. Я не имею права говорить об этом даже с тобой. Может быть, ты когда-нибудь все и узнаешь... Я бы очень этого хотела. Тогда бы ты понял меня. Я сообразил, что хватил лишку и страшно жалел об этом. По большому счету мне было все равно, кто там был у нее до меня. Мне она нужна была любая. — Тебе меня жалко, да, Димочка? Я на тебя не обижаюсь, ведь ты еще совсем маленький... – Она обняла меня. Маленьким я себя, конечно, не считал. Но в объятьях этой красивой женщины чувствовал себя совсем как ребенок. И я ее совершенно не воспринимал, как офицера, своего начальника. В двадцать часов я засобирался уходить, но Ира остановила меня: — Дим, я со Светкой договорилась, она сегодня ночью в отделении дежурит... Если хочешь, ты можешь сегодня у меня остаться. Она прикроет... Если ты не против, конечно! Еще бы я был против! Конечно же, я остался. Утром, напоследок обговорив все детали предстоящей разработки, мы расстались. Я думал, что навсегда, был страшно подавлен, ведь, как объяснила мне Ира – сотрудникам Конторы категорически запрещено поддерживать личные отношения и встречаться вне службы. Тогда я еще не знал, что из любого, даже самого строгого правила, всегда бывают исключения. ***** Боялся ли я того, что мне предстояло? Конечно, боялся. Мне еще ни когда не приходилось убивать людей. Стрелять – да. Попадать – тоже. Но, убивать? Тогда, в Киеве, в парке, я действовал скорее спонтанно, чем осмысленно. Наша подпольная секция кунг-фу располагалась недалеко от Зеленого театра в Первомайском парке, который плавно перетекает в парк Славы. В самом же Зеленом театре, представляющем из себя полуразрушенный летний амфитеатр на Днепровском склоне, буйно заросшем зеленью, обитали сатанисты. Выли и орали. Именно под этот аккомпанемент они справляли свои обряды в проломах стен амфитеатра, ведущих в бывшие служебные помещения Зеленого театра. Эти помещения были совершенно глухими, ни единого окна. Первое время мы с ними достаточно мирно сосуществовали. Ни они, ни мы не хотели привлекать к себе излишнего внимания. В нашей секции была строгая иерархическая система, значительно более жесткая, чем армейская. Во многом благодаря этому нам и удавалось долгое время сохранять инкогнито, когда многие подобные секции власти закрывали, а «сенсеев» даже иногда отправляли за решетку за «внедрение чуждого советскому человеку культа кулака и насилия». Наш учитель был по происхождению вьетнамец, в прошлом кадровый офицер-инструктор вьетнамских войск специального назначения, аналог нашего «спецназа». Участвовал в боевых действиях с американцами и австралийцами во время войны во Вьетнаме. Убежденный коммунист. Но явно не советского толка. Именно он первым и указал мне на ошибочность «горбачевского курса реформ». Не знаю, как он оказался у нас, но работал он со студентами-соотечественниками из Киевского университета, помогая им осваивать русский язык и адаптироваться к нашей жизни. Он был штатным психологом при университете. В секцию я попал совершенно случайно. К тому времени я уже занимался карате в полулегальной секции. Лим, именно так звали нашего тренера, заметил меня в Гидропарке, где я с товарищами усиленно изображали из себя каратистов. Он почему-то выбрал меня и предложил тренироваться вместе с ним. Лим знал свое дело. Он не сразу привел меня в свой зал. Сначала мы, вместе с его тремя учениками работали на природе. И лишь только поздней осенью, когда стало холодать, привел меня в зал. Помимо единоборств, мы изучали еще и основы конспирации, без которой, наша секция «засыпалась» бы в самом начале своего существования. Это была вынужденная мера – на «восточников» везде шли облавы. Он учил нас так же искусству выживания и обращению с оружием. Мы выезжали в лес и в заброшенном здании санатория, находившегося там же, проводили своеобразные «боевые действия», разбившись предварительно на «вьетнамцев» и «американцев». По сути, всем, что я сейчас знал и умел я был обязан Лиму. Однажды, когда я в очередной раз шел парком на тренировку, дорогу мне перегородили двое молодых людей в черных засаленных куртках, обвешанных железками и патлатых «как бабы». «Сатанисты», – понял я. — Что надо, мужики? – громко их спросил я. Вместо ответа один из них что-то достал из кармана. Звонко щелкнуло лезвие выкидного ножа: — Выворачивай карманы. И быстро, у меня нет времени. Я медленно достал из кармана брюк пригоршню мелочи. Протянул ему: — Держи! Когда «сын Люцифера» протянул руку, чтобы взять деньги, я обронил их на землю: — Вот не задача... – Сказал я и прямым ударом ноги отправил сатаниста с ножом в ближайший кустарник на склоне. Парк вообще расположен на склоне Днепра. Второму провел два удара руками в голову. На этом все закончилось. По крайней мере, пока. Я пошел дальше, а поклонники дьявола остались зализывать раны. Деньги я так и оставил на земле. Что-то вроде компенсации пострадавшим. В помещении секции я рассказал о происшедшем Лиму. Он сказал, что, скорее всего это еще не конец и посоветовал возвращаться с тренировки всем вместе. Однако наши предосторожности оказались излишними. По дороге домой нас никто не встречал. На следующий день один из моих товарищей по кличке Шпала, принес на тренировку переделанный под 9-ти миллиметровый боевой патрон газовый пистолет системы Берета. Так, на всякий пожарный. Он показал его мне и предложил пристрелять сегодня же вечером. Лиму мы ничего не сказали, иначе он пистолет бы сразу отобрал. Мы вообще редко что-то делали наперекор ему. И всегда за это расплачивались. Не стал исключением и этот раз. Вечером, после тренировки мы, быстро отделавшись от своих товарищей, пошли в соседний парк Славы, там, за Киево-Печерскими лаврами у нас был своеобразный полигон... Когда мы приходили сюда пострелять из пневматического оружия, то всегда выставляли часовых, на случай появления милиции, которая, впрочем, в эту глушь тогда почти не заглядывала, и случайных прохожих. Из боевого оружия мы стреляли только на своем загородном «полигоне». А сейчас, нас, как говорится, «черт попутал». И действительно как позже выяснилось, милицию на нас навели «сатанисты». Учитывая, что звук от стрельбы боевыми патронами наверняка кто-то да услышит, мы собирались выстрелить пару раз по консервным банкам, чтобы в находившихся там деревянных болванках позже не обнаружили пули. В общем, проверить боеспособность оружия, а потом быстро ретироваться. Но едва я только приготовился к стрельбе, как со всех сторон на нас посыпались вооруженные люди. Мы, естественно, сразу дали деру. Но, немного побегав по кустам, поняли, что окружены. Надо ли говорить, что в полутьме и свете последних событий мы приняли этих людей за своих недругов-сатанистов. — Будем пробиваться. – Сказал я Шпале. – Ты уходи к Днепру, а я попробую выйти к Парковой Дороге. Монастырем не пробиться. Ствол со мной – они меня знают. Мы рванули в разные стороны. Шпала ушел пустым, а я с пистолетом в руках. Со всех сторон захлопали пистолетные выстрелы. Стреляли то, скорее всего вверх, но мне казалось, что пули свистят над головой. Я хорошо знаю эти места, и поэтому, петляя как заяц, спасибо Лиму, который меня этому научил, через несколько минут вышел за кольцо окружения. Почти. Когда я уже собирался избавиться от оружия и превратиться в простого прохожего, то буквально наткнулся на двоих в штатском. У одного из них был автомат. А у меня в руке готовый к бою пистолет. Автоматчик, опешивший от моего неожиданного появления, рванул затвор АКМа. Рассуждать было некогда. Я упал на землю, откатился с возможной линии огня и, удерживая оружие двумя руками, почти не целясь, выстрелил в автоматчика. Он охнул и выронил автомат. Краем глаза я заметил, что попал ему в руку, где-то в районе запястья – тот судорожно за нее схватился. Я инстинктивно занял позицию напротив фонаря, так, чтобы свет падал на них, а я остался в темноте, и они не могли меня рассмотреть. — На землю! – Скомандовал я им. И в подтверждение серьезности своего намерения несколько раз выстрелил у них над головами. Они залегли. Только сейчас я понял, что эти люди вовсе не сатанисты, а работники милиции. Но отступать было поздно. Мои выстрелы наверняка услышали. Поэтому я, отказавшись от первоначального намерения, выходить к Парковой Дороге, которую наверняка блокировали, решил переждать облаву в заброшенной канализации, расположенной не по далеко. Что и сделал. Я просидел там всю ночь, дрожа от сырости, а еще больше от страха – ведь я перешел рубеж – ранил работника милиции. Пистолет из рук не выпускал, готовый отстреливаться до последнего патрона. Утром меня там нашел Лим. Привел в зал. И жестоко, на глазах у всех моих товарищей избил. Как всегда, профессионально – все тело ноет, но ни одного синяка. Я даже и не пытался сопротивляться. На душе было так муторно, что мне хотелось, чтобы он меня вообще убил. Затем меня заперли в раздевалке, где уже находился не менее пострадавший Шпала. А сам Лим поехал, как он выразился, утрясать произошедшее. Я же устроил допрос Шпале. Оказывается, его менты все-таки задержали. Они вообще хватали всех, кто им попадался под руку. Но оружия при нем не было, да и он успел смешаться с толпой каких-то подвыпивших студентов университета, отдыхавших в парке. Они, руководствуясь студенческой солидарностью, а Шпала сам учился в Политехническом институте, о чем успел шепнуть своим спасителям, дружно засвидетельствовали, что тот все время был с ними. Менты записали Шпалины координаты и с миром отпустили. Он то Лиму и рассказал обо всем произошедшем. Примерно через час нас выволокли из раздевалки. Лим приказал нам опуститься на колени, и слушать, что он скажет: — Милиционера ты только слегка зацепил, царапина буквально, но он пожилой человек, перенервничал и со стенокардией попал в госпиталь. – Обратился ко мне Лим. – Тебя толком не рассмотрели ни он, ни его товарищ. Они сами перепугались, путаются в описании твоей внешности, – не каждый день с ними такое случается. Похоже, что ты отделаешься легким испугом. И еще, я больше не хочу тебя видеть у себя. — И тебя тоже, – сказал он Шпале. – Я воспитывал вас не для того, чтобы вы стали бандитами. Советую побыстрее пойти в армию, ведь вам уже есть восемнадцать и переждать все там. И чтобы я вас больше не видел... Из техникума меня тоже собирались выгонять, и поэтому через месяц я был уже курсантом Чугуевской учебки. Просился то я в военкомате в ВДВ, но не прошел по росту. До требуемых ста восьмидесяти сантиметров мне не хватило четырех. Так я оказался в ВВС. ***** Получив выписку из госпиталя и предписание явиться в часть, я, облаченный в арамейское обмундирование, вышел из госпиталя. Подошло мое время включиться в разработку, где для меня была отведена ключевая роль. В условленном месте меня подобрал автомобиль – крытый УАЗик с надписью на борту «Служба газа», где я переоделся в мышиного цвета гражданский костюм, оказавшийся мне как раз по росту. Человек, помогавший мне переодеться, выдал мне удостоверение работника исполнительного комитета. Я открыл его и удостоверился, что там моя фотография. Фамилия, Имя и Отчество, естественно, были не мои. Человек подождал, пока я выучу их на память, затем попросил закрыть его и сообщить, как меня теперь зовут. Я выполнил его требование. Он удовлетворенно хмыкнул. Машина тронулась, мы поехали. Через окошко я мог наблюдать за пробегающими улицами Саратова. Вот мы въехали на мост через Волгу. В считанные минуты проехали его, и оказались в Энгельсе. Днем раньше я уже здесь побывал, и кроме созерцания автомашины, мест жительства и вероятного появления своей жертвы, а так же двух внушительного вида мордоворотов, охранявших полковника, я успел побывать и у знакомого спасателя. Тот сразу меня узнал и спросил, когда поедим кататься на лодке. Видно было, что мужик накануне перебрал, и ему очень хотелось опохмелиться. Я тут же, обеспечивая для себя запасной вариант отхода, отдал ему бутылку водки и кусок колбасы. Вторую бутылку пообещал отдать после прогулки, которая состоится на следующий день в семь часов вечера. Спасатель обещал быть «как штык» в полседьмого. И сейчас я очень надеялся, что лодочник выполнит свое обещание. Наш «УАЗ» заехал на окраину города. Я вышел. Сверили часы и уточнили место и время эксфильтрации. Пешком я добрался к дому полковника. Впрочем, это был не дом, а маленький дворец, с поземным гаражом и небольшим сквериком за строением. Я приблизился к внушительным воротам и нажал кнопку звонка. Странно, но волнение куда-то делось, оставив место холодному расчету. Наверное, я слишком переволновался накануне. Я уже не думал, что мне предстоит убить человека. Для меня сейчас он был только мишенью, которую во что бы то ни стало надо поразить, иначе, я сам рисковал стать такой же целью. У меня не было выбора, к тому же я был уверен, что такой дворец, как у полковника, на праведно заработанные деньги не построишь. Этим я оправдывал свои действия – я ликвидирую антисоциальный элемент, которых уже премного развелось за время всеобщей «кооперации». Нет, против кооперативов я ничего не имел, – при условии, что это коллективные хозяйства, но под их ширмой на свет повылезали разные теневые дельцы, бросившиеся отмывать свои грязные капиталы. А если полковником заинтересовалась контрразведка, значит, он и вправду представляет угрозу обществу. Я еще раз нажал на звонок. Отворилось небольшое окошко в металлических воротах. Показалась харя охранника. — Чего, надо? Я молча протянул ему удостоверение прикрытия. Только сейчас я обратил внимание, что обложка у него достаточно потертая, как будто я им пользовался уже не один год. — А, понял, заходи, товарищ! Только не обижайся, я тебя обыщу, порядок у нас такой. Он впустил меня, поставил лицом к будке охраны, расположенной тут же и профессионально обыскал. Затем вернул мне удостоверение: — Вас ждут, проходите. Я подошел к дверям усадьбы. У входа в нее дежурил второй охранник. Он на меня вообще не отреагировал, как будто я был для него пустым местом. Я толкнул дверь и вошел. Навстречу мне, по ступенькам, ведущим на второй этаж усадьбы, спускался тот самый человек в домашнем полосатом, на манер узбекского, халате, именно его фотографию мне показывала Ира. — Здравствуйте, меня предупредили о вашем приходе, поднимайтесь наверх, а я сейчас буду. – Приветливо сообщил он мне. Я не заставил себя долго упрашивать. Поднялся на второй этаж. Роскошь, с которой была обставлена комната, впечатляла. Огромные ковры, мебель из черного дерева, обитые дубом стены с картинами из быта охотников. Окошко с выходом в скверик... Но где же заветная полка? Я не видел ее. Еще раз осмотрел все вокруг, и, наконец, увидел. Она была под цвет дуба, как и стены, а я искал ее среди черной мебели. Стараясь не поддаваться вдруг охватившей меня панике, я подошел к ней. А вот и «Белый Клык» Джека Лондон, но эта книга не третья по счету, а пятая!.. Я лихорадочно достал ее. За ней ничего не оказалось. Я поставил ее на место и вынул третью книгу, значительно толще. Есть, пистолет был за ней. Я нащупал его рифленую рукоять. — Книгами интересуетесь, молодой человек? – Словно удар плети до меня донесся голос полковника. – Разрешите полюбопытствовать, какой именно? Оставив одну руку на рукояти оружия, а второй сжимая книгу, я повернулся: — «Белый Клык» Джека Лондона... — Но это не он, позвольте, я вам покажу. — Будьте любезны! – Сказал я. И когда полковник приблизился, я бросил книгу, которую держал на пол, достал пистолет и выстрелил два раза в упор, в сердце и голову. Но, что-то было не так. Вместо ожидаемых хлопков я услышал сухой треск ни ничем не приглушенных выстрелов. Взглянул на оружие. Это был самый обычный ПМ, без всякого намека на прибор бесшумной стрельбы. Перевел взгляд на полковника. Он лежал на ковре, быстро пропитывающемся кровью, струившейся из его головы. Объект был мертв. Что-то липкое было и у меня на лице. Но времени на раздумье у меня не оставалось. По лестнице уже грохотали ботинки телохранителей. Я бросился к окну, выбил его рукоятью ПМа и прыгнул со второго этажа прямо на ветки плакучей ивы. По ветвям скатился вниз, на землю. Одновременно с моим падением сверху загрохотали выстрелы – из окна стрелял охранник. Я откатился в сторону и наугад веером выпустил пять пуль в окно, где, как в рамке портрета красовался телохранитель. Снова пригодилась наука Лима. Не знаю, попал ли я в него, но в окне он больше не показывался. У меня остался только один патрон. Я вскочил, неожиданно почувствовав тяжесть в больной ноге. Но не боль. Побежал. Нога была в порядке. Слава военным врачам. Я хотел было, уже перелазить через ограду, когда как из под земли передо мной появился второй охранник. В руке у него был пистолет системы Стечкина. Он увидел меня на мгновение позже и поэтому я выстрелил первым. Он уронил оружие, схватился за живот и начал медленно оседать на землю. Я бросил ставший ненужным пистолет. Подпрыгнул, схватился за верх ограды. Что-то острое впилось мне в ладони. Я подтянулся и перелетел через ограждение. Упал на бок, щадя ногу. Поднялся и побежал. Через несколько минут я уже был у точки эксфильтрации. Но УАЗика там не было. Я матерно выругался. Донесся вой милицейской сирены. Я понял, что сейчас перекрывают все дороги, по которым я могу выскользнуть из города. Оставалось воспользоваться услугами знакомого спасателя. Я с полчаса окольными путями, которые присмотрел заранее, добирался до лодочной станции. По дороге я набрел на колодец. Умылся. Ополоснул лицо, порезанные об ограждение ладони. Снял и выбросил в тот же колодец разорванный, с пятнами крови пиджак. Можно было следовать дальше. Редкие прохожие, похоже, не обращали на меня особого внимания. Значит мой вид не вызывал у них беспокойства. Хотя иногда мне казалось, что все только на меня и смотрят. Вот я у лодочной станции. Остановился. Отдышался, и не спеша, как бы гуляя, направился к будке спасателя. По дороге я отвернул кусок рубероида на вязанке дров, под который вчера спрятал вторую бутылку для своего спасителя. Она была там. Мне страшно захотелось откупорить ее и тут же выпить. Но я пересилил себя, и вместо этого толкнул дверь будки. Мой благодетель был там. Увидев меня, он радостно вскочил: — Принес? — Заводи моторку! – Показал я ему бутылку. Через пять минут мы были уже на воде. Я разливал водку в граненые стограммовые стаканчики, пока спасатель дядя Гриша направлял лодку под углом к противоположному берегу: — Течение нас будет сносить, – пояснил он свои действия, – и если мы будем плыть прямо, то в Саратов не попадем, нас снесет ниже по течению. — Да это целая наука! – Решил поощрить его я. — А как же! – Возгордился дядя Гриша. Я подал ему стаканчик с водкой. Он опрокинул его и решил занюхать спиртное моими волосами на голове, как это в ходу у алкашей, если нет закуси. Он подтянул рукой мою голову под свой нос и смачно вдохнул воздух. Потом вдруг отпрянул от меня и с удивлением начал разглядывать свою руку. Посмотрел на нее и я. На руке была кровь. Я вспомнил, как на меня брызнуло что-то липкое, когда я стрелял в полковника. Я посмотрел на свои руки. Они были в порезах. Как можно веселее показал ему свои ладони и пояснил: упал, мол, руки порезал обо что-то, наверное, это с них кровь. Дядя Гриша с облечением вздохнул и посочувствовал мне. — Осторожнее надо быть... На берегу я распрощался с дядей Гришей. И двинулся к городу. По дороге я думал, что мне делать дальше? Ни документов, ни денег у меня не было. Все осталось в УАЗике, где я утром переодевался. Однако я помнил адрес Иры. А вдруг она в курсе, что меня подставили, и ее страстная любовь ко мне лишь игра? Но сердцем я чувствовал, что Ира была со мной искренняя. Или все же она хорошая актриса? Впрочем, так или иначе, меня скоро возьмут. Я не обольщался, что долго смогу продержаться в незнакомом городе без средств к существованию. К тому же уже стемнело. Я принял решение. Вот и знакомая дверь на третьем этаже. Я позвонил. За дверью долго не открывали. Затем послышался шорох шагов. Дверь отворилась. Передо мною была Ира. Она буквально рванула меня к себе в прихожую: — Димка, господи, мы уже с ног сбились, куда ты подевался. Я отстранил ее от себя. Повернулся. Закрыл дверь: — Скажи мне, Ира, кто это мы, и что все это означает? Ведь это ты готовила операцию... — Дим, я не знала, честное слово, ничего не знала. И не только я... Мне приказали, и я работала, как всегда. Все должно было быть под контролем... – Я посмотрел на заплаканные глаза девушки и поверил ей. Не мог не поверить, ведь я любил эти глаза. Я хотел обнять ее, но она неожиданно отстранилась. До меня донесся голос, который я сегодня уже слышал: — А что это вы, молодой человек, пререкаетесь со старшими по званию? Насколько я понимаю, вы подчиненный Ирины Александровны... И она не обязана перед вами отчитываться. Этот голос произвел на меня эффект разорвавшейся бомбы. Я медленно повернулся. На пороге в комнату стоял... убитый мною сегодня полковник. Только он был уже не в халате, а строгом черном костюме. Он улыбался. В его руке была книга, как вы думаете какая? Верно! «Белый Клык» Джека Лондона. — Это вам, на память, Дмитрий, о вашем первом задании. – Он протянул мне книгу. – Извините, но столь серьезные мероприятия мы обычно поручаем только сотрудникам, прошедшим специальную подготовку. Прежде чем направить вас на учебу, мы должны были убедиться в вашей профпригодности. — Вот так! – Констатировал я. – И на сколько же я сдал экзамен? — Ну, думаю, на «четыре». Обсуждать ваши промахи не входит в мою компетенцию. Эту имитацию вы детально проанализируете в процессе обучения в спецшколе, куда мы вас пошлем. Могу лишь вам сказать, что большинство соискателей едва вытягивает на «три». А пока разрешите откланяться, мне кажется, вам есть, о чем поговорить. Он ушел... Надо ли говорить, что я испытывал прямо-таки гигантское облегчение! Мне вовсе не хотелось никого убивать. И я был рад, что весь этот кошмар уже закончился, и за мной не охотиться свора вооруженных до зубов головорезов. По крайней мере, я так думал тогда. Однако на самом деле все еще только начиналось... Я повернулся к Ире, намериваясь, под любым предлогом узнать, что решили наши общие друзья делать со мной дальше. Однако лишь только я успел раскрыть рот и потребовать от нее объяснений, как Ира бесцеремонно стянула с меня рубашку и безапелляционным тоном скомандовала: — Марш в ванную, у тебя вся голова в краске. Полотенце сейчас принесу. – А зачем иронично со смешком добавила: – Супермен в российской глубинке... Через десять минут я уже был на кухне. Стол буквально ломился от деликатесов – Ира явно преуспела в искусстве кулинарии. Я был голоден, и первое время пищу поглощал молча, как будто не ел уже тысячу лет. Она не ела и тоже молчала, подперев ладошкой подбородок, и лишь с грустной улыбкой смотрела на меня своими задумчивыми слегка раскосыми темно-карими глазами. Ира так и осталась для меня загадкой. Она была непредсказуема. Все то недолгое время, что я ее знал, я никогда не мог заранее сказать будет она смеяться или плакать, будет иронично высмеивать меня или обнимет, осыпая поцелуями и ласками. Всегда и ни в чем. То она была строгим начальником, сухо отдающим распоряжения своему подчиненному, то есть мне. Или же вдруг превращалась в маленького испуганного котенка, и едва я хотел взять его на руки, обогреть и приласкать, как котенок тут же превращался в дикую пуму с остро отточенными когтями, готовую в любой момент сразить свою жертву... Я знаю, что она любила меня, но ее любовь была какой-то сумасшедшей, всепоглощающей, ради меня она готова была на все, и как оказалось позже, даже на самопожертвование. В отличие от меня, Ира уже знала и цену человеческой жизни и смерти. Она действительно была старше меня. На целую жизнь. Наверное моя свежесть, глупый юношеский максимализм и полнейшая жизненная неопытность и побудили в ней те чувства, которые она испытывала ко мне. Она страстно хотела защитить меня от всего того, что ей пришлось пережить самой, и предстояло испытать мне, но прекрасно понимала, что это не в ее силах. Только так я могу объяснить, почему она часто смотрела на меня с нескрываемой жалостью и грустью. Именно только так я могу объяснить ее неожиданные и страстные поцелуи, которыми она вдруг ни с того ни с сего начинала осыпать меня. Наконец я наелся и соизволил похвалить хозяйку: — Здорово, ты очень вкусно готовишь! Где так научилась? — Дома, во Владивостоке... — Где? Так ты не местная? — Нет. Меня сюда направил отдел. Квартиру дали... — А, понимаю, явочную! Ира неожиданно весело и звонко рассмеялась, на ее щеках появились милые ямочки: — Дим, тебе надо меньше читать шпионские романы... Это моя квартира, и не какая она не явочная и не конспиративная. А моя, кооперативная! А ты, знаток шпионского мира, хоть знаешь, чем явочная квартира от конспиративной отличается? — Конечно, знаю, это одно и тоже... – Ответил я и снова спровоцировал целую бурю веселья. Когда Ира отдышалась от смеха, она сказала: — Двоечник, ты у меня, Димуля... Хоть тебе за твои подвиги сегодняшние «четверку» и поставили, но все равно не обольщайся... Это твое «хорошо» только для дебютанта хорошо. Хочешь, я тебе докажу, что в настоящей работе это кол с минусом? — Не хочу! – Я действительно не хотел выглядеть глупо в глазах любимой женщины, но Ирина жестко сказала: — А придется, это приказ! – Она достала из небольшого ящичка в кухонном гарнитуре листочек бумаги и ручку. Пиши: начальнику отдела специальных операций Второго главного управления КГБ СССР в городе Саратове и Саратовской области. Далее оставь свободное место, я сама впишу его звание, фамилию и инициалы. Дальше – слово «рапорт» и все подробно, как ты действовал... — Товарищ старший лейтенант, – перебил я ее, – я на поезд опаздываю, мне в части завтра надо быть! – Меня здорово взбесил ее официальный тон. И тогда я еще не привык к ее неожиданным перевоплощениям. — Дима, запомни! Во-первых, у нас не принято обращаться друг к другу по званию или даже по фамилии, только по имени или по имени и отчеству. Во-вторых, перебивать начальство тоже не рекомендуется. В-третьих, никогда не путай личные отношения со служебными. Дружба дружбой, а служба службой, даже если эта дружба любовь. И, в-четвертых, ты вообще читал свое предписание, когда тебе в части надо появиться? И каким числом тебя выписали из госпиталя? Если нет, то пойди, почитай, твои вещи в комнате. И не обижайся на меня, я люблю тебя и очень хочу помочь тебе выжить – ты ведь уже, приблизительно, знаешь, с чем придется столкнуться... Я едва сдерживал злость, но она была права, как всегда и во всем. По-моему она вообще никогда не ошибалась. Я молча поднялся и прошел в комнату. Мое обмундирование действительно аккуратно, я бы сказал «по-женски» было сложено на диване. Я достал из внутреннего кармана кителя свои документы. К своему удивлению я там же обнаружил двести рублей денег, двумя бумажками по сто рублей. В предписании же значилось, что у меня в запасе есть еще два дня. Я понял, что означали страстные слова Иры в госпитальном парке: «Если хочешь, мы будем вместе, только совсем немножко. Это все, что я могу для нас сделать...» Моя злость куда-то сразу улетучилась. Я взял деньги и решил твердо вернуть их своей заботливой фее, но опять просчитался. Ира встретила мое появление словами: — Ах, Дим, я забыла тебе сказать – это твои командировочные с премиальными. Ведомость я тебе дам позже. Вообще то платят нам значительно больше, но ты же еще не аттестованный сотрудник... Это максимум, который тебе насчитали наши счетоводы. С учетом твоих выдающихся достижений в области «борьбы с подрывными элементами», – со смешинкой в глазах подчеркнула она. Деньги в данный момент меня не интересовали вовсе. К тому же я не знал, куда их потратить. Согласитесь, не в полковой же чайной их проесть вместе со своими дружками-курсантами, у которых сразу возникнет вопрос, откуда я взял такую огромную сумму денег. Но Ира, оказывается, уже и это предусмотрела. — Ты можешь их положить на счет в сбербанке, что бы ни привлекать излишнего внимания к своей персоне. – Сказала она. – И в дальнейшем, все твои месячные оклады мы будем переводить туда же. Однако я уже знал, куда дену эти деньги. Я загадочно посмотрел на Иру и сказал: — Ладно, спасибо, я найду, куда их потратить... Ира пожала плечами: «Как знаешь!». Я сел за стол и в течение часа, морща лоб, добросовестно описывал свои сегодняшние приключения. Когда я закончил, Ира достала бутылку крепленого вина. Мы выпили. Она не говоря ни слова, взяла мой рапорт и углубилась в чтение. Дочитав до конца мои каракули, она заявила: — Тебе бы книжки писать. А рапорт придется переделать. Позже, я продиктую. Я кивнул головой в знак согласия. — А ведь знаешь, Дима, если бы все это было настоящей операцией, то до лодочника бы ты не добрался... Ты бы был убит раньше и не один раз. — Почему? – Спросил я, ибо был уверен на все сто процентов, что ни сделал не одного промаха. — Потому, мой милый мальчик, что тобой руководили в первую очередь эмоции и страх, ты совершенно не думал о том, что делаешь. За исключением эпизода со спасателем, – все твое рандеву – сплошная цепь ошибок. Возьми книгу, которую тебе сегодня вручили на память об основном твоем промахе, возьми. – Ира протянула мне мой подарок. Я машинально схватил ее, еще не до конца понимая, в чем, все-таки дело. — Возьми и это. – Девушка, порывшись в своей сумочке, висевшей на спинке стула, протянула мне пистолет Макарова, точно такой, каким я воспользовался во «дворце» «полковника». – Это тот самый... Я взял оружие, и тут до меня начало «доходить», что хочет мне сказать Ира. Действительно, какой же я лопух – пистолет по толщине был таким же, как книга, даже чуть толще. Таким образом, если бы «ПМ» располагался за ней, то у меня бы не было возможности быстро выхватить его из-за книг – мешали бы соседние. И если бы я удосужился хоть чуть-чуть подумать, понял бы, за какой из книг следует сперва искать оружие – за «Белым клыком» или той толстенной книгой, названия которой я так и не рассмотрел, и которая была на том месте, где я ожидал увидеть труд Джека Лондона. Наверное, все, о чем я думал в эту минуту, отобразилось у меня на лице, потому что Ира лишь взглянув на меня, продолжила: — Ага, наконец, дошло. Тебя, мой милый Джеймс Бонд, специально оставили одного в комнате, но время твоего раздумья было рассчитано таким образом, чтобы ты успел заглянуть в поисках оружия только за одну из книг, и в случае удачи обнаружить, что пистолет не снабжен прибором бесшумной стрельбы. Но ты ошибся, не успел рассмотреть оружие до появления своей жертвы, за что и поплатился бы, если б все события происходили на самом деле. Звуки выстрелов услышали охранники и один из них «застрелил» холостыми патронами тебя сразу после твоего героического прыжка со второго этажа прямо на ни в чем не повинное дерево, которому ты обломал половину веток. И все твои дальнейшие подвиги уже просто не имели смысла. Но ведь ты этого не знал! Такой исход событий также был предусмотрен. И как только ты покинул «место преступления», работникам местного отделения милиции наши люди сообщили твои приметы, приказав брать тебя только живьем – все должно полностью соответствовать реальности. И тут ты исчез из под нашего наблюдения... Операция «Кольцо» тоже не принесла своих результатов. — Ты представить себе не можешь, – горько улыбнулась Ира, – что мне пришлось пережить за все часы до твоего появления на пороге моей квартиры. Я уже думала, что тебя застрелили на самом деле... У меня сдали нервы. И первый раз за все шесть лет моей работы в отделе, я закатила истерику своему непосредственному начальнику. По телефону. — Я ему сказала, что убью его и застрелюсь сама, если с тобой что-то случилось. До чего же он был удивлен! Но даже не сделал мне замечания. Наоборот, назвал деточкой, и сказал, что пришлет ко мне человека, который в курсе всего, что произошло с тобой. Приехал этот самый «полковник». Он сказал, что ты ему очень понравился, и, что он уверен в скором твоем появлении у меня дома. Так и произошло... — Ира, ты знала, что все это мое рандеву только проверка на профпригодность? — О том, что это не настоящая операция я подозревала, но узнала об этом, когда уже все началось. Слишком грубо она была сколочена. Обычно операцию планируют так, что чистильщика никто из посторонних не видит. А тут сразу двое охранников запомнят твое лицо. Мне очень не хочется, чтобы ты погиб. И больше всего я боялась, что произойти это может из-за той самой неудачно спланированной разработки, в которой принимала участие и я. Очень рада, что оказалась права, и твое задание оказалось мыльным пузырем. Конечно же, я был тронут. Ведь я уже понимал, что Ира, раскрыв перед своим начальством явно не служебные отношения со мной, сама сообщила о нарушении ею совсекретных формуляров, категорически запрещающих внеслужебные контакты между сотрудниками. Мне стало стыдно, что я усомнился в ней, думал, что она меня предала. Я очень хотел загладить свою вину и полез, было, к ней объясняться, но был ею же и остановлен. — Дима, давай лучше продолжим «разбор полетов». Интересно, а если бы ты обнаружил, что оружие без глушителя, то стрелял бы или нет? Как бы ты поступил? — Не знаю, наверное, нет. Да, я бы не стрелял, а убил бы «полковника» руками или любым предметом, что можно для этого использовать. Ир, а если бы я действительно так сделал. Он бы в самом деле погиб... Ира улыбнулась: — Ты действительно считаешь, что одолел бы его? «Полковник» – это тебе не полупьяный ВДВшник, Димочка. Этот человек всю жизнь отслужил в спецподразделении «Каскад», об этом отряде ты наверняка слышал. Я сомневаюсь, что и трое, таких, как ты, смогли бы справиться с ним. Он, кстати, мне сообщил, что позволил тебе выстрелить только для того, чтобы узнать, как ты будешь действовать дальше. Он легко мог тебя обезоружить. Уж больно ты был неуклюж. Ему даже стало смешно, когда ты стоял у полки и с ужасом рассматривал книги. – Ира взяла меня за руку. – Но так ведут себя все новички, ты еще научишься. Ты должен научиться. Чтобы жить, хотя бы ради меня. Ладно, Дима. Скажи, что ты научишься! — У меня нет выбора. Я не хочу умирать. Но все-таки как нужно было действовать, чтобы получить «пятерку»? — Есть еще один вариант. Просто уйти. Но он тоже неверен. В этой ситуации не будет выполнено основное задание – ликвидация объекта разработки. У этой задачи нет беспроигрышных решений. «Хорошо» тебе поставили только потому, что вы вместе с твоим новым другом, дядей Гришей, оставили «с носом» сразу две силовые структуры: нашу и милицию. Это действительно было классно. Хотя здесь скорее просто удача, чем беспроигрышный расчет. – Ирка гордилась мною, это было видно невооруженным взглядом. – Только знай, что в реальной операции, экстренный силовой конфликт – перестрелка с охранниками – это большой прокол в работе. У нас за это наказывают. Работа должна выполняться чисто. Скоротечный огневой или другой контакт с фигурантом, поражение цели, проверка эффективности выполненной работы и своевременная плановая эксфильтрация. Все должно быть тихо, ни какого шума... А ты поднял на уши весь город. Ира так много знала об этом. Неужели она сама брала участие в подобных делах? Впрочем, она могла знать об этом, потому что принимала непосредственное участие в подготовке к таким операциям. Я понял, что если не выясню все сейчас же, то не смогу больше спокойно спать. — Ира, а, сколько их было у тебя? Скольких ты убила? Одного, двух? Или больше? Она сразу как-то поникла. Отвела взгляд. Потом грустно взглянула на меня: — Больше, Димочка, гораздо больше!.. Я ожидал это услышать, но все равно ее слова прозвучали для меня как гром среди ясного неба. Я смотрел на нее во все глаза: эта милая красивая женщина, за которой волочилось все мужское население травматологического отделения госпиталя, включая врачей, заботливая сестра милосердия и вдруг профессиональный убийца. Она совсем не была похожа убийцу. Скорее на учительницу или врача, на которого она якобы училась... — Что, непохожа? – Как бы прочитав мои мысли, с вызовом ответила мне Ира. – А ты? Ты когда-нибудь смотрел в зеркало? На кого похож ты? Хочешь, я тебе скажу? Я отрицательно замотал головой и вдруг ощутил, что боюсь ее. — Нет, так нет. Но на чистильщика ты точно не похож. Как и никто из наших. Иначе бы тебя сейчас здесь не было. — Тебе нравится... То, что ты делаешь? – Спросил я ее. — Делала! Я ненавижу свою работу! И не выбирала ее. Судьба сама остановила свой выбор на мне. Но эта робота необходима. И знаешь, я горжусь, что избавила мир не от одного подонка. Я молчал... — Ты что думаешь, мы устраняем людей просто потому, что они нам не нравятся? Нет, милый мой, все значительно сложнее. К сожалению, наше советско-горбачевское законодательство как не совершенно, так и излишне гуманно – в тюрьме сидят пешки, когда те, кто их наставил на путь преступлений, наслаждаются жизнью. – Глаза Иры щурились от ненависти. Я с удивлением на нее посмотрел – такой я еще не видел ее никогда. Жестокая решимость переплеталась с верой в то, что путь выбранный ею, единственно правильный. Теперь я верил, что она может убить – она вся светилась жаждой мести. Но и сейчас она была прекрасна как никогда. Немезида, вершащая справедливый суд. — Открой Уголовный кодекс. – Продолжала Ира. – Найди там статью об ответственности, например, за организацию преступных синдикатов. Не найдешь, потому что ее там просто нет! Считается, что и организованной преступности у нас нет. Да, действительно, долгое время у нас ее почти не было. Но вот началась перестройка... Почувствовав безнаказанность, активизировался преступный мир. Появились многочисленные криминальные синдикаты, со сложной организацией и многоступенчатой иерархией. На деньги теневых дельцов, культ которых культивируется на Западе, они купили все, что можно было купить. Оружие, машины, экипировку и самое страшное – власть. Ты думаешь, кто сейчас управляет страной? Наш бездарный президент? Нет, балом правит криминал. Власть еще сопротивляется. Но агония уже близка. И только мы еще являемся своеобразным фактором сдерживания. Криминал знает, что мы есть. И боится нас. Но долго сдерживать его мы бессильны. Еще год-два и все. Грядет великая криминальная революция. — Но какое отношение ко всему этому имеют военные. Ведь наш отдел занимается военнослужащими? — Самое прямое. Это конкретно мы в нашей организации занимаемся военными. Ты хоть знаешь, сколько материальных ценностей находится в ведении армии и флота? И в первую очередь, это оружие. А еще есть секреты – ими ведь тоже торгуют. Теперь понятно, почему наш отдел появился и при контрразведке? – Ира ужалила меня взглядом. Я даже рот открыл – так было непривычно созерцать ее в новом амплуа. — Закрой рот, ворона залетит! – Сказала она мне, и продолжила свою просветительную деятельность: — Такие же точно отделы существуют и при некоторых других подразделениях госбезопасности, и даже МВД. Формально, каждое подразделение на местах подчиняется учреждению, при котором находится, но фактически мы все – это одна самостоятельная спецслужба, которой управляет специальный Совет из руководящих работников силовых ведомств. Не только госбезопасности. И приоритет при выполнении приказов отдается именно этому Совету, а не начальникам гласно существующих служб, к которым мы якобы принадлежим. Наша деятельность идет вразрез с Конституцией СССР. Поэтому, надо ли говорить, что мы все юридически не существуем и, по сути, вынуждены скрываться в своей собственной стране от тех же самых работников госбезопасности, к которым принадлежим формально и от которых зависим материально. Я молчал, подавленный всем услышанным. — Ну, все! Я устала! Давай поговорим о чем-нибудь другом. Мне уже надоело быть твоим начальником. Обещай, что за те два дня, что у нас есть, мы будем заниматься только собой, гулять и веселится, как обычная молодежь! Покатаемся на лодке по Волге? Ты же еще можешь договориться с дядей Гришей? — Попробую. – Ответил я. ***** Два дня пролетели как один час. На железнодорожном вокзале я увидел грузина, торгующего цветами – это были оранжерейные розы самых разных цветов и оттенков. Я купил их все, потратив абсолютно все деньги, что у меня были, и попросил отвести их Ире. И вот я снова в родном полку. Снова чередой потянулись серые армейские будни. Контора пока не напоминала о себе, и мне казалось, что все, что произошло со мной совсем недавно – всего лишь сон. Все было, как и раньше. Почти. Кое-что все-таки произошло. Я полностью охладел к авиации. На аэродроме мне было уже не интересно. И если еще совсем недавно грозные боевые машины вызывали у меня священный трепет, то теперь они были для меня совершенно безразличны. Думать я теперь мог только о Конторе, Ире и всем, что с ними связанно. Все больше времени я проводил в своем спортзале. В основном наедине. Ивана, с кем бы я мог поговорить, и кто бы меня понял, я практически не видел – он готовился к защите дипломной работы. Рашид же и вовсе куда-то исчез. И я снова попытался отдаться моим книгам. Но любимые мной ранее романы про шпионов я уже читать не мог – то, что я уже знал о спецслужбах, никак не вязалось с тем, что было описано там. Романы теперь напоминали мне лишь неудачную пародию на действительность. Я и раньше не отличался особой любовью к дисциплине, а сейчас и вовсе перестал воспринимать всерьез свои прямые обязанности. Все эти игры в «войну» казались мне просто смешными. В общем, закончилось это все строгим выговором. Сразу после объявленья, которого, перед всем полком, ко мне подошел Иван сказал, чтобы я его ожидал в спортзале. Через некоторое время там был и он. — Что, снова бить будешь? – Попытался я перевести в шутку предстоящий явно неприятный разговор. Но Иван, когда не хотел, шуток не понимал: — Нет, не буду, а настроение все же испорчу. Тебе было приказано не выделяться, вести себя естественно, выполнять все распоряжения командования? — Но я же все выполнял... — Выполнять то ты выполнял, да только спустя рукава... И закончилось это тем, что прославился на весь полк. В-ы-д-е-л-и-л-с-я!!! А значит, не выполнил приказ. – И мягче добавил. – На первый раз я тебя прощаю. Потому что, понимаю, в какой ты сейчас ситуации. – Он помолчал. – Я уже тебе не приказываю, а прошу, как товарища по оружию, служи, чтоб аж «плац звенел»! Это для нашего же общего дела и нужно. Тебе все понятно? — Ясно! – бодро ответил я. — В увольнение тебя теперь не отпустят, а с тобой срочно хочет поговорить Андрей Владимирович, Историк. — Историк? – вслух удивился я. – Мне никто не говорил, но про себя я его так же назвал. — А он и есть историк-правовед, педагог. По образованию. В молодости в школе работал. – Пояснил Иван. – Ты лучше думай, под каким предлогом послезавтра из части отпрашиваться будешь! Хотя бы на пару часов. Только никаких самовольных отлучек. — А что тут думать – в лазарет отпрошусь, начмеду показать, как нога заживает. «Больничка» же на аэродроме – а туда через город идти надо. — Нет! Больше никаких лазаретов. На тебя в полку из-за них уже и так косо смотрят, даже солдаты. И Жила твой тебя уже не защищает, когда тебе кости за глаза перемывают. Думают, что «косишь» службу. — Да бог с ними!.. Впрочем... Шефская помощь. Мы же шефы местной школы. Я у них как-то обещался спортзал помочь перестроить под секцию боевого самбо... — Молодец! Это и командованию понравится и нам на пользу. Завтра будет «приглашение» от подшефных. Только завтра же надо будет и спортзалом занятья. После встречи. Мне еще до конца не доверяли. Это я понял потому, что на конспиративную квартиру меня доставили все в том же «Пирожке» и с теми же самыми предосторожностями, что и в прошлый раз. Даже убранство комнаты нисколечко с тех пор не изменилось. На столе все тот же русский самовар, сушки и вишневое варенье. Но на этот раз Андрей Владимирович уже встречал меня стоя. Он подал мне руку и сказал: — С крещением тебя, сынок. Садись. Кушай. – Он указал на стул, где я сидел в прошлый раз. Присел сам. — Наслышан о твоем «подвиге» – хорошее впечатление ты на наших сотрудников произвел. А на кое-кого даже слишком хорошее. – Историк лукаво на меня посмотрел. – Ты ее не обижай! Ире в жизни ой как не сладко пришлось. Она просила разрешения рассказать тебе о себе больше, чем тебе, Дмитрий, знать положено. Я не разрешил. Историк пододвинул ко мне блюдечко с вареньем. — И не из соображений конспирации, хотя она-то нам и запрещает откровенничать. Решил, что лучше сам тебе все объясню, как буду в твоих краях с инспекцией. Не как ваш начальник, а как близкий ей человек. Ну, что, ты уверен, что все хочешь знать? Еще бы я не хотел. — Ну, тогда обещай, что наш разговор останется только между нами. Я пообещал. — В одном далеком городе на Дальнем Востоке жила семья работников милиции из трех человек. Отец, мать и шестнадцатилетняя девочка-подросток. Мать занималась несовершеннолетними преступниками, отец расследовал экономические преступления, а девочка училась в медучилище, осваивая профессию фельдшера. Однажды вечером мать не вернулась с работы домой... Ее истерзанный труп через некоторое время нашли прикопанным в земле, недалеко от города. Возбудили уголовное дело. Сначала оперативно-розыскная группа под руководством следователя прокуратуры отрабатывала версию, что это дело рук местных подростков, которые убили ее из мести. Но позже выяснилось, что служебная деятельность женщины не являлась причиной убийства. И подростки тут не причем. Одновременно через агентурные источники поступила информация, что к убийству возможно причастен один из теневых дельцов, которому здорово насолил отец девочки, «прикрыв» часть его незаконного бизнеса. С целью запугать офицера, сделать его сговорчивее, и была убита женщина. Однако у оперативников есть поговорка – «предполагай, но располагай». Предполагать то предполагали, даже знали, что это коммерсант убийц на ни в чем не повинную женщину натравил, но достаточного количества доказательств против «бизнесмена» собранно не было и за решетку отправились только непосредственные исполнители тогда еще очень редко встречавшегося, как вид преступления, заказного убийства. Теневик остался на свободе. С тех пор прошло два года. Отец девочки сдался, прекратил расследование, потерял веру в себя, спился, и был переведен в участковые, чтобы хоть как-то дотянуть до пенсии. Но говорят, что и гора с горой сходится, а человек с человеком и подавно. Особенно, если они живут в одном городе. Так случилось, что во время очередного обхода своего участка, офицер обнаружил в подвальном помещении одного из жилых домов склад «теневой» продукции. Эта продукция была ему хорошо знакома. Она принадлежала тому самому «теневику». — В этот раз участковый все же решил довести дело до конца. Он начал самостоятельное расследование. Теневик же сначала предложил офицеру деньги, чтобы тот «забыл» о том, что видел в подвале. Но участковый был несгибаем, и делец решил действовать уже проверенным ранее способом. Однако на убийство в этот раз он уже не решился. Приказал своим подручным изнасиловать и избить дочь несговорчивого «легаша». Девочке тогда исполнилось восемнадцать, и она готовилась к защите диплома. Ее похитили по дороге из медучилища домой. Отвезли на квартиру к одному из троих похитителей, избили и надругались. Потом посадили в машину и выкинули в центре города. Там ее, находившуюся без сознания, и подобрала скорая помощь. Отвезла в больницу. Врачи тогда еле спасли девушку – многочисленные повреждения внутренних органов. Преступников арестовали, но через неделю отпустили домой, даже не возбудив уголовного дела. Якобы улик против них не было... Чувствовалось вмешательство коммерсанта. Отец же снова запил. Когда Лену, назовем ее так, выписали из больницы, он даже в глаза ей смотреть боялся. А вот дочь оказалась сильнее его. Через своих знакомых она узнала, что насильники часто собираются в одном из баров города. Она дождалась, когда отец снова напьется и уснет. Взяла его табельный ПМ и вечером отправилась в бар. Когда-то отец научил ее обращаться с оружием. И она вошла в бар. Подошла к столику, за которым находились ее мучители. Увидев девушку, бандиты весело заржали. Но смеется тот, кто смеется последним. Лена достала из сумочки оружие и двумя выстрелами убила двоих из насильников. Третий же в прямом смысле слова наложил в штаны и начал умолять Лену не убивать его, но выстрелом в голову она покончила и с ним. — После чего покинула бар и из телефона-автомата позвонила мне, – я и был тем самым следователем прокуратуры, который возглавлял оперативно-следственную группу по расследованию убийства матери Лены. Это мой официальный статус. Кем я был на самом деле, ты знаешь. Кроме того, мы дружили с ее отцом, который, позже узнав о том, что сделала его дочь, застрелился. — Андрей Владимирович, если вы уже тогда были в нашей службе, то почему просто не ликвидировали этого подонка-теневика? – поинтересовался я. — Тогда, сынок, наша служба, в сегодняшнем ее амплуа, только делала первые шаги. Да и принять решение о ликвидации можно только с санкции Координационного Совета – нашего главного административного органа, а его ЦКК (центральная конспиративная квартира) находилась тогда очень далеко от нас. И пока наше предложение рассматривалось, делец успел скрыться. Как будто чувствовал, что будет принято решение его убрать. — Но, вернемся к нашей истории – в это время, мне как раз предложили создать и возглавить отдел нашей службы здесь, в Поволжье. И я подбирал себе людей. Одной из них и стала Лена. Мы обучили ее, помогли ей сменить имя, фамилию. Она стала одним из лучших наших сотрудников. Мы даже перевели ее в отдел подготовки операций, где особые мозги нужны. Там она на своем месте. — С нами она начала новую жизнь. В старой же – ее ждали длительный срок заключения и смерть – в колониях не любят детей милиционеров. — Я не могу тебе сообщить, как ее зовут на самом деле, потому что в родном городе она считается погибшей. Ты ее знаешь как Иру. — Видишь ли, сынок, я дал этой девочке вторую жизнь. – Продолжал Историк. – Может быть, и не лучшую чем предыдущая, но все-таки жизнь. Своих детей у меня нет, и Ира для меня стала как дочь. После изнасилования и до встречи с тобой, она избегала мужчин. Боялась близости с ними. Она же красавица. Сколько кобелей за ней ухлестывало... А она выбрала тебя, самого «зеленого» и «желторотого» из нас. И ты заставил ее оттаять, почувствовать себя женщиной, а не палачом в юбке. Она была совсем одинокой. Теперь у нее есть ты. Смотри, сынок, я тебя предупреждаю, как мужик мужика – не обижай ее! Я понимаю, что в жизни всякое может случиться, и если ты не любишь ее, то лучше скажи об этом ей сразу. Она не заслуживает неискренности. Я никогда не считал себя сентиментальным. Но сейчас чуть не расплакался. Я вспомнил, как ревновал ее, обвинял в предательстве, неискренности. Эх, ну почему я ничего этого не знал раньше? Мне вдруг сильно захотелось увидеть Иру, впрочем, все равно, как ее зовут на самом деле. Мне очень многое хотелось ей сказать. Но увижу ли я ее еще когда-нибудь? Андрей Владимирович говорил: «Не обижай ее... лучше ей скажи об этом», – значит, увижу! Но вот только когда? Перехватив мой немой вопрос, Андрей Владимирович ответил: — Наши директивы запрещают поддерживать какие бы то ни было личные отношения между сотрудниками. Нельзя так же встречаться вне службы. Но в вашем случае я готов сделать исключение, и взять на себя ответственность за возможные последствия своего решения. Историк помолчал, испытывающе глядя на меня, как бы прикидывая, достоин ли я его доверия. Затем, отхлебнув давно остывший чай, сказал: — Но как ты понимаешь, вызвал я тебя не для этого. Принято решение направить тебя для обучения в спецшколу закрытого типа. Там готовят специалистов для нашей службы по трем направлениям. Это, прежде всего, «пехота» – ликвидаторы, по нашему «чистильщики» или «стрелки», – наши чернорабочие. Сюда мы направляем основную часть кандидатов. Однако здесь существует возрастной ценз. И ты в него ни как не вписываешься. Тебе еще только будет двадцать лет, а минимальные рекомендованные требования для этой специальности – двадцать четыре года для мужчин, двадцать два для женщин – они ответственнее и раньше взрослеют. По моему ходатайству, для тебя, конечно, могут сделать исключение. Так, что решай! Если хочешь, я словечко за тебя замолвлю. Но ничего не обещаю. Андрей Владимирович также сообщил мне, что из себя представляют две остальные специальности. Об одной из них я уже слышал – подготовка операций. Именно по ней проходила обучение и работает Ира. Третья же готовит оперативных разведчиков для внедрения и негласных разработок. Основная цель специалистов этого профиля – сбор любой информации о лицах или событиях, которые могут представлять интерес для Конторы. Для последних двух специальностей я практически подходил по возрасту – нижняя граница для мужчин – двадцать лет. — Но ты не думай, – продолжал Историк, что если ты выберешь, например, разведку, то тебе не придется быть «чистильщиком». Придется, просто достаточно редко. Программа обучения построена таким образом, что на каждой из трех специальностей готовят универсалов. То есть, как разведчики учат «подготовку операций», так и «подготовка операций» изучает «основные методы разведывательной деятельности и контрразведки», только в меньших объемах. И обе эти специальности изучают «методы и приемы физических воздействий». Просто не так глубоко, как «пехота». Решай. И ты знаешь мое правило, – много времени на раздумье в таких случаях я не даю. Я молчал. «Пехота» отпадала сразу, – у меня еще было свежо воспоминание о событиях в Энгельсе. Оставались «подготовка операций» и «разведка». Я колебался. С одной стороны мне казалось, что если я буду готовить операции, то чаще буду видеть Иру. С другой же, я интуитивно чувствовал, что самым лучшим выходом из положения будет для меня «разведка». — Я думаю, – прервал мои раздумья Андрей Владимирович, – ты выберешь «разведку» – и считаю, будешь прав. Проанализировав твою имитацию в Энгельсе, наши аналитики пришли к выводу, что полезнее всего ты будешь для нас именно там. Это твое. К тому же, хоть по возрасту ты туда и почти подходишь, но без рекомендации аналитиков и психологов тебя бы в «разведку» не приняли. Дело это достаточно тонкое и опасное. — Значит «разведка»! — Отлично, вот тебе бумага, ручка, пиши рапорт... Когда я его написал, то поинтересовался, сколько лет, и на какой форме обучения я там буду учиться. — У нас есть только заочная форма обучения. И учиться придется без отрыва от работы четыре года. Возможен экстернат. Тогда два года. О том, что такое учебное заведение вообще существует, никто не должен знать, поэтому мы вызываем своих сотрудников на сессии, под предлогом командировок или даже рекомендуем брать им отпуска по легендированному месту работы. Мы даже не можем готовить своих людей, как это делает, например, внешняя разведка на официальных базах. Ведь в отличие от них мы не существуем официально. Возможны и выездные сессии. Нас не так много, поэтому мы можем себе такое позволить. — А как вы поступите со мной? — Что касается тебя, то ты сегодня же напишешь рапорт на имя своего командира полка о том, что желаешь поступать в военное училище. Выбери любое авиационное, быстрее отпустят. А не захотят, так мы поможем. Тебя отправят на подготовительные сборы в Казань, а затем мы тебя оттуда выдернем. Сначала пройдешь медицинскую комиссию. С этим проблем не будет, – в госпитале тебя уже осмотрели. Затем сдашь вступительные тесты. У нас нет экзаменов. Если все пройдет успешно, то дальше – полуторамесячная сессия и контрольные тесты. График очень напряженный. Но выдержать надо. Потом поедешь «проваливать» экзамены в училище, которое ты выберешь – все должно максимально соответствовать действительности. А через полгода следующая сессия. — А если я не выдержу, или не сдам вступительные тесты? – Забеспокоился я. — Тогда не получишь первичного офицерского звания – младший лейтенант, это автоматически тебя передвигает в самый нижний эшелон нашей службы – не аттестованных сотрудников – как ты сейчас. То есть, плохо оплачиваемая работа вне команды. Одиночка. А в нашей работе это верная смерть. Мы никого и никогда не увольняем со службы... Запомни это. — А если вы направляете на учебу офицеров? Не понижаете же вы их в звании? — Для офицеров армии, внутренних войск и КГБ отдельно существуют специальные годичные курсы переподготовки, – во время учебы ты с ними пересекаться не будешь! У офицеров милиции и внутренней службы, которые не являются военными, – своя, отдельная программа подготовки специалистов. А вот с прапорщиками ты можешь столкнуться. Я понял. Понял, во что бы то ни стало, нужно сдать эти чертовы тесты. Иначе мне каюк. Но куда меня направят после сессии? Я спросил об этом Историка. — Скорее всего, назад, в часть, дослуживать до «дембеля», как кандидат, проваливший экзамены в училище, – ты пока нужен мне здесь. Предстоит одна работенка. А потом будет видно. — И я буду тут рядовым?.. – Сказал я и тут же осекся, поняв, что сморозил глупость. На этот раз Историк долго смеялся. Потом сказал: — Ну, во-первых, формы, как ты знаешь, мы не носим. По понятным причинам. — Во-вторых, о том, что ты офицер спецслужбы, даже мама родная знать не будет. И уж боже упаси – вояки, хоть это и всего лишь вертолетчики. Как ты думаешь, в каком звании Иван? Капитан! А формы курсанта не гнушается. И скоро лейтенантскую получит. И будет в ней ходить, пока это нам нужно будет! Ясно? — Ясно! — Кстати! Иван в этом году заканчивает училище, и уезжает отсюда за рубеж – в ту летную часть, которая нас интересует. Теперь приблизительно понимаешь, какой может быть твоя дальнейшая судьба? Он тоже по специализации «разведчик». И он не успевает здесь кое-что закончить. А кроме тебя наших людей в полку больше нет. Так, что он введет тебя в курс дела. — Это и будет то задание, о котором вы говорили? — Нет. Можешь считать это общественным поручением. — А как же Рашид? Он... — Рашида больше нет. – Сухо отрезал Андрей Владимирович. – Погиб при исполнении служебных обязанностей! – И уже мягче добавил. – Да он к твоему полку никакого отношения и не имел... Все, иди, – он улыбнулся, – тебе, я слышал, еще сегодня школьникам помогать надо. Я это приветствую! Я уже собирался уходить, как Андрей Владимирович остановил меня: — Стой! Чуть не забыл – чтоб таких историй как с офицером ВДВ в госпитале, больше не было. Я тебе вообще запрещаю драться! Теперь все, можешь пока быть свободен! Сразу по прибытии в эскадрилью я написал рапорт с просьбой предоставить мне возможность для поступления в военное училище. К моему удивлению просьбу удовлетворили. И через месяц я уже был слушателем Спецучреждения, именуемого школой подготовки кадров для подразделений физических воздействий. ***** Везли меня туда, как я и ожидал, в глухо задраенном автофургоне со всеми удобствами. Дорога, на сколько я могу судить, затянулась не меньше чем на сутки – часы мне приказали сдать. И я здорово вымотался. Фургон внутри был разбит на четыре отсека. Похоже, что и в них находились люди. Но убедиться в этом мне не предоставили возможности. Наконец, мы прибыли. Мне приказали выйти из машины. Я оказался в просторном, хорошо освещенном помещении, напоминающем и спортзал и гараж одновременно, с окнами высоко под потолком. Крепкий мужичек в штатском приказал мне следовать за ним и не оборачиваться. Я поспешил выполнить приказание. Разместили меня в комнатушке, напоминающей одноместный гостиничный номер с видом на красную кирпичную стену какого-то строения. Правда, комнатка была без телефона и телевизора, но зато с радио на стене. Я распахнул окно. Остро запахло хвоей, – я явственно ощутил, что учебный комплекс находится где-то в лесу. Вопреки моим надеждам ко мне так никого и не подселили. И вообще, до самого начала контрольных тестов я находился в гордом одиночестве, если не считать девушку, которая три раза в день приносила мне поесть. Через день после моего прибытия начались вступительные экзамены. Настоящий марафон из тестов я сдал на «отлично». У врачей тоже ко мне особых претензий не оказалось. Поступающих было человек двадцать. «Не густо!» – Подумал я, когда объявили, что в группу по моей специализации будут набирать всего пятнадцать слушателей. Но поступили двенадцать, включая меня. Из них три девушки. Остальным пожелали удачи в следующий раз, через два года. Среди моих новых товарищей были в основном, гражданские, но было и два прапорщика. Это выяснилось чуть позднее и мы, как люди военные, первое время держались вместе. Сразу после объявления результатов, нас повели знакомить с территорией Спецучреждения. Мы действительно располагались в лесу, – за высоким, обмотанным колючей проволокой забором, возвышались вековые сосны и охранные вышки с часовыми с погонами внутренних войск. Наш «гид» – миниатюрная миловидная женщина, отрекомендовавшаяся как Рита Константиновна, пояснила, что мы находимся на территории колонии строго режима (ИТУ). ИТУ была разбита на отдельные сектора, отгороженные друг от друга высокими, хорошо охраняемыми стенами. Во всех секторах, за исключением нашего, отбывают наказание зеки. Видеть нас они, естественно, не могли. Я подумал, что это очень символично – ведь еще совсем недавно мне предлагали выбирать между тюрьмой и карьерой наемного убийцы в погонах. На следующий день начались занятия. Вводный курс лекций нам читал интеллигентного вида пожилой мужчина – ни дать не взять университетский профессор. Только говорил он о вещах, от которых у любого вузовского преподавателя, наверное, волосы бы дыбом встали. Мы же ко всему этому уже вполне были готовы. Наш «педагог» отрекомендовался замполитом спецшколы и представился Валерием Станиславовичем. Он рассказал нам о внутреннем распорядке вверенного ему учреждения и долго распространялся о той высокой миссии, которая предстоит нам. Про себя я усмехнулся – замполит, похоже, и в Африке замполит, – когда он начал говорить о нашем долге, то моментально напомнил мне всех, по очереди, замполитов, которых приходилось слушать раньше. Они все похожи как близнецы, независимо от ведомственной принадлежности. Однако когда он начал излагать историю нашей Конторы, то мы потеряли счет времени, – настолько интересно было то, что он нам сообщил. К концу его повествования, мы все как один уже были страшно горды своим сегодняшним амплуа. Если это и было целью его выступления, то он ее достиг – мы горели желанием здесь учиться. — Корни профессии штатного ликвидатора нужно искать еще в глубокой древности. Родоначальником службы тайных убийц принято считать известного всем вам по роману Дюма «Три мушкетера» французского кардинала Ришелье, Армана Жана Дю Плеси. Прежде, чем принять сан, Арман закончил престижный колледж де Наварр, а затем французскую военную академию. Одновременно он изучал философию и богословие. Как видите, это был блестяще образованный по меркам тех лет человек. Францию тогда со всех сторон окружали враги. Внутренности государства раздирали междоусобные войны. Совершенно бездарный король не мог управлять страной. Поэтому королева-мать Мария Медичи вручила бразды правления государством в руки Ришелье. Он стал полноправным правителем Франции. И был им до самой своей смерти. Для борьбы с внутренними врагами Франции в свое время и была создана эта служба. — Однако, – продолжал Валерий Станиславович, – подобные структуры были и в других странах. И появились они даже раньше, чем служба тайных убийц Ришелье, но первым выделил их в отдельную тайную организацию именно Ришелье, который к тому же поднял на небывалую доселе высоту всю тайную полицию Франции. В средневековой Европе самого Ришелье называли «серым» кардиналом. То есть незаметным, но очень влиятельным. А организацию тайных убийц – его тенью. В сегодняшнем зарубежье «серым кардиналом» часто называют спецслужбы и их руководителей, и в первую очередь – КГБ. За его огромное влияние на мировую политику – таким влиянием обладал в свое время кардинал Ришелье. Мы же работаем преимущественно под прикрытием КГБ. Мы его тень. Тень Серого Кардинала. История же нашего подразделения началась еще в первые годы Советской Власти. Тогда страну захлестнул настоящий девятый вал преступности. Органы правопорядка не справлялись с ситуацией, – законы были не совершенны, исправительные дома переполнены, да и самих работников народной милиции и ВЧК явно не хватало. Бандиты обнаглели настолько, что даже совершили налет на автомобиль Ленина. Что уж говорить о простых гражданах молодой страны Советов. Тогда совсекретной директивой по ВЧК были созданы так называемые «летучие отряды», целю которых, было физическое устранение членов бандформирований. Отряды чаще всего состояли из пяти человек каждый. Действовали они довольно примитивно – разузнав, где скрываются бандиты, они врывались в помещение и с порога, без предупреждения открывали огонь на поражение. Надо ли говорить, что очень многие из них гибли. Количество потерь в этой необъявленной войне достигло за два года нескольких тысяч человек. Причем на одного убитого «летучника» приходилось шестеро членов преступных группировок. Сегодня, для сравнения, на одного погибшего офицера Конторы, не обязательно «чистильщика», приходится двадцать пять устраненных преступников. И все это за значительный отрезок времени – за последние десять лет. Прогресс налицо. Радикальные действия ВЧК дали очень быстрый и стойкий эффект – такого разгула организованной преступности не было уже за все время существования СССР. После антиленинского переворота, когда к власти пришел Сталин, начал усиливаться гласный репрессивный аппарат. Пятерки распущены. Многие их члены расстреляны. Такая политика «вождя» вполне объяснима. К этому времени пятерки начали систематизировать накопленный опыт, научились планировать операции, освоили технику конспиративной работы. Они сами начали становиться отдельной, неподконтрольной Сталину, спецслужбой. За что и поплатились. Но сама идея создания такой организации отцу народов понравилась, и он уже из своих людей начал создавать «эскадроны смерти». Однако очень долгое время на своей территории они оставались практически без работы. Это объяснялось, прежде всего, тем, что людей теперь можно было убивать вполне «законно», достаточно было их лишь назвать врагами народа. И с этим вполне справлялись НКВД с ГПУ вкупе. Поэтому деятельность «стрелков» была в основном направлена за границу. Врагов у Сталина хватало и там. Как самых настоящих, так и надуманных. С началом Великой Отечественной войны деятельность «стрелков» активизировалась. Они появились и при различных воинских группировках. В том числе при военной контрразведке «Смерш». В задачу «исполнителей», «чистильщиков» называют иногда и так, «Смерша» входила физическая ликвидация разного рода предателей – полицаев, националистов, изменников Родины, диверсантов, – как на землях, занятым противником, так на освобожденных территориях. Устраняли они и иностранных шпионов. В основном, немецких. Подобные отряды были созданы и при разведуправлениях штабов армий и партизанских соединений. Эти группы чаще работали в глубоком тылу противника, опираясь на партизан. И зачастую привлекали их к совместной работе. Их основной специализацией было убийство нацистских главарей и военачальников. Одним из таких людей был известный всем нам еще с детства советский разведчик и «стрелок» Олег Кузнецов. – В этом месте замполит сделал паузу и посмотрел на нас: — Он ведь даже не проходил специальной подготовки. И вообще был не аттестованным сотрудником. А являлся одним из лучших специалистов своего времени. Я советую вам изучить его полную биографию. Она есть в нашей библиотеке. В какой-то мере он является одним из прародителей специальности, которую вы будете здесь осваивать – оперативной разведки. Только он совмещал в себе и «чистильщика» и разведчика одновременно – сам для себя собирал информацию об объектах своих разработок для дальнейшей их ликвидации. Сегодня эти функции разделены. Вы – глаза и уши нашей Конторы. Без вас сегодняшний «стрелок» просто не в состоянии «чисто» выполнить свою работу и уйти живым. Но иногда будут возникать ситуации, когда вам самим придется превращаться в «стрелков». Наш опыт показывает, что иногда это случается. По разным причинам. Вы их рассмотрите на специальных занятиях. А пока продолжим наш экскурс в историю. Не нужно думать, что ликвидация нацистских лидеров – это только заслуга армейских стрелков. Значительную часть фашистских руководителей убирали и созданные на примере чекистских пятерок еще до войны «исполнители» НКВД-ГПУ. Только об этом мало известно. Им приписывают в основном политические убийства. Хотя это не совсем верно. В первые послевоенные годы несколько увеличился уровень организованной преступности. Но на этот раз органы правопорядка справились с ней уже практически без участия «стрелков». После развенчания культа личности Сталина страна начала подниматься из духовных руин. Реабилитировали репрессированных, но одновременно из тюрем выпустили и тысячи матерых преступников – не нужно думать, что в советских лагерях того периода находились в основном политзаключенные, как это часто преподносится западными источниками массовой информации. Подавляющее большинство заключенных все же были уголовниками. На воле оказалось и много «воров» – лидеров преступных формирований. («Воры в законе», появились несколько позже, и их «идеология» достаточно сильно отличается от мировоззрения «воров» времен ГУЛАГа). Они сразу начали создавать организованные преступные группы. Сбить готовящуюся волну оргпреступности решили с помощью чистильщиков. И не ошиблись. Страна даже не почувствовала, что находилась на грани бандитского беспредела. С тех пор наступили золотые годы. Оргпреступность была настолько слабо выражена, что совершенно не представляла никакой угрозы советскому государству. Такая ситуация сохранялась и до недавнего времени. Поэтому отделы и подотделы «стрелков» сохранились в небольших количествах только при основных силовых ведомствах. Свои отделы физических воздействий имеют Главное разведывательное управление армии и некоторые управления КГБ. Однако при МВД «стрелков» до недавнего времени не существовало. Хотя попытки их создать все же были. При МВД существует небольшая группка людей, которые приводят в исполнение смертные приговоры. Но нельзя путать их работу и нашу. Они – палачи, приводящие в исполнение приговор суда. Наша же задача устранить преступника на воле, в естественной, так сказать, среде обитания, где он чувствует себя как рыба в воде. Поэтому она значительно сложнее. Оговорюсь сразу – наша Контора, хоть и создана при участии официально, но негласно существующих отделов физических воздействий, но не имеет никакого отношения к ним. Мы – самостоятельная структура, состоящая из работников правоохранительных органов и органов госбезопасности. Несколько лет назад, когда только определился курс горбачевской политики разбазаривания народного достояния, аналитики КГБ и других министерств и ведомств, провели исследования и спрогнозировали, что в ближайшее время в связи с перестройкой экономики неизбежно возрастет уровень оргпреступности, в первую очередь экономической. Ситуация настолько сложна, что может завершиться крахом всей социалистической системы. Поэтому было принято конфиденциальное решение заинтересованных лиц в высших эшелонах власти об экстренном возрождении нашей службы на основе реально существующих силовых структур подобного типа. Но мы сразу же столкнулись с трудностями. В своей работе полуофициальные отделы и подотделы физвоздействий, на которые мы первое время опирались, используют в работе оперативную информацию, поступающую к ним от официальных структур, к которым они принадлежат. Поставлять для нас такую информацию – значит признаться, что эти службы знают о нашем существовании. Рано или поздно это выйдет из-под контроля. Поэтому мы вынуждены отдельно для себя готовить специалистов в области подготовки операций, а также оперативной разведки и внедрения. В задачу оперативной разведки нашей службы входит негласный, то есть неофициальный поиск информации двух типов. Первое и основное направление – сбор сведений о местах проживания и работы, окружении, образе жизни, связях потенциальных фигурантов. То есть развединформация жизненно необходимая для планирования специальных операций. Преимущественно это скрытое и наружное наблюдение, а также оперативная установка. В некоторых случаях мы допускаем вливание наших сотрудников в окружение объекта разработки. Второе направление – поиск так называемой «информации о контрмерах». Нам необходимо знать, что предпринимают в отношении нас как преступные синдикаты, так и коллеги из гласных спецслужб. Особенно это касается подразделений МВД, где наше влияние пока несколько ниже, а их активность после каждой нашей операции возрастает. Они ведь первыми прибывают на место происшествия. Здесь, в основном используются такие способы как внедрение разведчика непосредственно в среду противника и контрнаблюдение. Агентурная разработка, то есть вербовка кого-либо со стороны, допускается только с санкции нашего резидента, который курирует разведчика. Во всех основных оперативных и административных единицах спецслужб должны быть наши люди. Для этих целей мы отбираем сотрудников из числа «разведчиков». Подходят далеко не все. С вашего потока для этой работы в спецслужбах МВД будут направлены два человека. Их кандидатуры будут определены в конце семестра. Все. Желаю успехов! После занятий меня вызвали в спецотдел, где ознакомили с приказом, согласно которому, мне был присвоен личный номер, оперативный псевдоним и радио позывной. Теперь звали меня уже вовсе не Дмитрием, а №112, а вместо фамилии я получил малопонятное для меня английское «Hell». Вернувшись в общежитие, я первым делом раздобыл англо-русский словарь и поинтересовался, что же это самое «Hell» означает на великом и могучем. Оказалось, что «Ад». Я еще долго рассматривал эти две буквы, а по спине у меня ползали мурашки. Нет, я вовсе не суеверен, но должен сказать, что в этот раз мне стало немного не по себе. Но особенно выбирать не приходилось, и уже очень скоро я свыкся со своим шпионским титулом, которым пользовался еще долго – все время, пока был связан с Конторой. В спецшколе все знали друг друга только по номерам, хотя неофициально курсанты обращались друг к другу и по имени. Фамилий же слушателей не знали даже преподаватели, которые задали такой сумасшедший ритм учебы, что первое время с непривычки страшенно болела голова. Доставалось и на занятиях по прикладным единоборствам и методам физических воздействий. После каждого занятия на полигоне ныло все тело, а я то считал себя человеком физически подготовленным. ***** Как-то ночью, когда я, порядком подуставший за день, видел уже не первые сны, меня неожиданно разбудили. Открыв глаза, я увидел двоих незнакомых мужчин, одетых в форму сотрудников ИТУ (Исправительно-трудового учреждения). Один из тюремщиков, майор, если верить погонам, сурово поинтересовавшись моим личным номером, приказал мне одеваться. Спросонья, все еще не понимая, что от меня хотят эти двое, я сел на кровати и начал одеваться. С трудом попадая в штанины брюк, я, наконец, проснулся ровно на столько, чтобы вполне законно, на мой взгляд, поинтересоваться, кому это я понадобился столь в столь поздний час. — Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! – Рассмеялся в ответ второй тюремщик, в форме лейтенанта. – На месте узнаешь… Я обречено вздохнул и, облачившись, наконец, проследовал за офицерами. Мы долго петляли лабиринтами зданий и подземных коммуникаций, пока не вышли на территорию колонии. Здесь даже воздух был другим. Надрывно лаяли собаки, непрерывно шарили прожектора. Это была так называемая фильтрационная зона. Зеки здесь долго не задерживались. Сюда свозили воров и блатных самых разных мастей из враждующих преступных кланов. И стравливали их друг с другом. Происходило это приблизительно так. Приходил этап с членами одной преступной группы. Очень быстро они устанавливали на зоне свои порядки. Через некоторое время, едва дав им насладиться властью, придравшись к какой-нибудь мелочевке, вора и его ближайшее окружение помещали в штрафной изолятор. А в колонию в это время приходил очередной этап с новыми преступными лидерами. Однако лишь только те успевали обустроиться на зоне, как из ШИЗО выпускали предыдущего «пахана». Начиналась резня. Победители помещались в ШИЗО, а в колонию направлялся очередной этап с блатными…. Меня завели в какое-то неосвещенное помещение с облезлыми стенами и зарешеченными высоко под потолком окнами, через которые едва пробивался танцующий свет прожекторов, и ненадолго оставили одного. Скоро дверь отворилась, и в комнату вошли уже знакомый мне майор, лейтенант, а с ними некто в штатском. Этот некто держался очень независимо. По всему было видно, что главный здесь он. Штатский начальственно уселся за расположенный здесь же стол, а мне предложил присесть на длинную скамью у стены. Я молча выполнил его приказание. Ярко вспыхнул свет, отгородивший меня от присутствующих. Теперь любой, кто хотел бы меня рассмотреть, увидел бы только режущий глаза яркий свет. — Сто двенадцатый, - обратился штатский ко мне. – Вы находитесь в комнате допросов. Рядом с вами, на скамье, лежит пистолет, возьмите его. Я нащупал рифленую рукоять оружия. К стволу был привинчен глушитель. — Сейчас сюда введут заключенного. – Продолжил штатский. Присмотритесь к нему внимательно. Вам предстоит работа. — Введите! – Приказал кому-то в темноту майор. Дверь снова отворилась, и на пороге показался человек в зековской робе. Он неохотно стянул шапку и, не дожидаясь приглашения, проследовал к стулу, стоявшему посреди помещения. Зек плюхнулся на него, заложил ногу за ногу и выжидательно уставился на штатского. — Почему не доложились, как положено? – Довольно мягко поинтересовался у него штатский. — Ты, уж не обессудь, начальник, а представляться я не буду! Ты и так знаешь, кто я и за что сижу. – Заключенный скрестил на груди руки и нагло, с усмешкой, уставился на начальника. — Так-то оно так, Алексей Леонидович, - по имени отчеству обратился штатский к заключенному, - только вот сидите вы вовсе не за то, что совершили. Видно было, что зек насторожился. Он сразу как-то изменился весь. Сгорбился. — Меру наказания мне определил суд… - Внезапно охрипшим голосом сказал он. – Ты, что, начальник, уже суду не веришь? — Твоему суду – не верю. У нас свой имеется, и не думаю, что он тебе понравится. Сейчас ты мне все расскажешь. Подробно, зачем оговорил себя на суде, от кого в колонии спрятаться решил? – Нет, шалишь, мусор, я в авторитете, и каяться перед тобой не буду. А может ты и не цветной вовсе? А, начальник? От тебя спецухой за версту несет… Свой монолог воровской авторитет закончить не успел. К нему подскочил майор и хорошо поставленным ударом кулака в голову сбил зека со стула на каменный пол. Затем ударил еще раз, уже ногой, и, наклонившись, принялся стаскивать с него робу, затем штаны… Когда заключенный пришел в себя, он был совершенно голым. А рядом с ним стоял майор с фотоаппаратом. — Слушай сюда, мразь, – сказал зеку штатский, – у тебя все еще есть выбор. Или ты каешься мне, как на исповеди, или сейчас тебя отведут в «прес-хату», где местные гомосексуалисты уже истомились от ожидания, ждут, не дождутся, когда к ним очередную «девушку» приведут. Их твой блатной ранг только возбуждает. Впрочем, ты и сам об этом хорошо знаешь… «Прес-хата», – это название было мне уже знакомо. Так в колониях называют специальные камеры дознания, где весь срок наказания отбывают «засветившиеся» лагерные стукачи и подсобники администрации колонии. Содержат их отдельно от остальных зеков по причинам вполне понятным – появление обитателей прес-хат в общих бараках не сулит последним ничего хорошего, вот и вынуждены они всячески угождать администрации, чтобы до конца срока заключения их содержали отдельно. Администрация этим пользуется и часто поручат «пресовикам» самую грязную работу. Например, такую, какую сейчас обещал воровскому авторитету штатский. Нет ничего страшнее для зека, чем прослыть «опущенным». Тогда его и так не сладкая жизнь и вовсе превратится в сплошной кошмар. Даже бывший авторитет станет украшением «петушиного угла». Должен сказать, что подобные мероприятия, направленные на дискредитацию «коронованных» узников случались все же крайне редко. Уголовный мир может очень жестко отомстить «ментам». Это могут быть и общелагерные беспорядки и даже физическое устранение виновных в «беспределе» работников администрации. Поэтому последние десять раз думали, прежде, чем решиться на что-то подобное. Все это зек прекрасно понимал. Поэтому он сплюнул на пол, и совершенно не стесняясь своей наготы, произнес: — Не посмеешь, мент, иначе сам пожалеешь. Тебя из-под земли достанут. Я тебе обещаю… — Майор… – Перебил узника штатский. – Выполняйте! — Нет!.. – Завыл авторитет. – Вы не имеете права…. — О правах заговорил, гнида! – Скривился майор. Затем сказал: — Лейтенант, помоги путану по месту назначения доставить. Ее уже заждались. Был мальчик Алеша, а станет девочкой Алёной. Тебе понравится твоя новая ориентация, бандит, поверь, у нас не ты первый такой… Лейтенант с готовностью двинулся к зеку. Тот, сидя на полу, начал мелко-мелко, словно паук, перебирая ногами, пятиться в угол при этом он вопил: — Все, начальник, все… Скажу. Только убери этих псов. Слышишь, начальник, ну будь же ты человеком… Убери этих палачей… А-аа!!! Казалось, что штатский предвидел именно такой исход, потому, что он неуловимым движением отозвал тюремщиков и приказал им выйти за дверь. Те молча испарились. Зеку же штатский приказал одеться. У меня сложилось впечатление, что нечто подобное это «трио» спецушников проделывало уже не раз. Уж больно слажено они работали. А вот у Алексея такого впечатления не сложилось. И он заговорил. Правда, предварительно, с опаской покосившись в мою сторону и, зажмурившись от яркого света галогеновых ламп, потребовал: —  Слышь, начальник, убери и этого, что за лампами. Только тебе хочу говорить… — Позвать майора? – Равнодушно поинтересовался у зека штатский. — Не надо! – Тут же откликнулся сломленный бандит. Рассказывал он долго. Только изредка вставлял вопросы штатский. Речь шла о разведчике нашей Конторы, внедренном в группировку, которую возглавлял на воле этот Алеша. Разведчик был расшифрован и убит. Лично Алексеем. Затем такая же участь постигла и жену с детьми убитого. Когда бандит начал описывать, как он глумился над женщиной и как утопил у нее на глазах в ванной пятилетнего сына, я искренне пожалел, что Алексея не отвели прессовать в прес-хату, хотя сначала эта мысль вызывала у меня отвращение. Я поразился спокойствию штатского, который вполне спокойно слушал изверга. И вдруг понял… Понял, зачем меня привели сюда. Я впервые осознал, чем рискую, согласившись работать в Конторе. Нет! Я понимал это и раньше. Но почувствовать всю сущность своей будущей профессии смог только сейчас. Я понял также, что произойдет дальше, и какую роль мне отвели в этом жутком спектакле. Я должен был поставить точку в этой затянувшейся истории. Как бы в подтверждение моих мыслей, штатский, устало потянувшись, произнес: — Что ж, наша беседа получилась вполне содержательной, Алексей, вы сообщили нам, то, что мы хотели услышать. Пора заканчивать. — Мне можно идти? – С опаской спросил зек. — Сто двенадцатый, – обратился ко мне штатский, проигнорировав вопрос зека. – Постерегите пока нашего друга, а мне надо тут кое-что уладить. Слово «постерегите», начальник произнес чуть ли не по слогам. Меня обдало холодом. Я до конца понял, что мне нужно делать дальше. Дверь захлопнулась. Я остался наедине с приговоренным. В камере воцарилась гнетущая тишина. Алексей медленно привстал со стула, и как бы предчувствуя что-то, старался рассмотреть меня за светом ламп. От яркого света его глаза начали слезиться. Но он, не моргая, продолжал всматриваться… Я навел на него пистолет, но все никак не мог решиться нажать на курок. — Слышь, - обратился он ко мне, – как, там тебя, сто двенадцатый. Покажись, что ли, напоследок… Я понял уже все… Я медленно вышел из-за ограждающего меня света. Первое время бандит, рассматривал меня молча. После яркого света ему это давалось с трудом. Затем сказал: — Пацан, совсем… Не мент, а так, ментенок… И неожиданно ринулся на меня. Я выстрелил. Затем еще раз. Зек икнул, затем споткнулся, повалился на пол и начал часто и громко зевать. Скоро он затих… Не скажу, что бы мне после этого события снились кровавые мальчики. И я совершенно не жалел о том, что сделал. Единственное, о чем я тогда думал – почему тогда выбор пал именно на меня. Но это так и осталось для меня за семью печатями. Мало того, больше никто и никогда не напомнил мне о событиях той летней ночи. ***** Снова потянулись напряженные дни занятий. В таком бешеном темпе пролетело полтора месяца. Семестр окончился. Пора было возвращаться в часть. Перед отъездом меня вызвали в кабинет замполита школы. Я вошел, подставился. Он предложил мне присесть, а сам занялся готовкой кофе: — Кофе я завариваю только сам, – сказал он, поставив металлический чайник на электрическую плитку. – Это целое искусство, и тонкостей здесь не меньше, чем в нашей с вами профессии. Стоит, например, перекипятить воду, как вкус кофе будет совершенно иным... Я с интересом наблюдал за его действиями, а про себя подумал, что не про готовку же кофе он вызвал меня поговорить. Наконец, он разлил напиток по чашечкам и одну поставил передо мной на стол. Как истинный кофеман он начал пить кофе без сахара. Я последовал его примеру. — Берите сахар, Дмитрий, не нужно подражать мне, я же знаю, что вы несладкий кофе терпеть не можете. И вообще всегда старайтесь быть сами собой. – Он обращался ко мне на вы, хотя я был самым молодым среди слушателей спецшколы. А может быть во всей «Конторе». – В работе, которая вас ждет после демобилизации из армии, это очень важно. Кажется, я начал понимать – я один из тех двух, кого направят для разведывательной работы в одно из подразделений МВД, как нам об этом было сообщено на вводной лекции. — Вы уже, конечно, догадались, в чем дело. Мы решили остановить свой выбор на вашей кандидатуре. Хотя, признаюсь, мнения комиссии разошлись, – уж больно сильно вы наследили в своем прошлом. — Товарищ замполит, насколько я знаю тут все не без грешка! – я постарался, как можно мягче прозондировать атмосферу. — Плохо знаете, молодой человек! Если вы к нам попали довольно экзотично, то это не означает, что тут все такие. Своих людей мы подбираем очень качественно. Наблюдаем за ними не один год, прежде чем решаем их привлечь к сотрудничеству. С такими, так вы, мы обычно не работаем.... Вы оступились, но вы молоды и у вас еще все впереди. К тому же за вас поручились ваш начальник отдела и резидент-координатор... Ну, с Историком понятно. А кто же резидент, – неужели Иван? Да, больше некому. Меня это удивило. От Ивана я ничего кроме замечаний не слышал. Что бы я ни сделал – он всегда был мною недоволен. И вдруг рекомендация! Да, я еще плохо знал людей. — Таким образом, мнения разделились. Но вам все-таки решили довериться. Не последнюю роль сыграло то, что вы проживаете в столице союзной республики и скоро увольняетесь из вооруженных сил. Таким образом, значительно упрощается задача по вашему внедрению в одну из негласных официально существующих спецслужб МВД Украинской ССР. Ни у кого из заинтересованных лиц не возникнет лишних вопросов. Пришел с армии – пошел на службу в МВД. Детальнее на месте вас проинструктирует наш резидент в Киеве. Но это при условии, что до конца вашей службы в авиации вы больше никаких глупостей не наделаете! — Разрешите вопрос? — Да, я вас слушаю! — В Киеве же наверняка есть отделы и подотделы нашей организации. Я буду с ними связан или нет? — Ни в ком случае. Они о вас ничего не должны знать. А вот наоборот – очень даже может быть. В любом случае вашу деятельность будет определять наш резидент. — И еще, – напоследок промолвил замполит, – направлено представление о присвоении вам первичного офицерского звания «лейтенант». Заметьте, не младший... Это не за ваши большие заслуги перед нами – должность, на которую вы заступаете, является майорской. А нижняя граница – лейтенант. Я это вам объясняю, чтобы потом у вас не возникло лишних вопросов. Мы аргументировали свое решение тем, что все тесты вы сдали на отлично и профессиональную обкатку уже проходите в своей части. Думаю, представление будет удовлетворено... ***** Скоро я снова был в полку. Мое «неудачное» поступление в военное училище, похоже, никого здесь не удивило. А через день я был вызван к Историку. Начальник отдела уже совсем по-свойски поздоровался со мной. Вообще отношения в отделе между сотрудниками были достаточно доброжелательными, да и начальство значительно меньше кичилось своими регалиями. Не в пример армии, где каждый прапорщик считал себя настоящим богом по отношению к подчиненным, а что уж говорить о полковниках! Конечно, о панибратстве и речи никакой не было. Но и дисциплина была жесточайшая. И достигалась это без криков, угроз и оскорблений, так свойственных большинству армейских командиров. Да и милицейских начальников, как мне пришлось убедиться позже – тоже. По сути, мы вели необъявленную войну. И убивали тут уже не условно, как на гарнизонных учениях. Здесь ценой ослушания могла стать жизнь. И не только своя. Поэтому каждый из нас сознавал, что выжить мы могли только при условии точнейшего выполнения всех писаных и неписаных законов нашего ведомства. Здесь каждый зависел друг от друга. Только четкое соблюдение регламента разработки позволяло выполнять наши задачи без особых потерь среди личного состава подразделения. — У меня для тебя сюрприз, Дима, – начал Историк, – но сначала обговорим некоторые подробности одного небольшого дельца, которое надо провернуть в твоем полку. — Я весь во внимании! – С готовностью ответил я, хотя про сюрприз я бы, наверное, выслушал со значительно большим удовольствием. — Надо помочь нашим аналитикам. Видишь ли, для того чтобы предугадывать, как могут вести себя те или иные армейские подразделения в нестандартных ситуациях, мы иногда их провоцируем. Так, например, все военнослужащие твоего полка прекрасно знают, что им делать, ну, скажем, в случае начала боевых действий. Однако это регламентировано приказами и уставами, которые все вы знаете как «отче наш». Хотя его то вы, скорее всего, и не знаете. – Оговорился полковник. – Но как поведут себя ваши командиры, если, например, часть военнослужащих откажется выполнять приказы? Причем, значительная их часть. Например, все солдаты срочной службы? Нам очень это очень важно знать – ведь самый страшный враг не на Западе. Он – мы сами. — А?.. — Ты хочешь спросить, какое это имеет отношение к нашей деятельности? Отвечу! Самое прямое. Мы должны знать, как выполнять наши задачи в условиях, когда в стране возникнут предпосылки гражданской войны. Именно тогда подобные ситуации, как показывает мировой опыт, происходят чаще всего. Словом, чтобы не вдаваться в дебри философии, просто перефразирую известную поговорку: Что будет, когда одни за «Фому», а другие – за «Ярему»? И каждый считает, что он прав. — Но ведь кто-то может пострадать... — А тебе голова, зачем дана? Чтобы ею кирпичи ломать, как ты это в шоу на показательных выступлениях демонстрировал? Мне интересно услышать, как бы ты действовал сам? Учти, я для тебя разрабатывать сценарий не буду. Привыкай думать и сам... — Понял. Уже знаю! — Что-то больно ты, братец, скор. Такие вещи обычно месяцами планируются. — Но я действительно знаю, что делать! — Ну, если знаешь, то давай, со всеми подробностями... — Согласно уставу, если солдаты отказываются принимать пищу, то это считается ЧП, о котором обязаны доложить на самый верх, в Москву. Такая часть в дальнейшем может быть даже расформирована. Конечно, при условии, что отказ от принятия пищи солдатами будет носить постоянный, а не разовый характер. Но если даже мы только один раз не поедим, то все равно шумиха поднимется неимоверная. — Ну, устав то я и без тебя знаю. Только ведь покушать – для солдат дело святое. Как же ты уговоришь их и от пищи отказаться? Да еще при этом самому не засветиться. Обставить все надо так, вроде ты тут и не при чем. — Недавно солдат перевели питаться в столовую батальона обеспечения полетов, что на аэродроме. Это и вызвало их недовольство потому что: – во-первых, для этого нужно пройти два километра туда и столько же обратно. Да еще успеть после завтрака на построение в расположении полка, после которого нужно снова идти назад на аэродром. Кроме, пожалуй, обедов в будние дни, когда мы на аэродроме; – во-вторых, качество самой пищи значительно хуже той, что готовят в полковой столовой для курсантов, с которыми мы вместе раньше питались; – в-третьих, при посещении нами столовой постоянно возникают конфликты с «батальонными» солдатами. Иногда они переходят в драки... — Все-все! Сдаюсь... – Пошутил Историк. – Знаешь, Дима, а мы, похоже, в тебе не ошиблись. Ты будешь на своем месте. Только действовать надо сразу, пока недовольство твоих сослуживцев не вошло в привычку. Тогда их труднее будет расшевелить. Теперь расскажи, как конкретно будешь действовать. — Как самый настоящий провокатор... — Ну-ну, до провокатора, ты положим, еще не дорос – уж больно эта наука деликатная, привередливая и о двух концах. Никогда не знаешь, какой из них и когда тебя по лбу хлопнет. На провокаторов, брат, в спецшколах КГБ или ЦРУ несколько лет учат. Без них ни одно государство обойтись не может. Ни капиталистическое, ни наше, так называемое, «социалистическое». Хоть до настоящего социализма нам еще далеко. Но это отдельная тема для беседы. – Историк помолчал, а затем вновь обратился ко мне: – Ну, все, хватит думать, отвечай. Думать будешь, когда начнешь действовать. — Да сейчас в курилках только и говорят, какие «шакалы» сволочи... — Стоп! Стоп! Ты по-русски вообще изъясняться можешь? Какие такие «шакалы»?.. — Ну, это мы офицеров так называем. – Смутился я и, совершенно неожиданно для себя вызвал целую бурю веселья. Я и не ожидал, что столь маститый человек, каким являлся Историк, может так смеяться. Он хохотал до слез, пытался что-то сказать, но только булькал горлом, бессильно махал рукой и снова давился смехом. Я же нерешительно улыбался. Наконец, приступ прошел и он сказал: — Детский сад какой-то, и это солдаты непобедимой Советской Армии! А если учесть, что и офицеры солдат за глаза «козлами» именуют, да еще у вас какие-то «щеглы» и «хряки» завелись, то целый зоопарк получается. Да, распустили армию, демократы чертовы... А ты то, как считаешь, а, «шакал» новоиспеченный? Ты ведь сам без пяти минут офицер. Так что, Дима, давай, брат, взрослеть будем. И русскую речь учить. Попробуй нормально изъясняться, по человечески! — Ну, в общем, расскажу в курилке, якобы слышал от соседей по палате, когда в госпитале лежал, что те тоже были недовольны распорядком в своей части. Вот и забастовали, – пищу принимать отказывались до тех пор, пока их требования выполнены не были. Когда была подана команда: «построиться для следования в столовую», они вышли на плац без ремней, в том числе брючных и пилоток. Как арестанты на гаубвахте. Построились и отказались идти в столовую. Примерно так... Это подействует. Я знаю. Особенно «чурки», ой, извините, азиаты заведутся! Я их даже поотговаривать попытаюсь, для зашифровки, хотя заведомо знаю, что это тщетно – они народ горячий, палец в рот не клади. А что дальше? Я не знаю… — А и не надо! Достаточно. Неплохой план. Только постарайся свою историю рассказать не в курилке, где будет много свидетелей, а где ни будь в другом месте и непосредственно с тем или теми, кто способен вдохновить солдат «на подвиги». Дальше уже наше дело. Не бойся, никто из твоих друзей не пострадает. И в столовую вашу вас вернут. Здесь, конечно, полководцы ваши явно перемудрили. С бунтом или без, а питаться вы обязаны в только в столовой своей части, если, конечно, таковая есть в наличии. А она есть! Это, кстати, тоже устав. — Андрей Владимирович, ну а какой же сюрприз? – Не утерпел я. — Ах, сюрприз? – Картинно развел руками «историк». – И громко воскликнул: — Сюрприз, заходи! Дверь отворилась, и на пороге появилась Ира. Она была великолепна. Прямо царица. И одета по последнему слову моды. Я, как этого и следовало ожидать, мгновенно потерял остатки здравого смысла, и уже через секунду сжимал отбивающуюся принцессу в своих объятьях. Наверно это была смешная картина. Красавица и солдат в застиранном до белизны полевом обмундировании. Наконец она вырвалась и заявила, обращаясь к Историку: — Извините, Андрей Владимирович... Он еще совсем дикий! — Ничего, Ирочка, укрощай его, может он еще, на что и сгодится. И еще, молодые люди, надо ли мне напоминать, что этой встречи не было. В противном случае у меня будут крупные неприятности. А так, может и вы старика, когда отблагодарите! А сейчас, хватит сидеть в душном помещении, пора на природу. Андрей Владимирович подошел к плотно затянутому в жалюзи окну. Поднял их, и распахнул его. В окно ворвался яркий солнечный свет и шум оживленной улицы. — Хватит прятаться. Пора и расслабиться. Но заранее хочу попросить извинения за временные неудобства, которые вас ждут по дороге к месту отдыха. У нас сейчас есть только одна автомашина – «Москвич», «Пирожок». Так, что вам придется ехать в багажном отделении. В темноте. Впрочем, я не думаю, что это вас сильно расстроит. – «Историк» многозначительно посмотрел на нас. – А я по-стариковски, рядом с водителем, впереди... Конечно, Андрей Владимирович хитрил. Он не хотел, чтобы нас с Ирой, да еще в его присутствии, видели вместе. Поэтому и организовал нам «Пирожок», где мы с Ирой, обнявшись, тряслись рядом с ведром, от которого шел аппетитный запах маринованной баранины. А вот то, что он открыл окно в конспиративной квартире и таким образом позволил мне узнать, где она находится, показал мне, что доверяют мне уже больше и не считают нужным скрывать от меня совсекретный объект. Примерно через час мы были уже на месте. Это была небольшая полянка в березовом пролеске. Находилась она довольно далеко от ближайшего населенного пункта, и была хорошо скрыта от посторонних глаз. К нашему прибытию уже были подготовлены вязанка березовых поленьев и место для кострища. А заправлял всем этим хозяйством Иван. Я его сначала и не узнал. Наверное, потому, что впервые видел его в штатском. Он был в синем спортивном костюме «Adidas» и был похож больше на спортсмена-разрядника, чем на военного. Иван недавно окончил училище и сейчас находился в отпуске перед следованием к новому месту службы – для этого он и проучился четыре года. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что Иван здесь был не случайно. Я еще помнил слова Историка о том, что мне нужно будет закончить какое-то дело, которое тот начал. Мне предварительно помогли взять увольнение на сутки, так, что я мог не торопиться в часть и оставаться здесь хоть до утра. Что и было сделано. Постепенно опустились теплые сентябрьские сумерки. Сухо потрескивали березовые дрова. Пахло дымом и ночной свежестью. Мы выпили. Я обратил внимание, что Ира совершенно не притрагиваться к спиртному. Пьет только минералку. Я вопросительно посмотрел на нее. «Потом» – махнула рукой она. Иван с Историком переглянулись, но тактично промолчали. Затем полковник поднялся: — Ну, все, детки, разрешите откланяться – мне завтра в дорогу, и я хочу выспаться. А вы отдыхайте. Утром я пришлю за вами машину. Он растворился во тьме. Через минуту послышались завывания двигателя «Пирожка». Еще через минуту уже не было слышно и его. Мы остались втроем. — Вот, значит, Ируся, кто твой избранник! – начал Иван. И обращаясь уже ко мне, продолжил: — Ира ведь мне жизнь когда-то спасла. Я на ней даже жениться хотел. Да вот только видно не по вкусу ей пришелся. Но глотку за нее все равно перегрызу любому... — Вы что, сговорились что ли? – Возмутился я. Сначала Историк, теперь еще ты! Мне теперь что, каждый, кто Ирину знает, будет считать своим долгом открутить для профилактики голову? Ире, видимо, здорово не понравился наш диалог, и она решила вмешаться: — Ребята, хватит. А тебе Иван скажу, что не твое это дело и если не хочешь, чтобы мы с тобой снова поссорились, оставь свои эмоции при себе. Все, что есть между мной и Димой, – это наше личное дело. Тебе ясно? — Ясно-то ясно! Ладно, как скажешь. Только услуга за услугу... Я хочу рассказать нашему рекруту, как мы с тобой познакомились. Что бы он понял все и без «отрывания голов». Вот ведь, а я и не подозревал, что эти двое раньше были знакомы. При встрече они сделали вид, что раньше никогда друг друга не видели. Видно они не хотели, чтобы Историк знал об этом. — Ира, – обнял я ее, – пусть расскажет, а то я начну думать невесть, что... И сам начну Ивана запугивать! – пошутил я. Ваня шутку понял и показал мне большой палец. Ира же, похоже, нет. Она отстранилась от меня. Печально вздохнула: — Ну, раз так, ладно! – И обращаясь уже к Ивану: – только без героики, договорились? Ваня налил всем вина. Разложил по мисочкам кусочки шашлыка. И начал: — Тогда мне предстояло устранить одного деятеля. Коммерсанта в генеральских лампасах. Этот «господин» заведовал вооружениями войск одного из приграничных округов. Ну и параллельно наладил сбыт снятой с вооружения техники в третьи страны. Первая рыбка попалась в сети, когда независимая инспекция от военной прокуратуры и региональной таможни решила проверить один из эшелонов, уходящих за границу. По документам значилось, что железнодорожный состав перевозит шасси от старых танков для дальнейшего их переоборудования в вездеходы для труднопроходимой местности. В сопровождающей груз документации значилось, что с танков демонтированы башни и все вооружение. Однако уже предварительный осмотр показал, что крепления для башен и бортового вооружения срезаны или заварены не были. А это противоречит инструкции по утилизации и переоборудованию военной техники для хозяйственных нужд. Что это? Преступная халатность или далеко идущий замысел? Ясно стало тогда, когда на другом участке границы был задержан состав с башнями к этим танкам и, отдельно, вагон с башенными орудиями. Их везли под видом металлолома. И хоть получатели груза в таможенных декларациях указаны были разные, но было ясно, что предназначались они одному покупателю. Как позже выяснилось одной из стран Персидского залива. Началось расследование инцидента, в результате которого перед трибуналом предстал не один десяток должностных лиц, осужденных позже за контрабанду и торговлю оружием. А вот до нашего генерала добраться никак не могли. Уж больно хитер он был. Все делал через подставных лиц. И против него достаточного количества доказательств собрано не было. Но решение его ликвидировать было принято только тогда, когда выяснилось, что наглый «бизнесмен» продолжал свою подрывную деятельность даже тогда, когда в отношении его полным ходом шло следствие. — Изначально предполагалось, что ликвидировать генерала должен был совершенно другой человек. – Иван достал шампура, раздал их нам, и мы все начали нанизывать на них остатки мяса для шашлыков. — Я же, – продолжал он, – был внедрен под видом прапорщика в должности завскладом вооружения и боеприпасов в окружение генерала с целью прощупать обстановку и собрать информацию о самом фигуранте. Примерно через месяц он уже начал мне доверять. Мы даже «провернули», не без помощи, конечно, нашей Конторы, одну незначительную операцию по контрабанде боеприпасов. Я сообщил все накопленные мною сведения через своего резидента на «базу». Однако там не спешили. Подобраться к коммерсанту было очень сложно. За ним всегда следовала целая армия адъютантов-телохранителей. Причем все профессионалы со стажем. Многие из них прошли обкатку в ГРУ, в спецподразделении, которое готовило диверсантов специально для ликвидации высших чинов НАТО. К слову, их коллеги есть и среди нас. Они-то нам и указали на своих бывших сослуживцев. Было принято решение завербовать для ликвидации генерала одного из этих людей. После предварительной обработки он согласился с нами сотрудничать. Получил необходимые инструкции и начал готовиться к операции. Однако, казалось, идеально отлаженный механизм разработки, вдруг дал сбой – человек, которому поручили устранение генерала, вдруг исчез. А через день его нашли застреленным в лесополосе, недалеко от пригородного шоссе. — Само собой напрашивалось, что произошла утечка информации. Мне было приказано немедленно выходить из разработки и скрыться в заранее обусловленном месте. Но я не успел... Когда я только собирался в дорогу, в общежитие, где я проживал, вошли трое из генеральской охраны. Через десять минут я уже стоял перед генералом со скованными наручниками за спиной руками. Все это происходило на генеральской даче. «Мне известно, кто вы». – Начал хозяин без обиняков. – «Советую вам отвечать на все мои вопросы. В противном случае за вашу жизнь я не ручаюсь». — Ты, естественно, откровенничать не стал! – Вставил я словцо. — Естественно! Я отказался отвечать. Тогда генерал приказал одному из своих людей вывести меня в расположенную по соседству конюшню и убить. Меня схватили и поволокли во двор, когда неожиданно в генеральском помещении раздались выстрелы. Один из двоих телохранителей бросился туда, на ходу доставая оружие. Второй остался охранять меня. Он засунул ствол «Стечкина» мне в рот и приказал не шевелиться. Когда первый охранник приблизился к входной двери дачи, то оттуда послышались выстрелы – было видно, как пули буквально изрешетили телохранителя. Мгновением позже на пороге появился человек, который и произвел весь этот фурор. Девушка. Я ее видел и раньше, она работала делопроизводителем у генерала. Мой охранник, наверное, был этим шокирован не меньше меня. И совершил ошибку, которая в другой ситуации была бы ему совершенно не свойственна. Он вытащил «Стечкин» из моего рта и начал поднимать его в сторону девушки. Она не промахнулась, и «бык», так мы иногда именуем телохранителей, повалился прямо на меня. Если бы он оставил ствол в прежнем положении, то имел бы шанс выжить – девушка вряд ли тогда стала бы стрелять. В это же время начался штурм здания бойцами спецподразделения КГБ «альфа» и мы предпочли скрыться через хорошо замаскированный лаз, который вел в подземные коммуникации, попросту, канализацию. О нем я не знал, но зато знала Ира. Как ты уже, догадался, – это была она. Иван закончил рассказ, налил себе полстакана водки и залпом выпил. Честно говоря, если бы мне кто-нибудь рассказал эту историю годом раньше, то я бы никогда не поверил ей. Ира нисколько не напоминала мне убийцу. Однако сейчас я уже не сомневался, что все рассказанное мне, правда. Все сотрудники Конторы, по крайней мере, те, которых мне приходилось видеть, были похожи на кого угодно, но только не на тех, кем они являлись в действительности. — Так это тебе была поручена зачистка? – Спросил я, щеголяя специальной терминологией, солидный багаж, которой я прибрел за семестр обучения в спецшколе. — Какая такая «зачистка»? – Удивилась Ира. Потом усмехнулась: — А, поняла. Мы между собой никогда ничего подобного не употребляем в разговорах. Прибереги это для преподавателей Спецучреждения, они такое любят. Им чем мудренее и непонятнее для простого человека, тем ближе к сердцу. На самом же деле все было так: — Это была моя последняя разработка, перед тем как Историк меня перевел в подотдел подготовки операций. Я «поступила на работу» в секретариат штаба округа еще, когда решение о ликвидации бизнес-вояки принято не было. Мне было поручено исследовать всю документацию, в которой было отображено передвижение, списание и утилизация военной техники армий округа. То есть хозяйства, которым заведовал генерал. Нужно нам это было для принятия решения о возможном устранении генерала. Необходимо было самим, в обход официальных источников, убедиться, что на вершине криминальной оружейной пирамиды стоит именно генерал. Совет всегда старается до минимума сократить ошибки в исполнении специальных операций. Ведь теоретически допускается возможность, что нашими руками могут убрать невиновного человека. Когда моя задача была выполнена, то мне приказали до окончания разработки оставаться в окружении генерала и в случае чего подстраховать «стрелка». И если он не сможет «чисто» выполнить свою работу, то, как ты выражаешься, провести «зачистку». То есть закончить его работу и сделать еще кое-что. Я то уже хорошо знал, что означают эти самые «еще кое-что». Ира имела в виду ликвидацию самого наемника из охраны контрабандиста, который и должен был устранить генерала. Видимо в Конторе не очень то ему доверяли, раз решились на такие меры. Впрочем, это обычная практика. И не в нашей Организации ее придумали. Ликвидации в некоторых случаях осуществляют именно такие вот наемники – стрелки одноразового использования. В мире спецслужб их называют «гладиаторами» или «легионерами». Их вербуют чаще всего из числа преступивших закон «специалистов» – людей обученных или готовых убивать. Как правило, это бывшие работники спецслужб, военные, спортсмены-стрелки, участники боевых действий... Словом, люди, способные надавить на курок не очень беспокоясь, что лишают кого-то жизни. В некоторых случаях им позволяют выполнить несколько заданий и только потом устраняют. И уж совсем редко такой человек переходит в штат спецслужб и становится кадровым исполнителем. Все зависит от того, какую ценность он может представлять для «спецухи», от его личностных характеристик и от того, какое именно преступление наемник совершил перед вербовкой! Ликвидацию таких исполнителей осуществляют напрямую штатные ликвидаторы спецслужб или другие «гладиаторы», которых тоже в скором времени убивают. Эти «гладиаторы» и понятия не имеют кого в действительности они ликвидируют и даже чей заказ на убийство выполняют. А когда убирают и их, то проследить всю цепочку от заказчика убийства до исполнителя становится невозможным. Все это мне было ясно, но я тогда еще не привык к тому, что все это можно сообщать так спокойно. Хотя Ирино «еще кое-что» подсказало мне, что и ей подобное не очень то нравится, раз она решила прямо об этом со мной не говорить. «Пожалела мою ранимую душу»! – Решил я про себя. – «А зря, я ведь тоже уже не медом мазанный». – Мне вспомнилась та летняя ночь, яркий электрический свет и труп только что убитого мной бандита. Впрочем, об этом происшествии рассказать Ире я так и не решился. Ни тогда, ни позже. Тем временем Ира продолжала свой рассказ: в секретариате она познакомилась с девушкой, которая раньше «тесно» дружила с генералом и не раз бывала у него на даче. От нее она и узнала про подземное сообщение между городом и генеральской дачей. Как-то раз даже обследовала его, предполагая, что этим путем можно воспользоваться, чтобы ликвидировать коммерсанта в лампасах, когда тот появится на даче, но генерал там не появлялся, а время шло. Поэтому решено было внедрить в преступную группу еще одного человека, который был бы вхож в самое близкое окружение «теневика» и завербовал одного из телохранителей генерала. А заодно и добыл бы сведения о брешах в охране военного чинуши. Что произошло дальше, я уже слышал от Ивана, – стрелка убили, а сам Иван был схвачен. В отличие от Ивана, когда произошла расшифровка, Ирина получила приказ из разработки не выходить, а внимательно отслеживать события. В Конторе посчитали, что если Ира смогла долгое время проработать в секретке, то она, скорее всего, вне подозрений. К тому же девушка непосредственно в делах генерала не участвовала, и с его точки зрения вряд ли могла представлять опасность. Конечно, в Конторе рисковали, оставляя Иру в разработке, но в противном случае они бы полностью потеряли контроль над операцией. Буквально на следующий день после провала, Ира получила сообщение, что генерал отбыл на дачу. Она запросила у резидента разрешения самой убрать генерала и попробовать спасти Ивана. Ей разрешили действовать по собственному усмотрению. К даче Ира подъехала на оперативной автомашине Конторы, которая была ей предварительно передана для подобных случаев. Связь же с водителем осуществлялась по телефону. Тот обязан был ждать ее звонка. Недалеко от дачи машина остановилась. Ира вышла и, приказав водителю дожидаться ее, спустилась в канализацию. Как я убедился далее, канализации вообще часто используют не по их прямому назначению. И спецслужбы и бандиты. По ней Ира добралась до лаза, ведущего в подвал генеральских «хором». Как она и ожидала, вход в лаз был свободен. Накануне, она сама оставила его незапертым, еще, когда предполагалось, что к генералу ликвидаторы проберутся именно по нему. Ира достала оружие и подошла к рабочему кабинету генерала на втором этаже. Там послышалась какая-то возня. И едва девушка успела спрятаться под лестницей, как увидела, что из кабинета двое амбалов тянут третьего, в наручниках. Совершенно не составляло труда догадаться, кем же был этот третий... Времени у нее было очень мало. Сначала необходимо было убрать генерала. А потом попытаться спасти Ивана. Ира глубоко вдохнула воздух и стремительно ворвалась в кабинет «коммерсанта». Уже с порога она увидела двоих охранников и контрабандиста в кресле за столом. С ходу открыла огонь. Послышались хлопки выстрелов, приглушенные прибором бесшумной стрельбы. Все трое были убиты, даже не поняв, что собственно произошло. Ира рванулась к выходу. Выглянула за дверь. И увидела, что один охранник тащит к конюшне Ивана, а другой прикрывает его, держа руку с пистолетом под пиджаком, и тревожно оглядывается вокруг. Девушка поняла, что внезапным нападение у нее не получится – один из «быков» обязательно убьет пленника. Решение созрело сразу – телохранителей нужно разделить. Она демонтировала ПБС и дважды выстрелила в потолок дачной прихожей. Услышав звук ничем не приглушенных выстрелов, охранники, как Ира и предполагала, разделились. Один из них двинулся к даче и получил три пули в грудь. Ира быстро вставила новую обойму и, стиснув зубы, выскочила из дачи на дворик. Что произошло дальше, мне уже рассказал Иван. Предателя тоже достаточно скоро вычислили и устранили. Он оказался одним из бывших диверсантов ГРУ. И обо всем, что знал, рассказал своим сослуживцам из охраны коммерсанта. Хотел таким образом подзаработать. Об Ире он ничего не знал... — Ну, вы, товарищи, даете! – Развел руками я. – Ваня, это ты меня от Иры защищать должен! Она сама, кого хочешь, обидеть может... – Я ее сейчас, после всего услышанного страшно ревновал к Ивану. Еще бы, им столько вместе пережить пришлось. А я? Кто я ей? Я совершенно не мог понять, почему Ира выбрала меня. Ведь Иван во всем был лучше меня. Он был настоящий профессионал, к тому же обладал смазливой внешностью, и по нему сходила с ума вся женская половина нашего полка. А это ни много не мало, человек двенадцать наберется. Всякие там секретчицы, поварихи, буфетчицы... У Иры же он, похоже, вызывал только раздражение. Причем, она этого совершенно не скрывала. После своего чудесного возвращения с того света, Ваня чересчур настойчиво добивался ее взаимности. Пришлось Ире указать ему на его место. С помощью Историка, естественно, потому, что никакие другие доводы уже не помогали. Поэтому Иван в присутствии начальника отдела всегда старательно делает вид, что не замечает Иру. Девушка поступает точно так же. Я демонстративно обнял Иру. Девушка с готовностью положила головку ко мне на плечо. Иван скривился: — Совет вам, да любовь! Ну, все, я пошел спать. – Иван поднял свой спальный мешок, на котором сидел. Картинно послал Ире воздушный поцелуй и растворился в темноте, едва перешагнув за мерцающий свет костра. Некоторое время мы сидели и молчали. Затем Ира тихонько запела. У нее оказался неожиданно сочный красивый голос. Я поцеловал Иру и начал разливать вино по рюмкам. Налил и ей, совершенно забыв, что девушка на протяжении всего нашего пиршества даже не притронулась к спиртному. — Дим, я не хочу вина. К тому же мне сейчас этого нельзя. – Ира вылила вино обратно в бутылку, а освободившуюся рюмку налила «Боржоми». Еще при нашей встрече я обратил внимание, что ее живот немного округлился. Смутные подозрения появились у меня. И я тот час поспешил их развеять: — Ир, ты вроде раньше немного выпивала! Что сейчас все-таки случилось? — Очень редко – только за компанию и в особых случаях. Мой отец много пил и с тех пор я не люблю спиртное и вообще пьющих людей. А сейчас просто не хочу и все... – Последнюю фразу она произнесла как-то неуверенно. Поэтому я сразу решил брать «быка за рога». — Что означает «нельзя»? Ты заболела? – Я имел в виду совсем не болезнь, но что-то мешало мне произнести это слово. Ира внимательно посмотрела на меня, как бы взвешивая, достоин ли я ее откровений. И видимо решила, что достоин. Потому что прижалась ко мне и прошептала: — Ты ведь уже сам все понял. Да, у нас будет ребенок. Я ожидал услышать что-то в этом духе. Но дыхание у меня все равно перехватило. Поэтому я с трудом прошептал вдруг ставшим сиплым голосом: — И давно ты это узнала? — Я на пятом месяце... Меня охватила радость, – я впал в буйство. Схватил Ирину в охапку, начал кружить ее и орать невесть что. Вино и любовь кружили мне голову. Я даже не заметил, как влетел в костер и разметал его по всей поляне. — Пусти, сумасшедший, ты нас покалечишь! – остановила мой животный танец Ира. Я остановился. В темноте заскрипели сухие сучья, и на светящейся десятками маленьких огоньков поляне появился Иван с пистолетом в руке. Вид у него был очень помятый, – видно он крепко заснул, когда мои первобытные крики разбудили его. — Что тут у вас случилось? – Удивленно уставился он на нас. – Я только заснул... Ох, уж мне эти влюбленные. Иван засунул ствол за пазуху. И нарочито громко зевнул: — Ладно, раз вы спать не даете, то побуду-ка я с вами. Тем более Ира не пьет, а Диме надо составить компанию. К тому же мне есть, что ему сказать. — Тогда я пойду спать. Серьезно, мальчики, я ужасно устала. – Ира наклонилась, взяла спальный мешок и потащила его прямо по земле с краю поляны. Я поспешил ей помочь. Не знаю, действительно ли она хотела спать или так она отреагировала на слова Ивана о том, что у него есть ко мне разговор... Скорее второе. Она ведь сама была членом нашей серой стаи. И сама меня учила, что личные отношения ни в коем случае не должны влиять на службу. Ей не положено было знать о делах Ивана, а теперь уже и моих. Поэтому она решила оставить нас наедине. Дождавшись, когда Ира исчезла в своем спальнике, Иван как факир достал из рукава бутылку водки. Из карманов он вытащил два граненых стакана. И налил оба до самого верха. Я тем временем сгребал остатки костра обратно в кучу. — Дима, я хочу выпить за удачу. Так случилось, что тебе придется закончить здесь одно дело, которое я не успел довести до конца. Именно за успех в нем я предлагаю осушить эти стаканы. До дна. Раньше я никогда сразу так много водки не пил. К тому же еще свежи были слова Иры, что она не любит пьющих людей. Да и сомневался я, что одолею сразу столько спиртного. Но отступать было некуда. К тому же Ира уже спала или делала вид, что спала. Я решительно поднял стакан. Чокнулся им с Иваном и опрокинул его в себе в глотку. Было такое ощущение, что я вливаю раскаленный свинец. Потом я долго не мог вдохнуть воздух. Иван передал мне соленый огурчик. — На, держи, – славянская закуска. Мне пришлось бывать на Балканах, по работе. Так там тоже лучшей закуской считают соленый огурец. Наконец, я отдышался. Иван налил еще полстакана, но я отрицательно замотал головой. — Как знаешь! – Сказал он мне и выпил. Затем придвинулся ко мне поближе – что бы, наверное, Ира не услышала то, о чем он собирается мне сказать. — Ты давай, ешь, а то с непривычки развезет, и не услышишь то, для чего я сюда приехал. – Он придвинул мне целую гору нанизанных на шампура шашлыков. – В общем, тут такое дело. Есть информация, что в этой дыре скрывается один «господин», заочно приговоренный венной коллегией к смертной казни. — А что он натворил? – Спросил я. Спиртное уже ударило мне в голову, но я все же соображал. Хотя чувствовал, что если попытаюсь встать, то ноги вряд ли будут меня слушаться. — Этот гражданин в свое время был шифровальщиком в армейской внешней разведке – ГРУ. Его обвинили в шпионаже в пользу Израиля, но он успел скрыться. Границы были тут же перекрыты. Даже было выяснено время и место его эксфильтрации на Запад. Все тщетно – предателя не нашли. В ГРУ и военной контрразведке даже решили, что он все же каким-то образом ускользнул за границу. Это вообще-то дело наших армейских коллег, однако, я тут отрабатывал своего клиента, к слову, над ним я работаю и до сих пор, и совершенно случайно наткнулся на след приговоренного к «вышке» двурушника. — Как это произошло? – Продолжал Иван. – Есть тут один человечек, татарин. Он был прихвачен нами в свое время за то, что изготовлял фальшивые паспорта для некоторых «наших» беглецов, приговоренных Советом к ликвидации. В обмен на обещание не сдавать его милиции, которая с удовольствием отправит «паспортиста» повышать квалификацию на зону, он предоставляет нам полные списки своих клиентов. Мы все их отрабатываем. Проверяем, кто они на самом деле. Информацию о «своих» используем. «Чужих» же, как правило, только фиксируем для своего архива. Сведений о них компетентным органам обычно не предоставляем. — Но почему? – Возмутился я. – Это же бандиты. — Почему, почему? Порассуждай немного. Да, с одной стороны, это преступники. И их необходимо наказать. Но то, чему противостоим мы, имеет значительно большую опасность для государства, чем все они вместе взятые. — Поэтому, во-первых, если мы станем передавать все сведения заинтересованным сторонам, то очень скоро будем рассекречены сами. Ведь в компетентных органах сидят далеко не дураки. И им будет интересно, что это за добрый Гудвин, который предоставляет им сведения о беглых преступниках. — Во-вторых, мы подставим своего агента, который представляет для нас ценность. Его может арестовать милиция, направленная к нему задержанными «клиентами». А могут убить и сами преступники, если все или почти все лица, которым «паспортист» изготовлял документы, окажутся за решеткой. — Однако, в некоторых случаях мы делаем исключения. – Иван многозначительно поднял вверх палец. – Одно из таких дел – о беглом шифровальщике. Здесь наша политика такова. Если мы доберемся до еврейского шпиона раньше, чем военные, то сможем узнать много интересного. В том числе и о самом ГРУ, о котором вообще достаточно мало известно. — Верно, о том, что такое есть, я раньше и не подозревал. Это меня уже в спецшколе просветили. — Вот видишь! Не исключено, что и о Масаде, израильской разведке, добудем кое-какие сведения. А потом передадим беглеца воякам, которые будут нам несказанно благодарны. Или используем его в своих целях. Это уже будет зависеть от того, что именно он нам расскажет. — А у военных не возникнет вопрос – кто мы такие? — Я думаю, что они о нас все-таки знают. Возможно немного, но о том, что мы есть – наверняка. К тому же выследить нас через передачу преступника будет не так просто. Для этого отработана целая система так называемых, «взаимоисключающих контактов». Когда ни они, ни мы физически контактировать не будем. — Например? — Например, оставляем шпиона прикованным наручниками к батарее в какой-нибудь снятой на неделю у хозяина квартире. Сообщаем, где он находится «волкодавам» из ГРУ. Те приезжают и забирают его. А дальше уже решают сами, что с ним делать. Или передадут военной контрразведке или оставят себе. Кстати, нам одного «нашего» клиента они уже так передали. Выловили за границей и привезли сюда. Так, что это, так сказать, будет ответный жест «доброй воли». Если передача, конечно, состоится. — Но если они о нас знают, то почему мы до сих пор существуем? — Знают о нас не только они. А практически все силовые структуры. Конечно, далеко не все сотрудники этих структур. Только очень немногие посвященные. Они нам и помогают. Иначе бы мы и дня не просуществовали. И «родной» КГБ ничем бы нам не смог помочь. Ведь и в нем только единицы знают о нас. Не составляет исключение и ГРУ – Главное Разведывательное управление армии. Они в чем-то сродни нам. Мы, по идее, вообще существовать не должны. А они не имеют права действовать на своей территории. Хотя и всегда чихали на всякие ограничения. Так, что тут у нас полная гармония и взаимопонимание. И сориться нам совсем не к чему. Ведь столкнуться с ними мы можем и за границей. Последнее время все чаще наши клиенты перебираются туда. — Ясно! Ну, а что придется делать мне? Я что-то слабо представлял, чем я могу быть полезен в этой сложной и запутанной игре спецслужб. К тому же мне слабо верилось, что такое серьезное дело могут доверить мне. Я ведь без году неделя как в организации. — Да ничего особенного. Шестнадцатого октября в пятнадцать часов выберешься из части. Переоденешься в штатское. На мостике через речку Иргиз, знаешь, где это, подойдешь к татарину, который будет одет в коричневую потертую кожаную куртку. У него на среднем пальце правой руки татуировка – двухцветный перстень с крестом. Он был судим, но теперь это наш человек. Спросишь у него, где можно купить самогонки. Запомнишь? — Запомню! – Я попытался, как можно тверже заверить Ивана. — Он тебе ответит, что есть одно место и приведет тебя к себе домой. Там он передаст тебе конверт и бутыль самогонки. Для зашифровки, от посторонних глаз. Когда выйдешь из его развалюхи, проверься. Не исключаю, что за татарином, а значит уже и за тобой может быть установлено наблюдение, если, конечно, в армейской разведке пронюхали про наши планы. — А что тогда? — В этом случае им нужно опередить нас, во что бы то ни стало. А мы, как я уже говорил, хотим допросить шпиона раньше, чем тот попадет в их руки. Если обнаружишь наблюдение, то просто погуляй по улицам с час, быстрым шагом, и ничего больше не предпринимай. Старайся также не появляться дважды в одном месте. Потом двинешься дальше. Мы за тобой пустим свой хвост, они будут осуществлять контрнаблюдение, то есть проверят, следит ли за тобой кто-нибудь. — А их узнаю? — Ты их уже видел – бежевые «Жигули». Люди те же. Так что не спутай. Любая другая слежка – враги. Если ты даже и ничего подозрительного не заметишь, а слежка есть, то в задачу контрнаблюдающих входит также нейтрализация филеров. Им просто «помогут» тебя потерять из виду. – Иван замолчал и начал подогревать остывшие шашлыки на угольках, оставшихся от костра. — А потом что делать? – Язык у меня явно заплетался. — В любом случае, сразу, или через час ты пойдешь к Дому Культуры. Если там будет стоять наш «Пирожок», который привез нас сюда, то все в порядке – хвоста или не было, или он нейтрализован. Если «Москвиченка» не будет в условленном месте, то от наблюдения избавиться не удалось. Тогда попытайся оторваться сам. — Будут какие-то рекомендации? — Затеряйся в частном секторе, уйди огородами – там значительно сложнее вести скрытое наблюдение, а «городские» кварталы они наверняка перекроют заранее. После того как избавишься от хвоста, придешь вот по этому адресу. – Иван протянул мне листочек бумаги. – Там замороженная стройка, зайдешь на ее территорию, увидишь урну со строительным мусором. В нее и положишь конверт. Все. Это займет у тебя максимум два часа. И то в случае каких-либо осложнений. А их, скорее всего, не будет. — Но все же, если я не смогу избавиться от наблюдения, то, что мне делать дальше? Я ведь не могу показать им наш тайник. — Можешь. В конверте все равно ничего ценного не будет – только дезинформация. Но пока они в этом разберутся, мы уже успеем узнать о его настоящем местонахождении и под шумок вывезти шифровальщика в недоступное грушникам место. Кстати, он приедет сюда лишь незадолго до этого. Пока его в городе нет. – Иван помолчал. Затем продолжил: — Я тебе не обязан был говорить, что в этом конверте. Как и ты не должен был знать, что все это лишь отвлекающий от основных событий маневр. Но я не хочу тебе врать! Иначе ты потом доверять нам уже не будешь, – ведь один раз тебя уже подставили? Да и сам я попервой был в твоей шкуре. Но ты все же постарайся. Враги должны думать, что они на верном пути. Наконец, я все понял. Подобную ситуацию мы уже изучали в спецшколе. Это один из методов профилактики безопасности операции. Совсем не обязательно, что кто-то хочет помешать планам Конторы, но перестраховаться необходимо. И если противник все-таки проявит активность, то основные его силы будут скованы мною, направлены на перехват конверта, в котором, якобы находится информация, где можно будет отыскать двурушника. Что ж, мудро, я все больше уважал свою новую фирму. — Здорово придумано, действительно, там, наверху не дураки работают. – Восхитился я. — Действительно, не дураки. Только не наверху. Автор этой «трагикомедии» тут, недалеко. – Иван показал в сторону Иры. – Вон, дрыхнет, в спальном мешке. Действительно умная баба, что достаточно редко бывает. Только вот знать не знает, кто будет в главной роли ее сценария. А то бы, наверное, десять раз подумала, прежде чем это все в разработку пустить. Да и не нужно ей об этом знать. Договорились? — Договорились. Конечно же, я ей не скажу. А вот участвовать во всем этом мне очень хотелось. Согласитесь, это значительно веселее, чем подстрекать солдат к неповиновению, от чего я испытывал лишь омерзение. Мне, однако, нужно было выяснить кое-что еще: — Иван, а как же твой информатор, ведь его даже Историк может знать только под оперативным псевдонимом. Я не говорю уже о конкурирующей «фирме»? – Я снова пытался блеснуть вновь приобретенными знаниями в области агентурной работы. – Это, что, я встречусь с совсем другим человеком? — Совершенно верно, с другим. Этот человек все последнее время изображает из себя моего агента. Он даже принял несколько заказов на изготовление фальшивых документов. Мы помогли ему их изготовить с полной имитацией стиля работы и почерка настоящего «паспортиста». Один из этих заказов нас насторожил. Точнее отработка следа по нему привела нас в «никуда». Похоже, что наши друзья из Второго управления генштаба армии что-то пронюхали. — Это точно они? — Или активничает кто-то другой... В любом случае нам совершенно незачем им отдавать настоящего информатора. Его же двойник ничем им помочь не сможет. Иван с нескрываемой насмешкой глянул на меня. Его глаза в свете угольков заблестели: — Кстати, всю эту историю с фальшивым агентом тоже придумала Ира. Вплоть до татуировки на пальце татарина – у настоящего тоже есть татуировка, только другая. Все заранее предусмотрела. Правда, молодец? Теперь понимаешь, кто осчастливил тебя своим вниманием? Если все пройдет успешно, ей досрочно капитана присвоят. А не за горами и руководство отделом. Она же полный универсал. И это в ее-то годы! Ясно, почему Историк ею так дорожит и терпит все ее выходки? Включая и эту, с тобой. Я промолчал, потому что в отличие от Ивана знал Ирину историю, так же знал, что для начальника отдела Ира не просто отличный работник, она для него как дочь. — А что будет дальше с настоящим «паспортистом»? – Перевел я разговор в старое русло. — Очень хорошо, что ты поднял эту тему. Я, как ты знаешь, еду по делам Конторы в совершенно другое место. И этот мой агент остается без связи. Согласно существующему положению, я обязан все сведения о «Писаре» – это оперативный псевдоним, под которым его знает Ирина и некоторые другие сотрудники, передать своему начальнику отдела или его заму по оперативной работе. — Как это произойдет? – Продолжал любопытствовать я. — Вообще-то полная информация на него находится в моем личном сейфе, в одной из местных КК (конспиративных квартир) под охраной. Сейф опечатан двумя печатями. Одна из них моя. Другая – Историка. Никто из нас не имеет права вскрыть сейф без ведома друг друга. — А если один из вас погибнет? – Спиртное заставляло меня пренебрегать деликатностью. — Сплюнь! – Скривился Иван. Я сплюнул. — Да не в огнь, дурья башка, а через плече. И не правое, а левое. — Может, еще по дереву постучать? – Решил я соригинальничать. — Да неплохо бы было... – Откликнулся Иван и продолжил вводить меня в курс дела: — В случае моей гибели или по некоторым другим причинам, например отъезда, как сейчас, начальник отдела имеет право вскрыть сейф в присутствии своего заместителя по оперативной или агентурной работе и передать «Писаря» другому куратору без личного ознакомления начальником с агентурным делом. Или с ознакомлением. Тогда назначенный куратором оперативник будет работать с агентом только через посредника, не зная его лично. Я предложу второй вариант, и для контактов буду рекомендовать тебя! — Меня? Но я же только еще учусь всем этим премудростям... — Не торопись! С агентом ты встречаться не будешь. И к личному делу его, тебя еще тоже не допустят. По крайней мере, пока. Это и есть твое основное поручение на все оставшееся время службы в полку. — А кто же будет посредником? — О, одна очаровательная особа! Татарка. Огонь женщина. Да простит меня Ирина! ***** Строй солдат уныло брел по пыльной дороге на аэродром, в столовую. Уже при подходе к вонючему одноэтажному сараю, гордо именуемому батальонной столовой, было видно необычное скопление «чужих» солдат. Стало ясно, что и в этот раз без драки не обойдется. Батальонные вообще недолюбливали «полковых». Да, и если уж быть до конца откровенным, то было за что. Наши солдаты были «технарями» и «бортачами». Работали непосредственно с «живыми» бортами, и в составе своих экипажей иногда даже летали. В ВВС, среди солдат срочной службы, это считается самым престижным занятием после, пожалуй, парашютно-спасательной службы, парашютисты которой, кстати, тоже дислоцировались в нашем полку. Поэтому мы всегда посматривали на батальонных «с высоты» своих «Крокодилов», когда они, растянувшись цепью, пугали птиц, собирали по аэродрому камешки, веточки и другую дрянь, которая может помешать полетам – ведь даже небольшая по размеру птичка или камешек, попав в воздухозаборники вертолета способны сразу же вывести из строя его двигатель. Они также занимались аэродромно-строительными работами, трудились в ТЕЧи и несли караульную службу в нерабочие дни и по ночам, если, конечно, не было ночных полетов. Все остальное время стоянки вертолетов охраняли вооруженные автоматами солдаты нашего полка – ДСП. Это не караул с его обязательными границами поста и: «Стой! Кто идет?» Задачей дежурного по стоянке подразделения (ДСП) была охрана бортов на стоянках во время работ и полетов. Поэтому передвигаться по территории стоянки можно было достаточно свободно. «Главное, чтобы с бортов ничего не стащили». – Так объяснил мне задачу ДСП инженер эскадрильи. Мне тоже приходилось иногда заступать в ДСП и крокотать время в зной и стужу на караульной вышке с автоматом за спиной. Автомат предназначался на случай, если вдруг, какой-то безумец вздумает под шумок угнать вертолет прямо со стоянки. Оружие в этом случае играло скорее психологическую роль, чем действительно способно было принести какой-либо значительный урон угонщику и «Крокодилу», который, к слову, мог выдержать без ощутимых повреждений попадание в собственное «брюхо» зенитного снаряда или очередь из ДШК. Поэтому автоматом можно было лишь напугать угонщика. Да и то при случае, если тот еще не скрылся за броней «двадцатьчетверки». Теоретически, можно, конечно, было пробить из АКМа пластиковые колпаки над пилотом или сбить пару лопаток из воздухозаборной турбины. Но и в этом случае «Крокодил», скорее всего, в воздух бы поднялся. Даже на одном движке. Именно поэтому службу в ДСП мы считали шутовством и частенько не очень добросовестно выполняли свои обязанности, что и положило начало неприкрытой вражде между нами и батальоном обеспечения полетов еще несколько лет назад. Эта вражда не утихла и сейчас, когда все участники этих событий уже давно «дембельнулись» и вспоминают это лишь как страшный сон. А произошло все так. Какой-то «черпак» по обыкновению, заснул на вышке. Было лето, солдата разморило на солнышке. Он отложил в сторону автомат и улегся спать. Когда проснулся, – АКМа уже не было. Подходило к концу дежурство. Надо уже было сдавать стоянку батальонному караулу. А посланные на поиск автомата «щеглы» так и не смогли разузнать, куда тот подевался. Надо ли говорить, что скоро «черпак» уже находился на «губе» в камере для подследственных и, совсем уже, было, распрощался со свободой, как оружие так же неожиданно нашлось – в казарме солдат ТЕЧи. Они, кстати, тоже механики и заканчивали те же самые ШМАСы, что и мы. Только по распределению попали не в экипажи, а в авиационную мастерскую – ТЕЧ, что при батальоне. Постепенно все стало на свои места. Прояснилась картина происшествия. Один из механиков ТЕЧи, «дедушка», решил проведать своего земляка из нашего полка. Тот в это время обслуживал закрепленный за ним борт на стоянке эскадрильи. Однако до «зёмы» «дедушка» так и не дошел. Проходя мимо караульной вышки, он не увидел ДСПшника. Понял, что тот заснул на деревянном полу «гнезда», и решил шугануть «салабона». Однако когда поднялся по лестнице на вышку и увидел «бесхозный» автомат, то изменил свои планы. Он не стал будить «черпака», а тихонько взял автомат и припрятал его не далеко от вышки, под контейнерами с рабочим инструментом, чтобы позже можно было быстро вернуть его «военному», который проспал оружие. А за это «скачать» с того пару бутылок водки. «Дедушка» присыпал щель под контейнером, куда положил автомат землей и пошел себе в ТЕЧ. Однако там солдата «припахали» и, предоставив ему несколько «духов» – солдат первого полугодия службы, в подчинение, отправили на грузовике далеко в степь набрать дерну для благоустройства территории части. Когда «дедушка» вернулся, скандал уже достиг своего апогея. Расследование уже шло во всю. Похититель не на шутку перепугался и на следующий день, сговорившись с караульным, которому соврал, что хочет слить немного спирта с «вертушек», проник на стоянку эскадрильи и забрал автомат. Он не нашел ничего лучшего, как спрятать его в каптерке своей роты. Там оружие во время «шмона» и нашли. Попугав для острастки всех виновных, дело замяли. Но после этого между полковыми и батальонными разгорались настоящие баталии. Каждый считал виновной в происшествии другую сторону. Обменявшись с батальонными несколькими угрозами, мы прошествовали в столовую, расселись и начали есть вязкую слизь цвета детской неожиданности с «мясом белого медведя» – отварным свиным салом. В меню же, перед входом в столовую значилось, что сегодня батальонные повара решили нас порадовать пловом. Запив все это полусладкой водичкой – по батальонному «чаем», мы начали выходить из столовой. Тут все и началось. Наша эскадрилья выходила одной из последних, поэтому начало драки я не застал. В вестибюле столовой Жила сцепился сразу с несколькими батальонными. Его ударили сразу и без предупреждения, когда он отвечал на обидную для него реплику. Видимо удар достиг своей цели, потому что когда я его увидел, Серега сидел на полу и мотал головой, а на него со всех сторон наседали батальонные. Потом Жила медленно поднялся, как медведь гончих, стряхнул с себя нападавших и провел своей массивной длинной рукой как поленом по их широким рядам. Ряды значительно поредели. Мы тоже уже начали было включаться в свалку – дракой эту «кучу малу», где все друг другу только мешали назвать было нельзя, как в столовую ворвался комендантский взвод. Драку пришлось прекратить, и мы гордо покинули поле боя. Однако все были возбуждены, хотелось продолжения. Я понял, что мне надо действовать. Был субботний день – выходной. Поэтому сегодня работ на аэродроме не предвиделось, но через несколько часов мы должны были снова на него вернуться – на обед в столовую. Я по дороге в полк как бы невзначай рассказал приготовленную мной историю про солдатский бунт одному своему однопризывнику из солнечной Азии. Мой план сработал, причем на удивление быстро – как только мы вернулись в казарму, то сразу началась подготовка к «восстанию». Были отосланы делегаты в другие эскадрильи с предложением присоединиться к нам и отказаться идти на обед в столовую батальона. Курсантов в этот момент в полку не было. Одни уже окончили учиться и разъехались, а новые еще не приехали. Иначе, возможно, нам бы не дали осуществить задуманное. Я во время всего этого действия оставался лишь пассивным наблюдателем, и с точностью до минуты фиксировал в маленький блокнотик, как развивались события. Это нужно мне было для отчета о ходе разработки – так возвышено я называл для себя то, что являлось, пожалуй, самой обычной подленькой провокацией. Успокаивал я себя тем, что делаю якобы благое дело. И в первую очередь, ради этих же самых солдат. Но все равно я испытывал такое чувство, как будто только что вывалялся в дерьме, а смыть это негде. Как бы мне не нравилось, то, что я делал, но все равно другого выхода у меня не было. Отказаться от задуманного не мог – слишком хорошо знал, что могло последовать за отказ от отеческого предложения Историка «помочь аналитикам». Провалить операцию – тоже не мог, – я и так в Конторе на птичьих правах. К тому же тогда полностью был уверен, что иначе нельзя. С волками жить – по-волчьи выть! Да и Контора всегда добивается того, чего хочет. И если не я, то другой. И тогда «бархатной революцией» для моих сослуживцев дело может не закончиться. Я же старался, как можно более сгладить острые углы. Когда, например, через чур горячие кавказцы предложили даже захватить штаб полка и командовать «парадом» оттуда, – я, до этого сохранявший видимый нейтралитет, высказался против. Это подействовало, ко мне прислушались, и решили ограничиться просто неповиновением. Кавказцы же меня обвинили в трусости. Меня охватила ярость... Я вообще-то в те годы был очень заводной. Даже, наверное, еще больше, чем кавказцы, но тогда, кроме ярости я чувствовал еще и ответственность за происходящее. Поэтому усилием воли подавил в себе вспышку гнева. Даже сказал, что они могут считать меня кем угодно, но то, что предлагают они полностью выведет ситуацию из-под нашего контроля. Мол, бунт рано или поздно все равно подавят, а цели своей мы не добьемся. И, возможно, вообще попадем в тюрьму. К моему удивлению большинство «хачиков», так насмешливый солдатский мир окрестил жителей кавказских республик, после моей речи согласилось со мной. Настала пора действовать. На пороге казармы появился наш старшина и скомандовал выходить строиться на плац для похода в столовую. Мы стали выходить, но без ремней и пилоток, как арестанты. Построились на плацу. Рядом строились солдаты из других эскадрилий. Сначала последовала команда дежурного по полку офицера с погонами капитана вернуться в казармы и «привести себя в порядок», то есть одеться по полной форме. Но мы с места не двинулись. Удивленно посмотрев на нас, капитан еще раз повторил свой приказ. Но опять никто не пошевелился. Тогда он начал отдавать приказы каждому солдату в отдельности, чтобы потом можно было его обвинить в неповиновении лично, но когда никто из нас на эту уловку так и не поддался, дежурный побежал в штаб, докладывать обстановку. Через несколько минут к нам приехал зам. командира полка, он начал на нас орать и в точности как попугай повторил все действия капитана. Это вызвало вполне понятное хихиканье среди солдат. Рассвирепевший подполковник схватил нашего сержанта за воротник обмундирования и начал трясти его. Солдаты недовольно заворчали. Офицер испугался, – это было видно невооруженным глазом. Отпустил сержанта и отступил на пару шагов. Затем отдал приказание дежурному по полку, находившемуся рядом с ним, поднимать в ружье комендантский взвод. Капитан растерянно посмотрел на подполковника. Потом на нас. — Товарищ подполковник, я выполню ваше распоряжение, но разрешите узнать, знает ли командир полка о вашем решении? Ведь может произойти непоправимое. Подполковник задохнулся от ярости, – но капитан был прав. Он знал солдат значительно лучше своего командира. В отличие от него капитан-летчик общался с нами значительно чаще и знал, что если прибудет комендантский взвод, который состоит из солдат враждебного настроенного к нам батальона, то может завязаться самый настоящий бой – в оружейных комнатах наших казарм полно оружия. Как закрепленного за нами, так и оставшегося от курсантов. Понял это и подполковник. Но приказ уже был отдан, и отменить его ему не позволяла собственная гордость. — Доложите о моем решении командиру полка. Если он даст добро, то выполняйте мое приказание, капитан! – Подполковник с нескрываемой ненавистью посмотрел на дежурного по полку. Тот бегом бросился к штабу. Сразу после решения подполковника несколько наших солдат, в основном, кавказцы, побежали к казармам. — А вы чего стоите? – Почувствовал себя победителем подполковник. — Разрешите обратиться, товарищ подполковник? – Обратился к заместителю командира полка сержант, которого тот только что тягал за воротник. — Слушаю! — Солдаты вернулись в казарму для охраны оружейных комнат от батальонных «командос»... Отзовите свой приказ. Подполковник, наконец, окончательно понял свою ошибку. Он стал красный как рак. И, переваливаясь на ходу как утка, бросился к штабу. Но в этот момент прямо на плац влетел командирский УАЗик. Из него выскочил командир полка. Он остановил своего заместителя и приказал доложить ему, что тут происходит. — Товарищ полковник! – Официально начал зам. – Злостное неповиновение. Солдаты отказываются выполнять приказы... — Это я и сам вижу. – Перебил его командир. – А вы выяснили, в чем дело? Подполковник сразу осунулся. Даже стал ростом ниже: — Никак нет! — Никак нет! – Передразнил его полковник. – А войну тут чуть не развязали! И руки распускаете! Я поставлю вопрос о соответствии вас с занимаемой должностью. Я понял и оценил действия полковника. Да, он нарушил устав тем, что отчитал подчиненного ему офицера, да еще своего заместителя перед солдатами. Хоть он, конечно же, был не на нашей стороне, но своими словами практически сразу же разрешил ситуацию в свою пользу. Солдаты сами уже были напуганы происходящим, и рады были бы все это закончить «малой кровью», а командир вселил им надежду, что все это благополучно закончится. Ему поверили. И уже готовы были сдать свои позиции без боя. — Так что все-таки здесь происходит? – Обратился он к нашему сержанту. — Мы выражаем свой протест против негативного отношения к нам со стороны солдат из батальона, – их в десять раз больше нас, и они этим пользуются. Также просим перевести нас питаться назад, в столовую нашего полка – в батальоне нас кормят помоями. — Ах, вот оно в чем дело! Ну, ладно. Допустим, что я на вашей стороне. Но только допустим. И уступаю вашим требованиям. Что получится? Раз, добившись успеха, вы сядете мне на шею, и в следующий раз уже потребуете досрочной демобилизации. Или попросите привести девушек к вам в казарму? Так ведь получается? Мы молчали. Полковник был прав. — Что молчите? Ну, тогда скажу я. Я уважаю вас, а вы попробуйте прислушаться ко мне. Обещаю, что с приездом курсантов вы снова будете питаться в своей столовой. Пока это невозможно, – вас слишком мало, чтобы готовить только для одних вас. А пока вы будете ходить в столовую батальона. — О ваших, Жилянский, подвигах сегодня утром, – полковник обратился к Жиле, – я наслышан. Вот ведь! А я то думал, что он никого из нас по фамилии даже не знает. — Теперь все будет по-другому. – Продолжал командир. – Я переговорю с командованием батальона обеспечения. И попрошу принять меры. Больше с солдатами батальона в столовой вы пересекаться не будите. И, вообще, уже давно пора прекращать эту идиотскую вражду. — Это что касается ваших просьб. – Командир намеренно ушел от слова «требований». – Теперь, относительно сегодняшнего инцидента. Виновных в нем я все-таки накажу. Вмажу по десять суток ареста каждому. Чтобы в следующий раз неповадно было. И вообще, вся эта ваша затея – сплошной идиотизм! Вы что не могли все это до нервотрепки не доводить? Ведь достаточно было просто написать рапорт с вашими пожеланиями на имя нашего замполита или мое! Командир возмущенно на нас посмотрел: — Ну, если бы это было в батальоне, я бы еще понял – там солдаты в большинстве своем и читают то по слогам. Но вы же все студенты или техникумы позаканчивали! Вроде народ грамотный, а живете по законам средневековья. Или у вас за время службы вообще мозги атрофировались? Не знаю как другие, но я командира зауважал. Ловко он все обернул. И с рапортом этим. И на самолюбии студенческом сыграл. Хотя, по моему убеждению, рапортом мы бы ничего не добились. Но сейчас многие поверили, что мы действительно сделали большую глупость. — Я не буду требовать, чтобы вы сейчас выдали мне зачинщиков этого цирка. Я предлагаю им самим выйти из строя. Солдаты, вы только что совершили воинское преступление, которое является уголовно наказуемым. Согласитесь, десять суток вместо пяти лет – это еще по-божески. Среди солдат началось перешептывание. «Э-э, он мужик, да?» – Сказал кто-то из кавказцев. Я же понимал, что уголовное дело все равно вряд ли бы кто стал возбуждать в этой ситуации. Командование полка при этом наверняка пострадало бы и само. Конечно не в уголовном, а административном смысле. Ведь если начнется разбирательство, то вскроются многие другие нелицеприятные вещи. Поэтому в данной ситуации всем выгодно было ссор из избы не выносить. И нам. И командованию. Сейчас же мне надо было определиться, что делать дальше. О том, что идею о неповиновении подкинул солдатам именно я, скоро станет известно. Одновременно, до известной степени, я соблюдал нейтралитет и даже отговаривал взбунтовавшихся от чрезмерно жестких действий. Если бы я был только солдатом, то вышел бы сейчас из строя, но ведь у меня была и другая, я бы сказал, подводная жизнь. А здесь у меня был жесткий приказ – не обращать на себя внимание. Как же быть? Наконец решение созрело. Так или иначе, внимание я на себя уже обратил, поэтому «губы» мне все равно не миновать. И если я сдамся сам, то значительно сглажу обстановку. Я сделал два шага вперед. Полковник внимательно на меня посмотрел: — Вы? Ну-ну, что-то в этом роде я от вас и ожидал! Ну, а кто еще? Из строя вышло еще несколько человек. Нас отправили в штаб писать объяснительные. А остальных повели в столовую. В рапорте я честно указал, что рассказал солдатам историю о бунте в другой части, услышанную мной, якобы в госпитале. Проверять это, конечно же, никто не стал. Да и если бы проверили, то, мало ли кто и что мог бы приврать? После разбирательства мою вину в происшествии признали лишь косвенной. Поэтому я вместо десяти суток ареста получил лишь трое, да те не отсидел – гаубвахта была переполнена, и меня поставили в очередь на отсидку. И не только меня, а всех зачинщиков бунта. Как бы мне на «губу» не хотелось, но настал день, когда нас все же туда повезли – но случилось такое, о чем я и предположить не мог. Перестройка добралась даже до «губы» – за каждого из нас на гаубвахте запросили у командования полка по ящику гвоздей и молотку на брата, якобы для того, чтобы было чем занять арестованных. Иначе, мол, не посадят – губа гарнизонная, а наш полк вне их компетенции. Прапор, сопровождавший нас в солдатскую тюрьму, от удивления открыл рот, да так и забыл его закрыть. Мы же, почувствовав горбачевскую «оттепель», теперь уже на своей шкуре, откровенно заливались издевательским смехом. Скоро к нам присоединился караульный ВВшник с автоматом, охранявший гаубвахту. Он тоже слышал весь этот бред. Потом махнул рукой и начал ржать сам начальник гаубвахты, но посадить нас все же отказался – мол, таков приказ начальства: «чужих» сажать только на условиях хозрасчета. Теперь, мол, «губа» – это самоокупаемое предприятие и должна сама себя обеспечивать. Как и всякая порядочная тюрьма. В приподнятом настроении, предвкушая долгое обсуждение случившегося в курилках, мы прибыли назад в часть. Гвоздей с молотками, понятное дело, на нас тратить не стали. Так, что мы достаточно легко отделались. А в полку встретили заместителя командира полка, того самого. На его погонах было всего по одной звезде, вместо красовавшихся ранее двух – понизили до майора. Мне предстоял детальный отчет о проделанной работе, который я должен был предоставить Историку. Написать в части я его, конечно, не мог. И вообще необходимо было что-то придумать, чтобы я мог почаще отлучаться из расположения полка. Ведь впереди меня ждала достаточно серьезная работа. Подумав, я написал рапорт на имя своего командира с просьбой разрешить мне проводить занятия по восточным единоборствам в подшефной школе. Я не соврал, – я там действительно как-то провел несколько показательных тренировок. И мне предлагали направить запрос в часть, чтобы я мог постоянно проводить такие тренировки с детьми. Тогда мне было не до этого. Сейчас же это был выход из положения. Да и работать с детьми мне нравилось – все на лету схватывают. Со взрослыми так не бывает. Они элементарных приемов освоить не могут. Таким образом, я решил совместить приятное с полезным. Если у меня и были опасения, что мою просьбу не удовлетворят из-за моих сомнительных «подвигов», то они развеялось после того, как в часть приехал сам директор подшефной школы и лично попросил, чтобы я организовал у них спортивную секцию. Мне разрешили. Теперь я пользовался правом покидать пределы части во внеурочное время и дни тренировок, после обеда. Само собой разумеется, что ночевать я должен был в полку. ***** В этот раз к конспиративной квартире я добирался своим ходом. Я уже знал, как именно нужно заходить на КК, иногда ее называют «базой». Оказывается, это целая наука. Никогда нельзя сразу же идти на адрес. Для начала нужно удостовериться в двух вещах. Необходимо убедиться, что за тобой или самой «базой» не ведется наблюдение, и что тебя не видит никто из людей, которые могут тебя знать. Никогда нельзя входить в помещение, если в этот момент мимо следует городской транспорт. А если действие происходит в маленьком населенном пункте, то и при большом скоплении людей рядом с КК. Поэтому для начала я, как нас и учили в «спецухе», выучил все возможные, а заодно и невозможные пути подхода к объекту. Чем их больше – тем лучше. Категорически запрещается заходить на КК все время по одному и тому же маршруту. По возможности их надо менять. Поэтому спецобъекты и стараются расположить так, чтобы у людей, которые будут эти объекты в дальнейшем посещать, такая возможность была. Однако бывают и исключения. Именно таким исключением и была КК, на которую я сейчас шел. Всего два подхода. В этом случае рекомендуется провести не минимум два, как обычно, приема по выявлению возможной слежки, а не меньше четырех. Причем, хотя бы один этих приемов должен быть направлен на выявление стационарных и визуально-технических постов наблюдения. На жаргоне спецслужб такие действия называют контрнаблюдением. В спецшколе мы разыгрывали настоящие спектакли на полигоне, учили до автоматизма все эти приемы. Старались, чтобы они одновременно не вызвали подозрения у филеров. Но я сейчас волновался и поэтому после нескольких судорожных метаний, которые вряд ли кто-то осмелился бы назвать приемами контрнаблюдения, я, наконец, решился перешагнуть порог святая святых. Меня встретил тот самый человек, который когда-то был со мной в «Пирожке», когда я ехал сюда в первый раз. На этот раз он был настроен ко мне вполне доброжелательно: — Толя! – Он протянул мне руку. – Я сегодня «на дежурке». Видел, ты хорошо зашел. – Толик показал мне рукой на мониторы, отображающие все происходящее на улице вблизи «базы». – Только вел себя немного неестественно. Но попервой это со всеми бывает, привыкнешь. — Мне к начальнику отдела. Он на сегодня назначил... — Погоди с полчасика. Скоро должен быть. Он же тут наездами бывает. А сам все больше в Саратове отсиживается. — А кто же вместо него бывает? Ну, если что срочное, то к кому обращаться? — Да вот сюда звонишь или приходишь, и обращаешься. В любое время суток. А так, в принципе, нами местный резидент управляет. Если тебя в «куст» уже направили, то скоро с ним познакомишься. — «Куст»? – Я удивился. Такого спецтермина я еще не слышал. — А ты еще не знаешь, что это? Ну, это наш, местный сленг. Не заимствованный. Мы так «паутину» называем. Я снова с непониманием уставился на Толика. Тот посмотрел на меня с удивлением. Мол, и откуда ты такой непонятливый взялся? — Ну, а что такое агентурная сеть знаешь? Это-то я знал. И утвердительно закивал головой. — Ну вот, так это же оно и есть. А «куст» потому, что если схематично нарисовать структуру взаимосвязей «резидент – агент» или «разведчик – агент», и все информационные каналы на схеме вытянуть вверх, и расположить в одном секторе, то получится самый настоящий куст. Корень – резидент. Основные стволы – штатные разведчики, типа нас с тобой, ну а веточки – агенты, информаторы, доверенные лица и все такое прочее. Я почти понял. — Слушай, Толя, я ты часом не математик? — Не-а, я картограф. – Гордо заявил дежурный. – Закончил МГУ по специальности «математическая картография». — Так это ты придумал? Про «Куст»? — Нет, конечно, – за самодеятельность здесь голову сразу открутят. Да это и понятно, мы друг друга с полуслова понимать должны. А если каждый будет термины выдумывать, то вряд ли из этого что-либо хорошее получится. — А ты один здесь? — На дежурке – да. А там, – Толик показал на пол, видимо, имея в виду подвал, – охрана наш покой стережет. — Из наших? – Спросил я. — Да, они только нашу «базу» охраняют. И толком не знают, чем мы тут на самом деле занимаемся. Поэтому с ними не откровенничай. — А другие КК тоже под охраной? — А бес его знает! Я ведь, Дима, даже не знаю, есть ли в этой дыре свои «квартиры» у «стрелков». У «мозгов», так мы подотдел подготовки операций называем, точно нет, потому что, когда они что-то задумали, то сюда из Саратова приезжают, и нашей КК пользуются. А так, как нам друг другом любоваться не рекомендуется, то мы себе для такого дела еще одну квартирку присмотрели. И во время «мозговых» набегов там обитаем. А вот «чистильщиков» я здесь что-то не видел. Я в службе уже шесть лет, а видел их всего дважды. Да и то на подстраховке, во время разработки. Думаю, что они тем же похвастать могут. Мы для них тоже за семью печатями. — Слушай, Толик, мне тут надо кучу бумаги перевести – рапорт писать буду. Где это можно сделать? — Здесь. – Дежурный достал пачку бумаги и книжечку с какими-то бланками, похожую на блокнот. – На, – на бумаге в черновую напишешь. Потом посмотришь, сколько тебе бланков спецдонесений надо, на корешках вверху распишешься, и оторвешь под линеечку. Корешки оставишь. Затем все свое творчество на эти бланки перепишешь. Толя открыл для меня маленькую комнатку, совершенно глухую, без окон и с массивной железной дверью без ручки, похожую на дверцу сейфа. Включил там свет. Я увидел столик, два стула, аппарат для утилизации документов, предназначенный, наверное, для уничтожения черновиков, и какой-то предмет, напоминающий и несгораемый шкаф и почтовый ящик одновременно. — Зайдешь – запрешься изнутри на замок. Когда закончишь свои «мемуары», уничтожь черновики, затем брось отчет в накопитель, – он указал на бронированный почтовый ящик. – Потом нажмешь вот эту кнопку. – Толик показал на массивную серую кнопку на стене около двери. – Я тебя выпущу. — Только не забудь изнутри открыть. – Добавил он. – Иначе если я дверь попробую отворить, то она автоматически заблокируется, и достать тебя оттуда будет сложнее. Да и охрана прибежит. Ну, все, давай, твори. Я зашел в комнату. Дверь за мной затворилась. Зашумел кондиционер. Я сел за стол и начал писать. Не знаю, сколько прошло времени, но когда я опустил исписанные бланки с грифом «секретно» и пометкой «срочно», в накопитель и меня, наконец, выпустили из этого мини-бункера, Историк уже приехал. Он подошел к дежурному и за что-то в вежливой форме отчитал его. Толя стоял красный как рак и твердил: «Понял, больше не повториться». Увидев меня, Андрей Владимирович пожал мне руку и жестом показал, чтобы я прошел в комнату, где меня ждала все та же неизменная обстановка, за исключением, наверное, только самовара. Вслед за мной зашел и начальник отдела. — Ты, Дима, еще наших правил не знаешь, но впредь учти, – если заходишь на квартиру, – с дежурным болтать на отвлеченные темы категорически запрещается. Только по делу и кратко. Он должен отслеживать обстановку по мониторам и принимать сообщения по радиостанции. А во время болтовни может кое-что и прозевать. Тебя я на первый раз прощаю, а вот Анатолий будет наказан. К тому же это не первый раз. Из-за своего длинного языка он уже два года как в разработках не был, и переведен в дежурную часть. А это выслуга всего лишь год за год и зарплата соответственно меньше. — Год за год? – Переспросил я. – А обычно сколько? — Обычно же выслугу лет разведчику считают как год за два, а в случае внедрения – год за три. Поэтому расчетный возраст возможного выхода на пенсию у добросовестных сотрудников – через десять – пятнадцать календарных лет службы. Однако, это теоретически. На практике же, «бойцы невидимого фронта» часто работают до глубокой старости. Я думаю, что наша структура тоже не будет исключением. Я не стал спрашивать у Историка, как он узнал о нашем разговоре, но начальник отдела сам ответил на этот вопрос: — Тебе, наверное, интересно, как я узнал о нарушении внутреннего распорядка? Отвечу – я хорошо знаю Толю, и поэтому спросил у него, о чем он с тобой разговаривал. Анатолий передал мне содержание вашей беседы. Видишь, он не соврал, хотя мог. Запомни, сынок, у нас нельзя кривить душой даже в мелочах. Какой бы горькой ни была правда, ее скрывать нельзя. Пусть то, что произошло – будет тебе уроком. — Ясно! Учту. – Отозвался я и перешел к делу: — Я отписал все, что происходило в полку во время акции неповиновения. Данные находятся в накопителе. — Да, я уже в курсе. Хорошо сработал... Теперь это все будет анализироваться вместе с другими подобными материалами. Но это уже не наша забота. Но, я собственно вызвал тебя не для этого. Прежде всего, поздравляю тебя с присвоением первичного офицерского звания – лейтенант. – Историк улыбнулся. – Ну, что, и теперь будешь офицеров «шакалами» называть? — Да я... В общем... — Ладно, ладно. Верю, исправился. А сейчас нам надо тебя для личного дела и на удостоверение сфотографировать. — Для какого удостоверения? Прикрытия? — Нет, работника госбезопасности. — А разве мы пользуемся удостоверениями в своей работе? — Носить его с собой тебе никто не даст. Удостоверение будет храниться в твоем личном деле. Таков порядок. — Я его хоть увижу? — Увидишь, даже потрогаешь! Тебе ведь в его получении расписываться придется. – Усмехнулся Андрей Владимирович. – И так же будет, когда старлея присвоят. Вплоть до майора. — А дальше? — Ишь, какой скорый! На «дальше», сынок, надо более фундаментальное образование получить, но об этом еще рано говорить. Радуйся, что хоть до майора на «зеленый свет» проедешься. У нас ведь потолки званий низкие. Как и в целом по госбезопасности. Для разведчика в «наружке», наружного наблюдения, со спецшколой за плечами, потолок – старлей. Для «бойца» из оперативной установки – капитан. А для разведчиков внедрения – майор. Ну, а за особые заслуги перед Родиной могут при выходе на пенсию сверх потолка и подполковника присвоить. Историк достал из настенного шкафчика самовар: — К слову, комитетовские «топтуны–наружники» официальных служб КГБ – максимум до старшего прапорщика могут дослужиться. У них разведчик – прапорщик, старший разведчик – старший прапорщик. Как видишь, – у нас же даже «топтуны» – офицеры. — А в МВД? — Тоже офицеры. Только у них не воинские, а специальные звания – а это, как говориться, две большие разницы. – Историк замолчал, а потом, чтобы я больше не задавал общеизвестных, как ему казалось вопросов, попросил: — Сходи-ка, Дима, воды свежей набери. Чайку попьем. Я схватил самовар и помчался набирать воду в подсобное помещение. Скоро мы сидели за столом, и пили чай с чабрецом. Когда наше пиршество закончилось, Историк направил меня к Толику, который, кисло улыбнувшись, выдал мне рубашку военного образца, офицерский китель, галстук и лейтенантские погоны с темно-синими просветами. Для фотографирования. Увидев эти вещи, я не удержался от улыбки. Китель и рубашка были разрезаны пополам. Обе половинки на спине соединялись резинками. Погоны же крепились к кителю булавками. — Че улыбаешься? – Спросил Толик. – У нас только один комплект на всех для фотографирования. А комплекция у всех разная. Вот и приходится изворачиваться, как можем. Я оделся, и Толик меня сфотографировал. Скоро я снова предстал перед Историком. Наверное, у меня на лице блуждала идиотская улыбка – я никак не мог избавиться от впечатлений, вызванных переодеванием в «безразмерное» обмундирование. Поэтому Андрей Владимирович спросил у меня, кто же меня так рассмешил? Я объяснил ему, в чем дело. — В принципе, как каждому военнослужащему, тебе должны предоставить свое, личное обмундирование. – Прояснил ситуацию он. – Однако форму мы не носим. Поэтому нам полагается вместо этого денежная компенсация. Так называемые, «шмоточные», за износ на работе собственной одежды. На довольствие мы тебя уже поставили. Но, учитывая, что ты сейчас уже носишь форму, пусть и не офицерскую, но все же выданную тебе государством, «шмоточные» тебе пока не положены. Вот когда «дембельнешся» и прибудешь к постоянному месту работы, тогда и получишь эти деньги. — Андрей Владимирович, а мое назначение в Киев для работы под прикрытием – это уже решено окончательно? Конечно же, мне хотелось работать дома, в Киеве, но и здесь у меня было то, что держало меня в этой дыре крепче любых замков. Я имею в виду Иру. Ее и нашего будущего ребенка. О них я не мог забыть ни на минуту. — Я знаю, о чем ты. Если бы ты учился на «стрелка», то остался бы здесь, я имею в виду область, наверняка. Но «разведка» – это более тонкое направление нашей деятельности, требующее помимо спецшколы еще и дополнительных знаний об Армии вообще. Ведь специфика нашего отдела – военные. Это кроме спецшколы еще год учебы, уже в другом учебном заведении. А ты же еще и Спецучреждение не закончил. Да и штат наш уже укомплектован... К тому же подобные решения принимаю не я. Я хотел оставить тебя у себя. Но мне запретили. Молод, говорят, горяч, неопытен, поэтому дров наломать может. Да, что ты нос повесил? Тебя же выделили. О таком назначении мечтает каждый! — А Ира? Она же появилась в отделе, когда была еще моложе, чем я сейчас. — Тогда было совсем другое время – отдел только создавался. К тому же она сначала была, в основном, в «пехоте», а не планировала наши операции. А это, как я уже говорил, две большие разницы. — Андрей Владимирович, я ведь хочу на ней жениться. У нас... – Я осекся. — Что, у вас? Давай, давай, продолжай. Я молчал. — Решение женится – одобряю. А то, что ребенка необдуманно «соорудили» не поддерживаю. — Вы знаете? — Ты давно ее видел? Сейчас уже не скроешь... — Я женюсь на ней. — Не сомневаюсь. — И увезу к себе, в Киев. — Она нужна здесь. – Отрезал Историк. — Андрей Владимирович, вы сейчас говорите со мной как начальник с подчиненным, или наша беседа стала неофициальной? Начальник отдела смягчился: — Не официально. Если женишься, то куда ж я денусь... Тогда моих Киевских коллег можно будет поздравить. Они получат классного специалиста. Обидно только, что готовил то ее я! Пророчил ей свое место. — Она и там не пропадет! Андрей Владимирович с усмешкой посмотрел на меня: — Думаю, что рядом с ней и ты тоже. Ну и семейка получиться! Если еще и ребенок в вас пойдет... Ладно, хватит пузыри пускать. Давай о деле! — Тебе Иван все рассказал, что нужно будет делать? — Да, все. С посредником тоже познакомил. В ближайшее время начну «доить» Писаря. — Пока отставить. До окончания всей этой истории с грушным шифровальщиком. Рискуем подставить Писаря. Если его на этом этапе разработки начнут контролировать люди из ГРУ, то вся наша полугодовая игра с ними окажется бесполезной. И еще, в полку действует агент армейской разведки. Кто это – нам пока не известно. По возможности, будь осторожнее. — Понял! — Это в принципе все, что я хотел тебе сообщить. Можешь идти. Да, и Ира просила тебе передать, что у нее все нормально. Примерно через месяц она сюда приедет. И ... в общем, ну, она еще хотела ... передать, что... – Андрей Владимирович неожиданно замялся. Наверное, раньше ему ни когда не приходилось выполнять столь деликатные поручения. — Любит меня? – Подсказал я ему. — Во-во, это самое она и просила тебе сказать. – Оживился Историк. – Только помни, я тебе ничего такого не передавал. — И, вообще, мало ли чем мои подчиненные могут заниматься у меня за спиной в свободное от работы время. У нас же сейчас полный консенсус!.. – Пошутил, пародируя голос первого Президента, мой начальник. Я рассмеялся, причем совершенно искренне. Просто не ожидал, что под личиной этого прагматичного человека может скрываться талантливый артист. Позже Горбачева пародировали часто и многие. Со временем, это стало настоящим жанром. Но все же наиболее правдоподобным мне и до сих пор кажется «выступление» Андрея Владимировича. Может, потому, что я слушал такое впервые. ***** Вот и октябрь. Подули холодные степные ветры. Под их веяньем и настроение было каким-то подавленным. Полетов в ближайшем будущем не предвиделось, и я, закончив профилактический осмотр «своего» борта, с более чем трехметровой высоты «Крокодила» наблюдал, как переливается под порывами ветра серебристая полынь, огненное море, которой в бликах багрового заката тянулось до самого горизонта. Завтра будет шестнадцатое число. На этот день и было назначено первое серьезное задание в моей жизни. Я понимал, что от того, как я справлюсь с ним, будет зависеть очень многое и очень многие. Конечно же, я побаивался предстоящего. Но одновременно и гордился тем, что именно мне отведена одна из основных, пусть пока и не самая главная, роль в очень серьезном деле. В душе я всегда был романтиком. И уже сам факт принадлежности к спецслужбам согревал мне душу. Мне нравилось думать, что я на своем месте и все, что я делаю, обязательно принесет пользу. Кому? Ну, конечно же, в первую очередь людям, нашей стране. По крайней мере, я так думал тогда. Накануне я обошел все маршруты, по которым мне завтра придется передвигаться. Присмотрел несколько проходных дворов и чердаков, с помощью которых я мог оторваться от возможных преследователей. Не оставил без внимания и частный сектор. Особенно огороды, по которым можно было достаточно долгое время мотать филеров, изображая искреннее желание оторваться от них. Ночью я практически не спал, проигрывая в уме все возможные комбинации и ходы завтрашней игры в «прятки». В принципе, наверное, это смешно, когда в нее играют взрослые люди. Однако, мне, поверьте, было не до смеха. И вот наступило утро шестнадцатого октября. После обеда, как обычно, я вышел из части и отправился в школьный спортзал. Тренировки сегодня по плану не было, но, ведь полковое начальство об этом не знало. В спортзале я переоделся в спортивный костюм и покинул школу, сказав бабушке на вахте, что решил сделать пробежку на свежем воздухе. Я бегом отправился к месту встречи с татарином. Немного не добежав, перешел на шаг. Взглянул на мост. На мосту, облокотившись о его перила, стоял человек. Татарин. Он курил. И на его пальце действительно была татуировка – перстень. Как можно независимее я подошел к нему: — Эй, друг, ты не скажешь, у кого тут можно купить самогонку? А то у меня день рождения скоро, хочу запастись! Татарин изучающе посмотрел на меня: — Да, есть тут одно место. Пойдем, покажу. Началось! Мы не спешно двинулись в путь. Я несколько раз незаметно оглянулся. «Топтунов» вроде бы не было. Но я уже не был настолько наивен, чтобы доверять своим глазам. Ведь я даже не видел людей из бригады контрнаблюдения, хотя точно знал, что оно ведется. Уже при подходе к дому татарина неожиданно нам навстречу из-за поворота выскочил человек. Что-то насторожило меня в нем. Почти тот час я понял, что именно: молодой человек старался держаться напротив солнца – для этого он и шел немного наискось, по диагонали тротуара, практически прямо на нас. Я сразу же, как меня этому учили, прикрыл лицо ладонью, как бы поправляя волосы или почесывая лоб. Но одновременно, в прямом смысле слова, продолжал сквозь пальцы наблюдать за фотооператором. Нас фотографировали, – в этом у меня не было сомнений. Да и экипировка, то есть одежда, и носильные вещи филера соответствовали той, какая обычно бывает у специалистов такого рода. То, что группа наблюдения решилась на этот достаточно рискованный шаг, говорило об эффективной работе разведчиков контрнаблюдения. Они, видимо, смогли блокировать все попытки «топтунов» сфотографировать меня дистанционно, со стационарных постов или оперативных машин. Только так я могу объяснить, почему они решились показать мне своего человека. Наивным бы было предполагать, что я не смогу опознать в нем «топтуна». Хотя, татарин же, похоже, ничего не заметил – мало ли людей на улице. И каждый может ходить, как вздумает по— или против солнца. Кто на что горазд. Да и я тоже вряд ли бы обратил внимание на «фотографа», если бы мне не пришлось самому на занятиях в спецшколе видеть и изучать всю эту закамуфлированную под одежду, пряжки ремней, дипломаты, портфели, зажигалки, заколки и прочие вещи шпионскую амуницию для скрытого фотографирования. Для непосвященных – фотограф был просто прохожим. Я же его расшифровал. Дело в том, что как бы удачно не была внешне замаскирована фотоаппаратура, всегда будет существовать отверстие для фотообъектива или светооптического вывода. Светооптические устройства тогда применялись крайне редко – они были очень дороги. И визуально вычислить их значительно сложнее. В те годы при наружном наблюдении спецслужбы использовали, в основном, оптико-механические устройства. Обычно размеры такого аппарата крайне малы, – самый крупный из всех виденных мною, устаревшая, но достаточно эффективная модель «Аякс» с ручным управлением и выводом операторской панели в рукав или карман спецодежды – был размером всего с половину женской ладошки. Его объектив был не больше средней пуговицы. Но вот к пуговицам то их как раз и не монтируют, по крайней мере, в Конторе. Точнее такие попытки были, но не прижились – специалистами откинуты, как демаскирующие. Они действительно сильно бросались в глаза во время работы. Для этой цели гораздо больше подошли самые обычные заклепки и пассивная часть застегивающихся кнопок, на жаргоне именуемая «папой». В клепке или «папе» делается отверстие соответствующего размера. Оно маскируется раздвигающимся шторками на манер тех, что в самом фотоаппарате. И открываются они синхронно с родными, например, «аяксовскими». Цвет шторок, как правило, соответствует цвету всех остальных кнопок или клепок. Часто так же монтируют такую аппаратуру в портмоне или даже кошельки-пояса, как раз входившие в это время в моду. Дистанция, с которой при фотографировании можно получить достаточно сносные фотографии – от двух до шести метров. Однако всегда существует опасность «промахнуться», и сфотографировать, например, как я по началу, вместо объекта – небо. Наводить то объектив приходится наугад, по наитию, и часто во время ходьбы, когда любая фотокамера, как бы она ни была хорошо закреплена, буквально пляшет. Поэтому оператор вынужден или останавливаться или придерживать аппарат рукой, наводя его на объект фотографирования. И всегда та кнопка, в которую выведен объектив, будет не застегнута и направлена в сторону фигуранта. С клепками сложнее – они все на виду – трудно понять какая из них «ненастоящая». Если во время фотосъемки смотреть на такую кнопку, то можно увидеть как она «моргнет». Может также сверкнуть объектив. Но обнаружить это можно только с близкого расстояния и в случае, когда ты заешь, что именно должно произойти. Поэтому я и смотрел на джинсовую куртку «топтуна», даже когда прикрывался ладонью. Все кнопки на его куртке были застегнуты. Все кроме одной. И когда филер приблизился, я и увидел то, что ожидал. Кнопка «моргнула». Заняло это лишь доли секунды. Но и этого хватило, чтобы мои подозрения подтвердились. Я не стал стараться запоминать лицо «фотографа», потому, что точно знал, что после того как я видел его, «топтуна» из разработки выведут. И я его больше не увижу. Когда филер поравнялся с нами, меня так и подмывало сказать: «Дядя, щелкни пуговкой!». Или что-то в этом роде. Но я сдержался. Это был совсем не тот случай. Да и я, похоже, уже начал взрослеть. Что ж, мне оставалось только сделать делать вид, что ничего не произошло. Я зашел в развалюху Татарина. Тот сразу же отдал мне бутыль самогона, который я засунул за пазуху, и небольшой самодельный конвертик. Его вполне можно было разместить в кармане, что я и сделал. Затем я вышел на улицу. И не спеша, пошел по заранее намеченному маршруту. Погуляв с полчаса, я приметил возле гастронома унылые рожи трех алкашей. Видно было, что их колотил большой «будун», а денег на опохмелку у них не было. Ясно это было потому, что они клянчили мелочь у всех, кто выходил из магазина. У меня созрел план. Я зашел в расположенное неподалеку почтовое отделение. Купил там три почтовых конверта. Положил в каждый по листочку бумаги, предварительно сделав вид, что черкнул в каждом письме несколько строк. На самом деле я позаписывал туда ничего не значащий набор цифр и букв. Пусть кое-кто поломает голову над расшифровкой «кодированного» сообщения. Заклеил конверты. Потом понадписывал на них реально существующие адреса, которые находятся в разных частях городка, но никакого отношения к «Конторе» не имеют. Я вышел из почты и сразу направился к поклонникам Бахуса. Они были на месте. Ни говоря не слова, вытащил из-за пазухи бутылку и многозначительно показал ее пьянчугам. Они как завороженные уставились на емкость с животворящей жидкостью. — Понял, не дурак! – Сказал один из выпивох. – Что надо сделать? Судя по расписанным татуировками по самые локти рукам, их хозяин на своей шкуре испытал, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Поэтому он понял меня без лишних слов: седлает дело – получит бутылку. — Только без криминала. Я в завязке. – Добавил он. — Да, ничего особенного, мужики. Я вам сейчас по адресочку скажу, а вы по ним пройдетесь, да разнесете эти письма. Опустите их в почтовые ячейки указанных там домов. Лады? — Без вопросов. А что с бухлом? – Они просто не могли оторвать взгляд от самогона. — Сделаем так. Я отдам вам бутылку сейчас, а после работы получите еще червонец. Встречаемся здесь через два часа. Согласны? Еще бы они были против! Мне же было важно, чтобы каждый из них подольше пошатался по городу. Таким образом, я распылял силы «топтунов». Ведь они обязаны устанавливать личности всех связей, – то есть, людей, с которыми я контактировал. А для этого должны выделить часть сотрудников. И наблюдающих конкретно за мной «топтунов» станет меньше. А если учесть, что им еще придется отработать адресатов моих «шифровок», то попотеть наружке явно придется. А это и есть основное мое задание. Нельзя давать армейцам времени на раздумье. Все должно выглядеть так, будто я и вправду стараюсь отделаться от хвоста. Желательно от него даже отделаться на самом деле. Тогда они и вовсе перестанут что-либо соображать, и направят все усилия, чтобы найти меня. Найдут – хорошо, нет – еще лучше! Главное потянуть время. Я направился к дому культуры (ДК). «Пирожка», естественно, там не было. Недалеко от ДК я еще раньше приметил двух подъездный дом-пятиэтажку. Из одного подъезда в другой можно было пройти через сообщающий их чердак. С чердака можно было также выбраться на крышу и спуститься вниз, на улицу, по пожарной лестнице с тыльной стороны строения. В один из подъездов этого дома я и направился в первую очередь. Начал тихонечко подниматься по ступенькам к чердаку. Остановился. Прислушался. За мной ни кто не шел. Я поднялся на чердак. Там я еще накануне оставил запасные кеды, чтобы переодеть их. На первый взгляд бессмысленное занятие – переобувание, все же имело под собой основание. Дело в том, что современные филеры вовсю используют в своей работе специальные химические составы – люминофоры, а также радиоизотопы малого излучения. Для здоровья человека они никакой угрозы в себе не несут. Но эти вещества очень едкие. И достаточно объекту наблюдения всего лишь одной ногой вступить в «пыль», как люминофорный или радиоактивный след будет присутствовать везде, и достаточно долгое время, где бы фигурант ни побывал. Обнаружить эти вещества без специальных приборов невозможно. Иногда их наносят на ручку входной двери квартиры или автомобиля объекта наблюдения. Обычным мылом эти вещества также плохо смываются. И все к чему прикасается «меченый», включая других людей, начинает «светиться». Например, если «помеченный» объект зашел на адрес, ранее не известный «топтунам», то им совершенно не обязательно сломя голову мчаться туда вслед за ним, рискуя расшифроваться, чтобы визуально обнаружить, куда именно зайдет или откуда выйдет фигурант. Достаточно будет лишь пробежаться по подъезду, когда объект уже зашел на адрес, и «посветить» специальным фонариком на звонки или коврики под дверями. Где след оборвется, или «засветится» кнопка звонка, там и надо искать фигуранта. Я переобулся. Затем подошел к выходу из чердака, который вел в другой подъезд, не тот из которого я проник сюда, и тщательно потрогал ручку дверцы и саму дверь руками и для профилактики постучал подошвами снятых кроссовок о пол чердака перед выходом. Чтобы оставить следы. Пусть «топтуны» думают, что я зашел на адрес через чердак в соседний подъезд. Потом спрятал кроссовки среди мотков стекловаты, в изобилии валявшейся тут же. Натянул на руки списанные авиационные перчатки, специально для этой цели выклянченные мною у старшины. Это чтобы исключить возможный «фон» – ведь я переобувался, и возможно мои руки теперь тоже светятся. Затем вылез на крышу через оконный проем и спустился вниз по пожарной лестнице. Я действовал наугад – у меня не было под рукой прибора, с помощью которого я мог бы удостовериться в своих предположениях. Но уже то, что вслед за мной в подъезд сразу никто не ринулся, говорило о том, что каким-то образом они уже ухитрились меня пометить. Или решили караулить на этажах, когда я выйду. Но это менее вероятно. Я бегом, как спортсмен, совершающий пробежку, бросился бежать. В то время я бегал как лошадь. И по моим расчетам, бригада наблюдения, лишившаяся стацпостов и, части автотранспорта, которому, в таких случаях, предварительно заблокировав выходы из него, обычно нагло и по-хулигански, во время первой же остановки, прокалывают шины, вынуждена будет бегать за мной по пятам, а не предавать наблюдение от одного поста к другому. При условии, конечно, что они меня не потеряли после моего шоу на чердаке. Похоже, что все-таки потеряли, потому, что некоторое время я, как не проверялся, а никаких признаков хвоста за собой обнаружить не мог. Но долго это продолжаться не могло. Городишко то маленький. Перекроют его поквартально, особенно в районах, прилежащих к месту утери объекта и обнаружат вновь. Что и произошло. Едва я вбежал на одну из улочек частного сектора, как буквально лицом к лицу столкнулся с группой людей, стоявших возле машины «Скорая помощь». Но медработников они как раз напоминали меньше всего. Увидев «Скорую помощь» я резво свернул на соседнюю улочку и, что было духу понесся к огородам. Филеры толпой помчались за мной. Я уморил «топтунов» настолько, что они уже совершенно от меня не прятались. А работали только на удержанье, получив, видно, приказ, не потерять меня, причем любой ценой. И по возможности отобрать у меня мой «бесценный» груз. То есть перешли от скрытого наблюдения к примитивной наружке. По неопытности я недооценил противника. Когда одна часть филеров толпой носилась за мной по огородам под лай собак, распугивая воронье и местных жителей, вторая, ждала, когда я выдохнусь. И когда это произошло, они отозвали своих товарищей. Я огляделся вокруг и решил, что уже оторвался от наблюдения. После чего смело направился к тайнику. Но когда зашел на территорию стройки и положил конверт в мусорный бак, ко мне бросились какие-то люди. Один здоровяк, подбираясь ко мне, буркнул, тяжело дыша: — Все, набегался, спортсмен... Я здорово струсил, но решил все-таки разыграть из себя простачка: — То, что вам надо – вон там. – Я указал на мусорный бак. Когда громила посмотрел туда, куда я показывал, я разогнался, подпрыгнул, и изо всех сил ударил его обеими ногами в грудь. Он упал. В плотном кольце нападавших образовалась брешь. И я не преминул ею воспользоваться. Вряд ли бы я ушел от них, но меня выручили наши люди из контрнаблюдения. Когда я выскочил за строительное ограждение, то возле меня притормозила та самая, уже знакомая мне бежевая «копейка». Дверка открылась, и кто-то буквально за шиворот втащил меня на заднее сиденье автомашины. «Жигули» рванули с места. Нас никто не преследовал – «топтуны» уже получили, что хотели. Точнее то, что мы им вместо этого подсунули. Мне очень хотелось верить, что интерес для них я уже не представляю. — Я же говорил тебе, что еще набегаешься! – Повернулся ко мне знакомый еще по первому моему путешествию к Историку водитель. — Как разработка? Все прошло нормально? – Спросил я его. В салоне раздался громкий смех. — Он спрашивает, все ли нормально? – Гоготал сидящий рядом со мной амбал. – Димуля, да тебе памятник поставить надо. Такой веселухи, как сегодня, у нас давно уже не было. Рутина уже совсем было, нас засосала. Даже мхом покрываться начали. А тут ты со своими номерами... прямо цирковая программа. Ты же совершенно не предсказуемый. Даже нам жизнь не захотел облегчить. Но это все от неопытности... Ох, и намаялись мы с тобой. А военным еще больше досталось... Ты зачем бугая этого свалил? Ничего бы они тебе не сделали – не в их интересах войну между нами развязывать. Забрали бы у тебя твою «дезу», и отпустили бы на все четыре стороны. Все кто был в машине, кроме меня, удивленно уставились на говорившего. — Дезинформацию? – переспросил водитель. – Так, ты, Серега, с самого начала знал, что это все просто подстава. И молчал? И что тут в действительности происходило? Кому все это надо было? — Я старший группы контрнаблюдения, и мне положено было обо всем знать. Ну, может, и не обо всем, но о многом. – Сергей искоса посмотрел на меня. — А ты, Саня, разведчик-водитель. – Продолжил он, протягивая всем по очереди пачку сигарет «ВТ». – Твое дело баранку крутить. Понял? Я верно говорю, а, Дим? Каждый должен знать, только то, что ему положено, правда? Судя по приподнятому настроению Сергея и его откровению перед подчиненными, разработка завершилась успехом. Шифровальщик в наших руках и, скорее всего, уже вне пределов досягаемости армейцев. Сергей рассказал мне, как работали его люди с самого начала операции. Оказывается бригада контрнаблюдения, всего на двух машинах ухитрилась практически полностью блокировать все посты наблюденья «топтунов». Их обнаружили еще до того, как я подошел к мосту. Причина такой невероятной удачи в том, что армейцы были «приезжими», и работали шаблонно, в расчете на внезапность и без детального учета местных условий. Наши же частенько проводили в этой дыре свои разработки. Почему они выбрали именно этот городишко, я не знаю и до сих пор. Наверное, из-за того, что сюда съезжались к «Писарю» за документами наши беглые клиенты, которые сразу же попадали под скрытое наблюдение... Точно не знаю. Но наши сотрудники знали здесь каждый камушек, чего нельзя было сказать про наружку военных. Потому группе контрнаблюдения и удалось достаточно быстро предсказать, что предпримут военные. И уже в течение первых полу часа от начала операции, «топтуны» остались без спецсредств и автомобилей. Точнее, все это у них было, но они не имели возможности этим пользоваться. Наши действовали в каждом случае по-разному. Где стационарный пост, «случайно» закрыл грузовик. Где, посреди улочки вдруг начались дорожные работы, мешая проезду, хотя еще полчаса назад их не было. А где в бензобак передвижного поста «врага», машины «Скорая помощь», насыпали сахар, из-за чего в самый ответственный момент двигатель автомобиля заглох. В каждом конкретном случае – по-разному. Словом, сначала все шло как по маслу. Но потом я решил побегать. И в своем стремлении измотать «врага» явно перестарался. Точнее это уже было никому не нужным мальчишеством. И не только никому не нужным, а даже вредным. Ведь вымотал я и своих тоже, когда все и так шло по плану. А действовать мне нужно было с учетом возможностей контрнаблюдения. Я же увлекся и совершенно позабыл, что работаю не один. «Контрики» в самом конце всей этой истории даже потеряли меня из виду. От чего немало переволновались. Но им был известен конечный пункт моего путешествия – замороженная стройка. И они сразу же направились туда. И вовремя, потому что вновь увидели они меня, кода я, протаранив брешь в стене из «топтунов», вылетел за строительное ограждение, и чуть не попал под колеса оперативной машины контрнаблюдения. Где меня и подобрали. Я был им за это очень благодарен. Ибо совершенно не разделял Сергеева оптимизма в отношении того, что топтуны отпустили бы меня на все «четыре стороны». Сергей не видел их свирепых рож. А я видел. Поэтому понял – «топтуны» к тому моменту уже знали, что шифровальщика у них увели из-под самого носа. Я сделал такие выводы также потому, что филеры видели, как я бросил конверт в контейнер. Но никто из них даже не пошевелился, чтобы достать его оттуда. Армейцам нужен был я. Для допроса. Они надеялись, что я помогу им выйти на след шпиона. Мои мысли прервала бортовая радиостанция, расположенная под передним сидением машины. Экипажу «копейки» было приказано сворачиваться, и следовать на базу. Сообщили также, что служба наружного наблюдения нашей Конторы уже «проводила» своих армейских коллег за черту города. Сразу, после того как меня подобрала группа контрнаблюдения, «топтуны» сразу же потеряли к моей персоне всякий интерес. И, подцепив на буксир «Скорую помощь», выехали из нашего негостеприимного городишки. Недалеко от гастронома я попросил остановиться, попрощался с «контриками» и подошел к его входу. Троица была уже навеселе. Я протянул им обещанные десять рублей, и хотел, уже было идти в школьный спортзал переодеваться, как из гастронома вышел тот самый капитан, что был дежурным по полку, когда мы организовали акцию неповиновения. Он был в «гражданке», то есть не в военной форме и с авоськой в руках. Конечно же, он меня узнал: — Ух, ты, кого я вижу! Один и без охраны! Прогуляемся? Я мрачно кивнул головой. Мы отошли. — Тебе известно, что военнослужащие срочной службы не имеют права покидать территорию части без разрешения? Я усмехнулся и протянул ему свой военный билет и разрешение на выход за пределы части за одно. Капитан углубился в его чтение. Затем весело посмотрел на меня. У меня появилось такое впечатление, что он понял что-то очень важное. — Ну а кто тебе разрешил разгуливать по улицам не в обмундировании? К тому же ты сейчас явно не в спортзале. Как ты это объяснишь? — Пробежаться решил, свежим вечерним воздухом подышать. — А, бегун, значит! — Значит. — Так вот, послушай, бегун, я никому не говорю, что тебя видел, а ты за это поможешь мне. Я тут дом задумал себе построить. В следующую субботу кирпич должны привести. Поможешь разгрузить? Я решил не обострять ситуацию и согласился. Меня насторожила эта внезапная встреча. Я интуитивно чувствовал, что от этого капитана можно ждать значительных неприятностей. Меня буквально жег его взгляд. Я оглянулся, капитан действительно смотрел мне в след. Он уже не улыбался, а только прищурился, как будто бы целился мне в спину через оптический прицел снайперской винтовки. Я решил поделиться своими сомнениями с Андреем Владимировичем. Во время операции по перехвату шифровальщика и некоторое время после нее, он находился в нашем городке. На следующий день я уже был у него. Подробно описал, как действовал накануне. Не забыл и про капитана. — Если эта встреча не случайна, то возможно капитан имеет какое-то отношение к истории с израильским шпионом. – Подвел итог своего рассказа я. — Про двурушника забудь. Они получат его обратно. И уже об этом знают. Так, что не твоя забота. В отношении капитана, я думаю, что эта встреча все же случайна. Но он сам может иметь какое-то отношение к военной разведке. Этого я исключить не могу. К тому же, как я тебе уже говорил, в полку прослеживается их активность. Очень даже может быть, что это капитан... В таком случае, его надо будет сразу же остановить. – Задумчиво сказал Историк. Он достал из стенного шкафчика какие-то бумаги. Некоторое время их изучал. Я молчал. – Мы его уже попытались прощупать, – положив документы на стол передо мной, сообщил начальник отдела, – после того как он «засветился» в нашем делопроизводстве во время имитации по неповиновению. И не смогли собрать о нем хоть каких-то значимых сведений. Это-то и настораживает. Я машинально взял их. Начал рассматривать. Действительно, вся биография капитана было очень шаблонна: «закончил..., не состоял..., не привлекался...» – и все в таком духе. Очень было похоже, что все эти сведения были слеплены специально для него. Слишком уж он был идеален – в жизни так не бывает. — Как мне поступить? – Изучив бумаги, спросил я. — Ты, вот, что, сходи к нему, разгружай кирпич. Узнай, что ему надо. Если речь зайдет о Писаре, расскажи все, что о нем знаешь, то есть правду. Мол, работать с ним будешь через посредника, лично не знаешь. Но ничего кроме этого рассказывать нельзя. Вербовать начнет – соглашайся, тяни время. Попробуем сыграть в две скрипки. Мы будем рядом. На аудиоконтроле. То есть, «прослушку» у него в доме установим. Если это он, то дальше жди гостей. — Он так опасен? — Не исключаю, что он виноват в гибели Рашида! Я не хочу, чтобы пострадал еще и ты. — Понятно... Я последовал распоряжению Историка. И в субботу уже был у капитана. Дом его, расположенный в частном секторе, действительно был не достроен. Точнее недостроенным было только одно его крыло. Но машины с кирпичом, как я и ожидал, не было. Хозяин меня встретил достаточно миролюбиво. Пригласил в дом: — Проходи, присаживайся, кофе попьем, пока машина придет. – Он показал на стул возле кухонного столика. От кофе я отказался. Не потому, что не хотел. Опасался, что подсунет вместе с ним какой-нибудь психотропный препарат, чтобы меня «размягчить». — Ну, как знаешь, – не стал настаивать капитан. – Тогда сразу к делу! — Что кирпич уже здесь? – Попытался я разыграть из себя простофилю. Но не вышло. — Ты, солдат, дурачка не валяй. Не получается у тебя. Давай, рассказывай, что в городе делал? — Я же говорил, – бегал! — Ну, в этом то я не сомневаюсь. Только вот от кого? — От вас, капитан! — Дерзишь. Ну да, ладно. А если я скажу, что мне известно кто ты. — Правда? И кто же? — Точнее, мне известно, что ты не тот за кого себя выдаешь. А вот на кого ты работаешь на самом деле? — Капитан, у вас шпиономания! – Попытался рассмеяться я. — Не думаю. Вот послушай. Я заступаю на дежурство по полку. И вдруг солдаты перестают выполнять приказы. И заварил, как выяснилось, эту кашу ты. Ну, разобрались, и успокоились. Казалось бы все. Но тут я узнаю, что подобные случаи в войсках за последние полгода не редкость. Что это? Совпадение или все это кому-то нужно? Скорее второе. Вот так ты попал в поле моего зрения. А недавно я узнал, от кого ты бегал в действительности. Все стало на свои места. Ну, что так и будем молчать? — А что я должен говорить? — Все, что знаешь. — Это почему же? — Потому, что у тебя нет другого выхода! — Правда? И что вы сделаете? Будете бить? — Нет, сдам тебя в особый отдел. За что? Ты знаешь. Тогда твои хозяева от тебя откажутся. И ты все расскажешь уже официально. У нас хорошо умеют языки развязывать. А после этого, или даже может быть до, по старой доброй традиции спецслужб, твои бывшие коллеги удавят тебя в камере резинкой от трусов. Чтобы меньше болтал. Я ясно выразился? — Яснее некуда. Что вы хотите знать? — Начнем с малого – твое настоящее звание? — Лейтенант. — Для начала не плохо. Как называется подразделение, на которое ты работаешь? — Контора! — Черт, ты опять решил потягать быка за рога! Это же жаргон. Так можно назвать любую «спецуху»! — Но я действительно не знаю! Я в ней недавно. Мне еще не доверяют. Я даже не знаю, чем толком она занимается. Я не ожидал, что капитан мне поверит, ведь я, похоже, не очень правдоподобно соврал. — Ладно, такое вполне может быть. Теперь главное – кто такой Писарь, и какое ты имеешь к нему отношение? — Агент, на которого меня будут выводить. — В чем его ценность? — Пока не знаю. — Контакт будет прямым? — Нет, через посредника. — Умно. Ты на них сначала работаешь, а потом вдруг передумываешь с ними дальше дружить. И хотел бы, да никому ничего толком рассказать не сможешь. Уберут предохранитель – посредника. И поминай, как звали. Класс! Чувствуется рука «серого кардинала». — Кто это? – Продолжал изображать невинность я. — Так у нас КГБ называют. — У кого это, у вас? В ГРУ? — Лейтенант, мне кажется, здесь спрашиваю я. Когда будет первый контакт? — Мне этого не известно. — Очень даже может быть. Кто тебе должен сообщить о времени и месте встречи с посредником? Я не успел ответить, как в дом вошли люди. Двое. Я их знал – Сергей и Толик. Капитан удивленно на них уставился. Я радушно развел руками: — Ба, кого я вижу? Не говоря ни слова, они расселись вокруг стола на свободные стулья. Все молчали. Наконец, капитан нарушил молчание. — Дмитрий, ты не хочешь представить меня своим друзьям? Все-таки он молодец, этот капитан. Ведь, наверняка понял, чем для него это, скорее всего, обернется. Я не сомневался, что он знал, с кем имеет дело. — Да не обязательно нам знакомиться, коллега! – Сказал Сергей. – Трупу как-то совершенно не хочется представляться. — Чем же это я вам так не угодил? Вроде бы я не по вашему профилю прохожу. У меня нет в чулке или за печкой ворованного миллиона. И угрозы обществу я не представляю. Даже наоборот. Мы в одной лодке. Которая тонет! — Ты помнишь, старшего лейтенанта, кавказца? — Ах, вот, в чем дело? Так это был ваш человек? Поверьте, мне его жаль? — Ах, ты ссука, – тебе жаль? Подставил парня бандитам, а теперь ему жаль. – Толик, было, рванулся к капитану, но Сергей остановил его. — Так, все, рассказывай, что знаешь. – Сказал он капитану. – И что не знаешь тоже. Все об этом деле, и тогда, может быть, останешься в живых. — Я вижу, у меня нет выбора... — Нет. — Грубо, но эффективно! Молодцы. Дима, можно полюбопытствовать, когда ты догадался? — Не тяни время, капитан... – Одернул его Толик. — Ладно. Расскажу, – убьют, правда, если узнают, но свои. Не расскажу, убьют наверняка и сразу. Но чужие! Придется рассказывать. — Хохмач, ты, капитан! Вставай, нас машина ждет, тут кое-кто тебя тоже послушать хочет... На лице Сергея было написано такое презрение, что хозяин горько усмехнулся: — Предателей нигде не любят! Правда, Дима? – Повернулся он ко мне. – Вот, учись у старших товарищей, как надо работать. А теперь, прежде чем мы поедем, хочу сказать, что иду я на это не ради себя... У меня есть, для кого жить... Проснулась скрытая наплечная радиостанция Сергея: — Внимание! К вам гости. — Кто? — Женщина с девочкой. Сергей глянул на капитана: — Кто такие? — Жена и дочь. — Ты не женат, и детей у тебя нет. — Только не говорите об этом девочке, ладно? — Так вот о чем ты... На пороге появилась миловидная женщина лет тридцати. За руку она держала белобрысую девчушку лет семи. — Здравствуйте! Володя, – обратилась она к капитану, – ты не говорил, что у тебя гости. — Сослуживцы. Мы сейчас уходим. На службу срочно вызывают. Ты пока тут располагайся, когда буду не известно. Похоже, женщина уже привыкла к постоянным неурочным отлучкам капитана, потому что она лишь пожала плечами: «Мол, смотри, как знаешь». Мы поднялись из-за стола и, попрощавшись, вышли на улицу. Капитана посадили в машину. Туда же сел Сергей. Машина уехала. Я остался вдвоем с Толей. — Его убьют? Спросил я у Толика. — Не думаю. Это мы его так, шугнули, для острастки. К тому же он согласился говорить. Теперь ему дороги назад нет. Он наш. Я с облегчением вздохнул. Мне совершенно не хотелось, что бы он погиб. К тому же появление женщины с ребенком пробудило у меня какие-то сентиментальные чувства, каких я раньше за собой не замечал. Видимо потому, что я скоро стану отцом... — А как бы ты действовал, если бы твоя расшифровка перед капитаном произошла внезапно или ты не успел бы сообщить нам о своих подозрениях? – Полюбопытствовал Толя. — Отвечать обязательно? — Да, нет, просто интересно, что от тебя можно ждать? — Я бы его убрал... – Ответил я, хотя совершенно не был в этом уверен. — Да уж. Кто бы сомневался! – Усмехнулся «вечный дежурный». – Ты ведь тоже наш... У Конторы талант таких людей находить. Рожа добрая и безобидная. Глаза честные-пречестные, не порочные. А человека грохнуть, – что жабу раздавить! — Нет! — Что нет? — Жабу раздавить сложнее... Она пользу приносит. А человек только гадит. — Шутник, да?.. — А тебе самому-то приходилось убивать? — Нет, слава богу! Как и большинству «нюхачей». Мы же не «стрелки». И ты, знаешь, совершенно об этом не жалею! — Ладно, пацифист, спасибо за помощь, пора разбегаться, а то мы уже долго «вне службы» общаемся. — Буквоед, ты Димыч! Беги к своим «крокодилам», да и я почапаю на базу по тихонечко. Через день, в понедельник, после утреннего общеполкового построения ко мне подошел Володя. Вид у него был помятый, глаза красные. От него за версту несло перегаром. Таким я его еще не видел. Но прекрасно его понимал. Ему пришлось совершить то, за что его родная фирма устраняет людей без суда и следствия, даже следов не останется. Армейская разведка, несмотря на ее малоизвестность широким слоям населения, славилась у узком кругу «спецух», как самая кровавая спецслужба СССР. Если не считать, нашу Контору, конечно, про которую и в узких кругах было мало, что известно. Даже те, кто про нее знал, как, например, этот капитан, отождествляли ее с КГБ, считая Контору своеобразным филиалом этой организации. Но это не до конца верно. При желании армейцы могли достать кого угодно и где угодно. Особенно вояки не жаловали предателей. Как правило, в таких случаях, они даже не доводили дело до закрытого трибунала. Просто исчезал человек и все, нет его. А куда делся – не известно. Случай с шифровальщиком – это исключение из правила. Да и только потому, что первой его расшифровала контрразведка КГБ, используя свои источники за рубежом. Даже не в Израиле. Поэтому ГРУ предпочло не обострять и так натянутые отношения со своим могущественным конкурентом. К тому же, иногда полезно сотрясать общественное мнение громким шпионским скандалом. Мол, враг не дремлет. А мы на страже! Вообще отношения между КГБ и ГРУ всегда были не безоблачными. И если «серый кардинал» разоблачал предателя из числа военных, то обычно никогда не упускалась возможность учинить из всего этого шпионский скандал. Пусть даже и без открытого обсуждения в прессе. Главное, чтобы в партийной верхушке узнали об этом. Той же монетой платили комитетчикам и их армейские коллеги. Обе спецслужбы также никогда не упускали возможность завербовать кого-либо из среды конкурента. Хотя официально такие действия не поддерживались. Они считались пагубными и подрывающими доверие сотрудников «спецух» друг к другу. Но спецслужбы – это государство в государстве. Со своими законами, образом жизни, традициями. И они всегда хотели чихать на официальную точку зрения. Вообще же перевербовка в этом мире – дело достаточно обыденное. Хоть за это и строго наказывают. В жизни «спецушники» мало соответствовали своему образу, навеянному кино и прессой. Это, в первую очередь, самые обычные люди. Со своими слабостями, страхами, интригами. Совсем не Джеймс Бонды. Это только в кино разведчик после провала предпочитает погибнуть, но не проболтаться. В жизни это скорее исключение, чем правило. Хотя вот на примере таких исключений и формируют общественное мнение. Мне в дальнейшем несколько раз приходилось принимать косвенное или прямое участие в вербовке «конкурентов» и даже представителя одной из западных спецслужб. Такова была специфика моей работы. И ни один человек не отказался от сотрудничества. Причем всякого вида компромат, шантажи, угрозы носили скорее вспомогательный характер, чем действительно принуждали людей к работе с нами. Уже сам факт провала, как правило, настраивал людей на сотрудничество с разоблачившей его спецслужбой. Такова психология людей. Поэтому в негласной деятельности главным было не попасться. А если кто попадался, то ему приходилось выкручиваться, как только можно. Ведь говорить рано или поздно все равно заставят. И будешь петь как соловей, но уже после мучительной предварительной обработки. Так зачем усложнять себе жизнь? К тому же профессионал – он и в Африке профессионал. На его знания и опыт всегда будет спрос. А перевербовка – это всего лишь смена крыши над головой. Приблизительно так рассуждает человек, которого склоняют к двурушничеству. Не думаю, что исключением был и Володя. Он посмотрел на меня мутными с перепоя глазами: — Надо поговорить. — Говори. — Не здесь. Где мы можем уединиться? — Приходи вечером в малый спортзал. Захвати с собой на всякий случай спортивный костюм. Для зашифровки. — Лады! – Капитан обречено вздохнул. – Куда ж я теперь от вас денусь... Вечером он был в спортзале. Переоделся. — Ну, так что ты хотел? – Начал я. — Я согласился работать на вас. — Я знаю. — Но и со своими связь буду поддерживать. Как если бы я тебя завербовал. Ты будешь мне передавать дубликаты всех сведений, полученных от «Писаря». — Если мое начальство это подтвердит – то сколько угодно. — Подтвердит, подтвердит. Не сомневайся. Но я тебя хочу предупредить, что если я провалюсь, то утяну за собой и тебя тоже. — Как это понимать, товарищ капитан, вы свою плодотворную деятельность начинаете с угроз? — Я не угрожаю, а предупреждаю. Если по твоей вине я провалюсь, то пострадаешь и ты. – Повторил он. – Так, что раз пять, подумай, прежде чем что-то предпринять. А лучше со мной посоветуйся. Я считаю, что ты еще слишком неопытен для серьезной работы. Но у меня нет выбора. Чего стоит только одно, что по время пробежки от «наружки» у тебя при себе был военный билет с твоими полными данными. Это ведь потенциальный провал! Что бы подобного больше не было! — Самолюбие задето, да, Володя? Обидно, что тебя пацан сопливый вычислил. — Нет, самолюбие здесь не при чем. Оно у меня атрофировалось, еще, когда меня отозвали из-за границы. По сравнению с тем случаем, то, что произошло сейчас не провал, а детский лепет. — Ух, ты, так ты в «Роще» учился? Ну и ну. С такой подготовкой и в этой дыре оказаться. Наверное, ты действительно здорово проштрафился. Теперь понимаю, почему с тобой сам наш шеф побеседовать решил. — Наконец-то дошло. Пойми, после того случая я для своих – человек второго сорта. У вас же я смогу начать все с начала. Вам остро не хватает специалистов, способных работать за рубежом. А по моим сведениям ваша, а теперь, значит, уже и моя клиентура, все чаще перебирается туда. Следовательно рано или поздно вам придется создавать там свои резидентуры. Я ведь знаю четыре иностранных языка. А на трех из них говорю совершенно без акцента и на нескольких диалектах. Знаю местные условия этих стран. Теперь понятно? — Вполне. Ну, что начнем тренировку? Или слабо с бодуна поработать в полную силу. — Ты еще раньше меня выдохнешься! — Вот как, ну тогда поехали. На базе мне подтвердили слова капитана. Кроме того, я узнал и немало интересного о самом Володе. Как такового военного образования у него не было. Он закончил вертолетное училище гражданской авиации. После его окончания был призван в Вооруженные Силы, где летал на «гробах с музыкой» – стареньком, но на редкость трудолюбивом вертолете МИ-2. Володино звено входило в отдельную разведывательную эскадрилью, которая занималась обнаружением военных объектов противника и корректировкой огня при их уничтожении. Все это происходило в одной из горячих точек, где наша страна отстаивала свои стратегические интересы. Он уже к тому времени во всю увлекался иностранными языками. И после демобилизации рассчитывал поступать в институт иностранных языков. Однако случай, как это часто бывает, перевернул всю его дальнейшую жизнь. Как-то недалеко от стоянки эскадрильи, средствами фронтового ПВО, был подбит самолет противника. Экипаж покинул горящую машину на парашютах. Володе приказали подняться в воздух и вести наблюдение за парашютистами до тех пор, пока те не будут захвачены. Что он и сделал, координируя с воздуха действия группы захвата. Когда летчики были пленены, то их доставили в расположение эскадрильи, где и попытались допросить пленных. Летчики говорили по-английски, однако, полблизости не было переводчика. А никто из пленных не знал ни русского, ни местного языков. Тогда вспомнили про Володю, которого сослуживцы окрестили Сократом. Сократ не плохо справился со своими обязанностями. В процессе допроса выяснилось, что один из пленных – американец, военный советник, наставлявший противника, как правильно воевать с русскими. Им заинтересовалась армейская разведка. Именно тогда в поле их зрения попал и Володя. Дальше, как говорится, уже было дело техники. Про иняз пришлось забыть, и Сократа отправили изучать дипломатию и языки в разведшколу ГРУ. По окончании ее, он был направлен в резидентуру одной из стран Запада, какую, именно, мне не сказали. А о том, что произошло там и подавно. А я не спрашивал. Не положено. Закончилась вся эта эпопея тем, что Володю экстренно вызвали в Союз. Про заграницу пришлось забыть. Его понизили в звании. Он переучился на «Крокодилы», и был направлен в наше полковое болото, где и «квакал» на благо нашей Родины без всякого продвижения по службе до сих пор. Что ж, я понимал Володю. Он был человеком действия, настоящим кадровым разведчиком. Не то, что я, – пародией на эту профессию. Хотя, если подойти к делу с протокольной точки зрения, то разведкой нужно считать любую гласную или негласную деятельность, направленную на сбор необходимой информации. И территориальный фактор здесь никакой роли не играет. Не имеет значения, где это происходит. Здесь, или за границей. По крайней мере, так написано в специальной литературе. Вообще-то говоря, я тогда делил разведчиков на настоящих, внешних, таких как Володя, работавших за границей, и местных, внутренних, как я сам, то есть «ненастоящих». Я думал, что работа на своей территории – это детская забава по сравнению с тем, что делают «штирлицы» за бугром. Это мое мировоззрение, кстати, развеял сам Володя. Он всегда очень тонко чувствовал любого, с кем общался. Я так не мог. Как-то при встрече он на меня внимательно посмотрел и сказал: — Скажи честно, тебе нравится то, что ты делаешь? — Конечно! — Врешь ты все. Просто деваться тебе некуда. Вот и пляшешь под дудочку Конторы. — Нет, Володя. Ты не прав. Сначала мне действительно все это очень не нравилось. Но теперь я втянулся. Почувствовал вкус к этому делу. Это ведь как наркотик. Втянешься, и уже без этого не можешь. — Без чего, без этого? Людей убивать? — Я не «стрелок». А если бы им и был, то все равно бы гордился своей работой. Мы убиваем нелюдей в человечьем обличье. А то, что делаю конкретно я, мы называем разведкой... Пусть она даже и несколько специфична. – Как-то неуверенно добавил я. Володя рассмеялся: — Ах, вот оно, что! Комплекс профессиональной неполноценности. Это пройдет! Поначалу у всех бывает. А что ты тут плел про специфичность? Чем это ваша разведка от любой другой отличается? Что конкретно ты имеешь в виду? — Ну, в принципе почти все то же самое, только... — Ясно. Считаешь различия принципиальными. И совершенно зря. Придется тебе лекцию прочитать на эту тему. Ведь от твоего профессионализма может зависеть и моя жизнь. — Понимаешь, – начал он – структура всех разведслужб всегда практически идентична. Ты правильно делишь разведку на внешнюю и внутреннюю. Но это только территориальный и в какой-то степени демографический признаки. А их структура, методы работы – все скопировано друг у друга. Изобрести велосипед в этой области уже очень сложно. Поэтому, все наработки той или иной спецслужбы очень скоро становятся достоянием всех остальных. Как бы их не старались спрятать. — Обрати внимание. – Лекторским тоном продолжал просвещать меня Володя. – Все спецслужбы Союза, я причисляю сюда и МВД, в обязательном порядке имеют собственные подразделения негласной разведки и гласной – так называемый оперативно-следственный аппарат. Или просто оперативный. Часто имеются в наличии и «стрелки». Только называют их все по-разному. А так же служба контрразведки, ее тоже могут называть иначе, но суть ее от этого не изменится. Везде имеются штабы или что-то наподобие них, со своей многоступенчатой структурой. Видишь, везде одно и то же. — Вижу... — Теперь, что касается специализации спецслужб. Если в «спецухе» одному из ее структурных подразделений отдается приоритет в действии, то спецслужба превращается в узкоспециализированную. Вот только на этом этапе и начинаются различия. Они действительно специфичны, но не принципиальны. Например, в твоей конторе приоритет отдан «стрелкам», а вы, как бы на втором плане, добываете для них информацию. Но без вас и штабов они действовать сами не смогут. Таким образом, вы все гармонично связаны. И если бы вас не было, то они вынуждены были бы вас создать. В нашем мире – информация ценнее золота. Другое дело для чего она предназначена. Добывают же ее везде практически одинаково. Хоть здесь, хоть за рубежом. — Таким образом, выходит, что КГБ – это своеобразный союз спецслужб? — Молодец, правильно мыслишь. Только не все управления «серого кардинала» можно назвать отдельными спецслужбами со всеми присущими им атрибутами. Без сомнения – это Первое и Второе управленья, внешняя разведка и контрразведка, соответственно. Ну, пожалуй, еще Девятое управление – правительственная охрана. Все остальные – не подходят под это определение. Автономно действовать они не могут. Только все вместе. — Но сама же работа здесь и за границей отличается! — И там и здесь свои сложности. Там камнем преткновения в первую очередь становятся местные условия, культура и язык, а потом уже контрразведка противника. Здесь же все наоборот – больше всего хлопот доставляют альтернативные «спецухи», особенно если деятельность спецслужбы не до конца вписывается в Конституцию. – Володя косо посмотрел на меня. – А конкретно вашей «Конторе» противостоят еще и мафиозные кланы, в том числе и международные. И не известно кто еще для вас опаснее в этой ситуации – у мафии руки не менее длинные, чем у «спецух». Да и «воюете» вы в первую очередь с ее боссами. Причем не на жизнь, а на смерть. К тому же если тебя расшифруют бандиты, то, скорее всего, убьют. Попадешься в лапы спецслужбе – шансов выжить все же больше. Хотя и здесь достаточно много проблем. – Мрачно подвел итог капитан, имея, наверное, ввиду себя. — Володя, а ведь ты же не имел права вести разведывательную деятельность на своей территории. Значит и ГРУ нарушает инструкции, если ты был с ними связан. — Во-первых, у меня не было выбора. Во-вторых, в некоторых случаях нам все же разрешено работать на своей территории. Володя многому меня научил. Такому, что не расскажут ни в одной спецшколе. Но работать мне пришлось с Володей всего несколько месяцев. Потом его не стало. Я до сих пор не знаю, что произошло на самом деле. Знаю лишь, что вертолет, в составе экипажа которого, был и Володя, рухнул на лес, когда «крокодил» гнали своим ходом из капремонта в часть. Весь экипаж погиб. Неизвестно, были ли к этому причастны спецслужбы, или просто произошел несчастный случай. Я думаю, что все-таки первое. Изменников прощают достаточно редко. И ГРУ – не исключение. Но ведь погибли и невиновные, ни к чему не причастные люди – я понимал, что «лес рубят – щепки летят». Но смириться с подобным не мог никогда. Насколько мне известно, моя собственная фирма тоже не является исключением, но знаю точно, что Контора всегда старалась избегать подобного. Изначально такие вещи при планировании операций жестко исключались, но в дальнейшем, если ситуация выходила из-под контроля, что бывало достаточно редко, вступал в действие так называемый «фактор выбора». Жизнь человека или группы людей противопоставлялась степени безопасности государства. И если под угрозой оказывалась безопасность страны, то тогда и принималось столь жестокое решение. И всегда виновных в выходе разработки из-под контроля наказывали. Вплоть до физического устранения. В случае же с Володей, я не думаю, что он как-то угрожал государству. Скорее наоборот. Однако некоторые другие «спецухи» относились к тотальным, то есть полным зачисткам, значительно менее щепетильно, чем мы. И не редко отстаивали при этом свои собственные клановые интересы. Всего же за все пять лет моей службы в «Конторе» мне дважды приходилось сталкиваться с разведчиками, работавшими ранее за границей. Одним из них был Володя. Вторым – отставной нелегал из внешней разведки КГБ. Но об этом позже. ***** Как-то в конце декабря, незадолго до нового года меня срочно вызвали на КК. Удивило меня, прежде всего то, что мне совершенно неожиданно в этот же день предоставили увольнительную на двое суток кряду, как если бы ко мне приехали родственники. Но в эту глушь ко мне как-то только дядя по материнской линии заглянул, да и то проездом. Его, мобилизовали на военную переподготовку, в «партизаны». И он следовал к месту службы через дыру, в которой я проходил службу. Сейчас же я интуитивно чувствовал, что что-то случилось. Я очень боялся за Ирину. Через полтора месяца она должна была рожать. Но накануне ей стало плохо, – и ее положили в больницу на сохранение. Я влетел на «базу», даже не особенно проверяясь, есть ли за мной хвост. Встретил меня Историк. Он был подвыпивший. Я почувствовал надвигающуюся на меня грозу. — Проходи, сынок, садись. Я сел за стол. На этот раз на нем была начатая бутылка водки, два стакана и больше ничего. Историк взял бутылку, налил мне полный стакан. Себе налил половину. Мы выпили. Я был так взволнован, что совершенно не почувствовал специфического запаха водки. Выпил ее как воду. Андрей Владимирович молчал. Боялся проронить слово и я. Историк снова взял бутылку. Разлил остатки водки в стаканы. Мы снова выпили. Вкуса спиртного я опять не почувствовал. На этот раз я все же спросил: — Ира? Начальник отдела молча кивнул головой. — Как это случилось? – Странно, но я мог мыслить. Наверное, водка так подействовала на меня. — Я не медик, но с их слов понял, что у нее был острый токсикоз, вызванный несовместимостью резус-фактора ее и плода. Она бы выжила, если бы в свое время послушалась врачей и прервала беременность. Я пытался ее отговорить. Но она уже приняла решение. Мол, «я женщина, и должна давать жизнь, а не отбирать ее ...» «Вы не убьете моего ребенка...», и все такое. — Она умерла от токсикоза? — Не совсем так. Помнишь, я рассказывал тебе ее историю. — Разве такое забудешь? — Так вот, сынок, если бы тогда ее не изнасиловали и не избили... Сейчас все было бы нормально. Но токсикоз обострил ее старые травмы. Начались абсцессы – гнойники. Помочь ей было уже нельзя. Врачи боролись только за жизнь ребенка. Твоего ребенка. — Они его спасли? — Да. Мальчик. Немного недоношенный, медики говорят, что он вне опасности. Я молчал. И не чувствовал ничего. Вокруг была пустота... Ее нет! Но ведь этого не может быть. Она молодая, сильная, красивая! Но факт оставался фактом. Ира умерла. — Она знала, что умирает, и не захотела увидеться со мной? — Нет! Она хотела, но очень боялась – последнее время начались отеки. Она действительно очень плохо выглядела. А я не хотел ей перечить. Вот, возьми, – Андрей Владимирович протянул мне запечатанный конверт. – Это она просила тебе передать, если что-то случится. Прочитаешь потом, а сейчас, давай еще выпьем! Спиртное не брало меня. Я только тупел, да в затылке накапливалась тягучая боль. Я пил водку как воду, почти ее не закусывая. Я хотел забыться, но совершенно бесполезно. Водка только обостряла нарастающую с каждой минутой душевную боль. Постепенно эта боль сменилась жгучей ненавистью к ее убийцам. Они уже были мертвы, но я готов был убивать их снова и снова. Топтать их трупы, рубить на части. Стереть их в пыль, чтобы и следа не осталось на земле от этой пакости. Неожиданно я вспомнил, что главный виновник ее смерти – коммерсант, отдавший приказ своим головорезам надругаться над девушкой, еще жив, на свободе, и наверняка купается в роскоши. Я понял, что теперь не успокоюсь, пока не доберусь до него. Я хотел действовать сейчас, немедленно. Я уже вообще ни чего не соображал. Тот факт, что уже столько лет до мафиози не может добраться вся наша организация, еще семь лет назад приговорившая его к смерти, мало смущал меня. Я хотел его убить – и как можно скорее. Я бросился к Историку, схватил его за грудки и начал требовать, чтобы меня немедленно ознакомили с делом коммерсанта. Мне почему-то казалось, что этого вполне будет достаточно, чтобы найти его и убить. Я был буйно пьян... Но Контора не была бы «Конторой», если бы не предусмотрела и такого поворота событий. В комнату ворвались два охранника и принялись отдирать меня от Андрея Владимировича. Отодрали. Но справиться со мной сразу им таки не удалось. Комнатушка превратилась в настоящее поле брани. Досталось всем: и мне, и Историку, и обоим охранникам. Наконец, совместными усилиями меня скрутили. За спиной щелкнули наручники, – я провалился в глубокую пропасть. В себя я пришел на полу в комнате для отписки документов. Мирно жужжал кондиционер. Голова разламывалась на несколько частей. Сильно тошнило, и еще больше мучила жажда. Я попытался встать, однако мешали скованные наручниками за спиной руки. Я с трудом поднялся и, проковыляв к стене, нажал головой, расположенную там кнопу вызова. Дверь отворилась. На пороге мрачно щурился Толик. Под оба его глаза от распухшего носа растеклись сиреневые кровоподтеки. — Проснулся? Выходи, каратист чертов. Какая это тебя муха вчера укусила. – Спросил он, снимая с моих затекших рук наручники. – Я то тут при чем? Слышу – драка! Я разнимать, а ты мне локтем по носу! За что? — С тебя бутылка! – Добавил он. – В качестве компенсации за причиненный физический, а особенно моральный ущерб. Я согласно кивнул головой – говорить я не мог. Язык распух, в горле драло. — В прочем, я тебе даже благодарен. – Не мог угомониться дежурный. – С «фингалами» теперь работать мне противопоказано – демаскируют сильно. Так, что пока не пройдут синяки – с недельку, а то и две, дома поваляюсь, на больничном... Толик, похоже, был не в курсе моей беды. А я не стал распространяться на эту тему. В гостиной, на месте вчерашней баталии было убрано. Но сиротливо лежащий в углу разломанный стул напоминал о вчерашнем событии. На столе же дымился самовар. Были и неизменные сушки с вишневым вареньем – любимое лакомство Историка. Сам начальник отдела уже потягивал чай и искоса на меня посматривал. Мол, отошел ли? Не выкинет ли еще чего-либо? Я сел за стол. Извинился за вчерашнее. — Если бы ты что-то подобное выкинул в другой ситуации, то здорово за это поплатился. На этот раз я тебя прощаю. — Когда я узнал о смерти Ирины, – продолжил Историк, – то тоже первым желанием было разделаться с этим подонком. Но буянить я не стал. Хотя в молодости тоже был таким же горячим, как ты. С возрастом пройдет. — Я не нашел конверта. Где он? — Вот попьем чаю, и отдам. Вчера ты его выронил... Когда ногами тут махал. — Мне нужно принести свои извинения охране? — Нет. Они не сработали, как надо. Сами виноваты. Но знаешь, что меня поразило во всей этой истории? — Что? — Когда появились охранники, ты, до этого требовавший дело «Купца», неожиданно переключился на другую тему – стал требовать выпивку. Сначала я подумал, что это случайность. А потом понял, что нет. Ты знал, что посвящать охрану в наши дела нельзя. И решил вести себя как обычный буйный пьяница. Твое подсознание подсказало тебе, что делать, даже тогда, когда ты совершенно не отдавал себе отчет в своих действиях. Такое моет быль только после специальной подготовки! Кропотливого аутотренинга. Напрашивается вопрос, кто тебя этому обучил? — Я не знаю! Никто, наверное. — Как звали твоего учителя, когда ты подпольно восточными единоборствами занимался? — Лим... — Если мне не изменяет память, он был университетским психологом? Теперь я понял, откуда дует ветер. Лим действительно нас обучал, как не проговориться, скажем, в бреду, если тебя раненым захватили враги. Но это были всего лишь лекции! Никакого аутотренинга и не было. Невероятно! Это, наверное, всего лишь совпадение. Но обсуждать это все мне сейчас совершенно не хотелось. Я мечтал побыстрее уединиться и прочитать Ирино предсмертное письмо. Однако у Андрея Владимировича была своя точка зрения на этот счет. Хотя я был уверен, что ему сейчас тоже было очень тяжело. — Дима. Иры нет, но жизнь продолжается. Сопли распускать некогда. Мы должны действовать. — Ты, Дмитрий, хотел ознакомиться с делом «Купца», под этим псевдонимом он фигурирует в нашем делопроизводстве. Ты еще не передумал? — Нет. — Понятно. Ты с ним ознакомишься. Но учти. Этим ты автоматически переходишь в разряд сотрудников, имеющих доступ к делам наших подопечных. Это более высокий уровень допуска к секретным материалам. Мы его называем «двух нулевым». Им разрешается работа с документами, на которых стоит гриф «совершенно секретно». Сейчас у тебя наименьшая категория, из принятых нашей службой – «секретно». Самую низкую – «ДСП», что означает, «для служебного пользования», в нашей организации не используют. Наш минимальный гриф – «секретно». Почему – тебе объяснять не буду. — Я понимаю! — Далеко не все имеют такой допуск. Выше его только – гриф «особой важности». Это все, что напрямую касается обороноспособности и безопасности нашего государства. Но таким допуском обладают единицы «спецов» в нашем государстве. Только из высших чинов. Ты же, если будешь работать под прикрытием, туда, куда тебя направят по демобилизации из армии, все равно перейдешь в категорию «00». Да, ты будешь работать с важной, и все же достаточно ограниченной информацией. И большей частью, вряд ли сможешь до конца понять, зачем она нам нужна. Хотя всегда бывают исключения... — Почему же тогда мне дадут совсекретный допуск? — Твоя будущая деятельность – уже совершенно секретная. Так какую прикажешь давать тебе категорию допуска в нашем делопроизводстве? — Но если это произойдет сейчас, – продолжал Андрей Владимирович, – и если ты будешь допущен к делам наших разработок, пусть даже по одной из них, где напрямую участвуют «стрелки» и есть полное досье на фигуранта, то в случае провала будешь представлять для нас потенциальную опасность. Твои показания могут представлять угрозу для всей организации. Ты становишься уже не просто человеком с допуском, который сам по себе никакой опасности не представляет. А секретоносителем, человеком, действительно обладающем ценной информацией. — Как это отразится на мне? — Как? Я от тебя ничего скрывать не собираюсь. Подумай, сынок! С такой информацией, в случае явного провала мы тебя уберем. И не имеет значения, запоешь ты или будешь молчать. Я во времени тебя ограничивать не буду. Не тот случай. Как решишься, так мне и скажешь. Сам я напоминать не буду. И не спеши. В течение месяца, даже лучше двух, к этому вопросу больше мы возвращаться не будем. Согласен? — Разрешите вопрос? — Конечно! — А если меня расшифруют сейчас, или если я с делом не ознакомлюсь. Ведь я и сейчас достаточно много знаю. — Много, да не совсем. Вряд ли ты сможешь как-либо скомпрометировать нас. Ты же ничего почти не знаешь. Ну, сдашь эту квартиру, немногих людей которых знаешь, а сам факт твоей причастности к нам доказать не сможешь! Потеряем квартиру – не велика беда, другая будет. — А агент, с которым я работал? — К Писарю ведет целая цепь предохранителей. На любом из них мы можем эту цепь оборвать. — А люди? Толик, Сергей?.. — Людей они вряд ли достанут. Ни кто из них не местный. А имена мало, что дадут. Да и если кого из них все же задержат, то и от них они мало что узнают. Все они, как и ты, сейчас, не обладают информацией способной нам серьезно навредить. Все, что вы знаете, потеряло актуальность сразу же после сворачивания разработок, в которых вы участвовали. Я задумался – действительно, в случае чего, на данном этапе я не представляю прямой угрозы Конторе. Андрей Владимирович был прав. — А если я провалюсь в Киеве, когда буду работать под крышей? — Это уже серьезнее. Все будет зависеть, как будут развиваться события и оттого, что ты там успел «накопать». Словом от степени серьезности информации, которой ты будешь обладать. Однозначно ответить на этот вопрос сейчас нельзя. — То есть в случае провала меня и тогда, скорее всего, уберут. — Не уверен! Все будет зависеть от обстоятельств. Запоешь, – точно ликвидируют. Будешь молчать, – могут вытащить. Хоть это и достаточно тяжело. — Понятно! Ровно в срок я сообщу вам о своем решении. — Как знаешь! Если «забудешь» сообщить об этом, то я не обижусь... Если же ты через два месяца не откажешься от своей идеи, то отступать тебе уже будет некуда. Тебя будут очень жестко «вести» на протяжении всей твоей жизни, то есть контролировать. Я с вызовом посмотрел на Историка – мол, я не боюсь. Он усмехнулся, как бы говоря: «Молодо – зелено»! Но дальше речь пошла совсем не об этом. — И еще, Дима, – сменил тему нашей беседы начальник, – после нового года у тебя вторая сессия в спецшколе. Рекомендую по прибытии в Спецучреждение написать рапорт о переводе тебя на экстернат, то есть, чтобы разрешили сдавать две сессии за раз. Ты потянешь. После мы организуем тебе отпуск домой, ну, недели на две. Отдохнешь. Развеешься. — Перед тем, как ехать домой, заедешь в Саратов, посмотришь на сына, впрочем, Ира там, в письме об этом всем подробнее описала. Мне она его показывала. Так положено. Она бы была не она, если бы этого не сделала. Я вспомнил: «Дружба – дружбой, а служба – службой!» Эх, Ира, даже в свой смертный час ты думала, прежде всего, о службе. Мне стало больно, что со мной она даже не захотела попрощаться. — После возвращения тебя никто дергать уже не будет. Даже Писаря передадим другому человеку. Но сразу после демобилизации ты поедешь не домой. Есть задание в одной пылающей войной союзной республике. Эта командировка займет, примерно, месяц-полтора. Работа очень серьезная. И я бы тебя не трогал. Но не все решаю я! Это решение было принято на верху. Решили «обкатать» тебя напоследок в условиях войны. Их можно понять. Ты человек новый. Хотят прощупать тебя со всех сторон. Определиться, насколько тебе можно доверять. Понять, что ты можешь, а чего нет! Да и закалить заодно. Я не буду оспаривать это решение. Мы должны иметь опыт работы в условиях реальных боевых действий. Не исключено, что они скоро нам могут понадобиться. Все, можешь отдыхать. Прямо здесь. Расслабься, пей чай. Почитай Ирино послание. А мне ехать надо. Дела! — И мне нельзя даже быть на похоронах? — Увы, нельзя! Я ни чем не могу тебе помочь! Таковы наши правила, ты знаешь. Историк вышел. Я сел на диван. Достал письмо и долго не мог решиться открыть его. На глаза наворачивались слезы. Я гнал их от себя, боялся, что кто-нибудь зайдет и увидит меня в таком состоянии. Но лишь только мне удавалось взять себя в руки, как тут же снова воспоминания волнами набрасывались на меня и, я снова нечеловеческим усилием сдерживал слезы. Наконец, я решился и распечатал конверт. «Не обижайся, что я не захотела с тобой проститься», – писала Ира, – «не могла в глаза сказать тебе то, что решила. У нас будет мальчик. Это я уже знаю. Знаю так же, что умру и не смогу его воспитывать, но я счастлива, что смогла подарить жизнь. Ведь женщина не может быть убийцей и матерью одновременно. Это не естественно... Поэтому я умираю. У меня был выбор. Я могла избавиться от ребенка и остаться жить, но это и твое дите тоже. А по отношению к тебе я так поступить не могу... Я не хочу, чтобы ты воспитывал нашего ребенка, по крайней мере пока ты работаешь в Конторе, и думаю, что поймешь меня и согласишься с этим... Ты же знаешь, что при нашей работе ты можешь обречь его на нечеловеческие страдания. Поверь, я испытала это на себе. И хочу, чтобы он не видел всей той грязи, с которой нам приходится сталкиваться в нашей работе и, которая неизбежно рано или поздно коснется его. Я хочу, чтобы он был счастлив. Ему нужны обычные родители, самая заурядная семья, а не профессиональные убийцы»... ***** Рыжая пыль забивала глаза, щекотала ноздри. Казалось, спасения от нее нет нигде. Она была вездесуща. Даже «зеленка» – придорожная растительность, по бокам горного серпантина была окрашена в рыжий цвет. Этот цвет присутствовал везде – на прокаленной солнцем броне БТРа, на десантной униформе без знаков различия, в которую мы были одеты, на тупорылых спецназовских автоматах. Сухой горячий ветер, бьющий в лицо навстречу движению бронемашины, казалось, тоже состоял из одной пыли. Он совершенно не освежал. Ощущение было такое, как будто ты засунул голову в раскаленную духовку. Дышать совершенно нечем. Судорожно хватаешь ртом воздух, но легче не становится, – только на зубах скрипит рыжий песок, почему-то отдающий металлом. Двигать губами больно – от сухого ветра и жажды они потрескались, как на морозе. Но и смочить их слюной, чтобы облегчить боль тоже нельзя. Она превратилась в вязкую рыжую субстанцию, совершенно не пригодную для этой цели. В моей фляге есть немного воды. Я отстегиваю ее, чтобы сделать пару глотков, но неожиданно, словно горохом броню окатило пулями. Сквозь рев двигателя и шум ветра донеслись похожие на перестукивание дятлов в лесу выстрелы. Впереди что-то рвануло. Скорее инстинктивно, чем осознано я скатился с БТРа и пополз к ближайшей зеленке, предварительно полоснув по ней очередью из автомата. Какое-то время наша смешанная группа, состоящая из бойцов спецназа МВД, краповые береты которых не очень бросались в глаза среди этого пушистого рыжего ландшафта, и нас, людей Конторы, добросовестно кромсала очередями АКСУ ветви прилегающих низкорослых деревьев и кустарника. Но в ответ выстрелов уже слышно не было. Боевики полевого командира, который для устрашения врагов окрестил себя Чингиз Ханом, уже затерялись в изумрудно-рыжей зеленке. Странная война! Это уже четвертый обстрел, который мне пришлось пережить за почти месяц моего пребывания здесь. И всегда боевики предпочитали не ввязываться в бой. Обстреляют со всех сторон – и деру. Пока не прилетели «Крокодилы» и ракетным ударом не превратили все вокруг в самую заурядную пашню с торчащими на склонах обломанными ветвями деревьев в дымящемся рыжем пылевом тумане. Остро запахло свежесрезанной травой. Во рту появился кислый запах пороховой гари. Уши заложило. Я дрожавшими после пережитого руками, достал из пачки свои «сугубо авиационные сигареты», как окрестил их Иван. Затянулся. Немного успокоился. Отдышался. Подполз к залегшему в нескольких метрах от меня старлею-спецназовцу. Он был командиром разведгруппы «краповых» беретов, сопровождавших нас к месту нашей работы. — Ну, что, будем двигать дальше? Тот не спеша, выдернул из земли травинку. И начал ее сосредоточено грызть: — Подождем малехо! В прошлый раз вот так же было, решили после обстрела дальше следовать. А тут снайпер. Бах-бах – и два «двухсотых» к мамашам на отпевание отправили. — Твои-то все целы? – Перевел разговор в другое русло старлей. Я приподнялся, посмотрел на противоположную сторону дороги. Из обрамляющих ее кустов показался кулак с поднятым вверх большим пальцем. — Мои – да. – Ответил я. – А своих проверить не хочешь? — А чего их проверять. Уже доложили. Один «трехсотый». Но не сильно. Так, ерунда, цепануло от брони рикошетом ногу. Жить будет. Теперь на дурняк промедолом накачается. Так, что для него это только в кайф. Первое время я не понимал этого старлея. Сначала его язык был мне совершенно не знаком. Но это был язык войны. Здесь все разговаривали так. И со временем я уже понимал практически все. Что такое «груз двести» и «груз триста» сегодня уже знает каждый школьник. Но в те времена все было по-другому. Только в этой рыжей «стране» я узнал, что означают эти термины на самом деле. Так на войне именуют убитых и раненых. Промедол же – синтетический наркотик, входящий в личную аптечку военнослужащего. Но одновременно, это и сильное болеутоляющее и противошоковое средство. Он находится в специальных тюбиках с медицинской иглой на конце. Его применяют военнослужащие при ранениях, контузиях, а нередко и просто для «кайфа». Именно его и имел в виду старлей, когда говорил про раненого солдата. — Тянешь ты нас в самое пекло. А я даже имени твоего не знаю! Как зовут-то тебя? Или и это государственная тайна? — Нет! Не тайна. Я – Дима. — А, Димон-лимон. Как же, есть такое имя! — Да я серьезно, меня действительно так звать. — В вашей конторе все серьезно. Это только мы тут фигней маемся. А у вас дела-а-а! Ну, да, ладно, Димон так Димон. Все одно подыхать. Мы же скоро у них в самом гадюшнике будем. Не уверен, что они кого-нибудь живым оттуда выпустят. И напишут на твоей могилке: «здесь покоится павший смертью героя неизвестный чекист Димон. Спи спокойно, дорогой товарищ, – все, что ты недопил – мы за тебя обязательно выпьем...» А нас, всех остальных, свалят в общую ментовскую кучу и слегка прикопают, так, чтобы звери разрыли и вонь на всю округу... Во славу спецназа... — Да ты прямо белый стих сочинил, только мрачный он какой-то... — Стих по настроению. Мрачный, говоришь? А чего ж радоваться? Как я бойцам объясню, за что им подыхать придется? Если и сам этого не знаю. А ты со своими двумя жеребцами только зубы скалите. Вежливые все такие. Хоть щас в дипломаты. Да только у одного из них наколочка имеется. Такие в Афгане карателям кололи. Я там срочную трубил, в десантуре. Сам видел. Приехали вот такие же вежливые. Тоже в камуфляже и без знаков отличия. Не пьют, наркотой не балуются. Улыбаются. Ночью ушли в горы. Вернулись, снова улыбаются. Только не все вернулись. А улыбаются все равно. Так с улыбками и уехали. В Союз, на большую землю. А потом по дувалам слух пополз, мол, душка какого-то знатного у моджахедов грохнули вместе с его гаремом. Духи обозлились. Много тогда крови пролилось. Из-за этих вот, улыбчивых. — Хочешь сигарету? — Бросил, не курю. А ты, что так и будешь в молчанку играть? Скажи, хоть за что помирать едем? — Скажу. Я в молчанку играть не буду. Но только бойцам своим скажешь, когда на место прибудем. — Ну, тогда давай сигарету! Я протянул ему пачку. Старлей жадно закурил. Так или иначе, сейчас или позже, но я должен был рассказать этому офицеру о сути нашего задания. Не все, конечно, но то, что касается его людей обязательно. Почти месяц мы готовились к этой операции. Ее целью было устранение одного из вождей непримиримых. Это так называли в «рыжей» стране тех, кто в этом межнациональном конфликте отстаивал лишь свои собственные интересы. С такими, как «Чингиз Хан» все понятно. Воюет хоть за бредовую, но свою мусульманскую идею. Идейный, если можно так выразиться, боец. Командиры, подобные ему, все вместе составляют какое-то подобие организованного партизанского движения с элементами окопной позиционной войны. У них общее командование, которое они иногда слушают. А иногда нет. «Непримиримые» действуют чаще всего только сами, часто в ущерб своим же национальным интересам и идее джихада. Грызутся и между собой, и с «регулярным» войском. Как это не парадоксально, но воевать тяжелее всего именно с ними. Они редко отступают, предпочитая отстреливаться до последнего патрона. «Вождь», который нас интересовал, назовем его Ахматом, давно уже сидел на крючке у Конторы. Приговорили его еще до войны. Но он ударился в бега. И, вдруг объявился в совершенно новой для себя роли полевого командира. Новой, потому, что этот человек в свое время занимал достаточно высокий пост в текстильной промышленности одной восточной республики. Там, на махинациях с хлопком, прикрываясь своим социальным статусом, этот человек сколотил себе целое состояние. И не по нашим, а по западным меркам. Он возомнил себя эдаким ханом и распоряжался жизнью «приближенных» по собственному усмотрению. Со временем он занимался уже не только хлопком, а и всем, что могло ему приносить доход: торговля контрабандными сигаретами, спиртом, женщинами, детьми. Он не брезговал ничем. И скоро настолько обнаглел, что завел себе целый гарем из «жен». Причем жил с ними, совершенно не таясь. Пикантность ситуации в том, что старшей из его жен было всего четырнадцать лет. Против него не раз возбуждали уголовное дело. Но свидетели молчали как немые, а после суда куда-то исчезали. Чаша терпения нашей Конторы переполнилась тогда, когда как-то раз свою новую одиннадцатилетнюю «жену» педофил изнасиловал и задушил во время «брачной» ночи. Однако у Ахмата были свои люди везде. Каким-то образом он узнал, что Контора спустила на него своих «псов». Он ударился в бега. Думали уже искать его за границей, но он совершенно неожиданно засветился в зоне конфликта, когда закупал крупную партию медикаментов для их спекулятивной перепродажи в «рыжей» стране, где население, ввергнутое «консенсусом» в пучину межнациональной резни, остро в них нуждалось. Там свирепствовали такие грозные заболевания как холера эль-тор, брюшной тиф, дизентерия. Я не говорю уже о раненых. Так, что и здесь Ахмат оказался верен, прежде всего, своей идее личного обогащения. В принципе, зоны криминального влияния тут были поделены. Кто-то контролировал поставки оружия, кто-то спирт и наркотики. Ахмат со своими бандитами занялся медикаментами, которые здесь стоили в пять-десять раз дороже, чем на неохваченных пламенем войны территориях разваливающегося на запчасти некогда могучего Союза. Среди «подвигов» новоявленного воина ислама особое место занимал грабеж колоны с гуманитарной помощью, которая везла теплые вещи, медикаменты и врачей в зону эпидемиологического бедствия. Надо ли говорить, что колона до цели своего назначения так и не добралась. Груз был перевезен в высокогорье, а от колоны остались два битых БТРа, сожженные грузовики и дымящийся танк «восьмидесятка», который бандиты расстреляли в упор из гранатометов. Все поле брани было усеяно трупами. Люди Ахмата не пожалели даже женщин-врачей, над которыми по «доброй» маджахедской традиции надругались и зверски убили, буквально растерзав трупы. Так же они поступили и с военными, сопровождавшими колону, часть которых выжила после получасового боя. Необъяснимая жестокость, с которой действовали бандиты, скоро нашла себе объяснение, – люди Ахмата состояли в основном из наемников, жителей стран арабского региона. Причем третья часть из них – афганские моджахеды, прибывшие на землю «шурави» мстить за десятилетнюю войну с СССР. Непримиримых недолюбливали «регулярные» боевики. Их командиры часто, хоть и не всегда, пропускали без боя подразделения Советской Армии и МВД через территории, контролируемые их отрядами, если узнавали, что войска следуют транзитом для уничтожения непримиримых, которые и для них были как прыщ на интересном месте. Задачей старлея со своими бойцами были, прежде всего, доставка и эвакуация нас с места событий. Они должны были так же прикрывать наш отход. Я не стал рассказывать старлею про то, какую именно организацию представляю, ограничился целью операции и описанием «подвигов» Ахмата. Старлей некоторое время молчал. Затем хлопнул меня по плечу: — Добро! Ты знаешь, у меня это вторая война. Во всяких переделках пришлось бывать. И никогда я до конца не мог понять, за что жизнью рискую. А вот сейчас понял. И рад, что для этого задания выбрали именно меня. Сын у меня есть, маленький еще. Вырастит, спросит, если жив буду: «Папа, а за что ты воевал»? Теперь-то я знаю, что ответить... Чтоб земля чище стала. От таких вот подонков, как этот Ахмат ее очищал. — Ну, что? Двигаем? Послышался шум. Кто-то продирался через кустарник. Через полминуты перед нами предстали два солдата «краповика» из команды старлея. С ними был пленный – пацан лет семнадцати в камуфляже и с зеленой повязкой вокруг лба. Один из бойцов ударом автомата сзади поставил пленного на колени перед старлеем: — Вот, товарищ старший лейтенант, снайпера взяли. – Он воинственно потряс трофейной снайперской винтовкой. – В нас целился, гад! Сарлей взял винтовку в руки. Начал рассматривать приклад: — Ты смотри, две метки. Значит двоих, гнида, из этого оружия убил. Так, отвечать, быстро, когда и где ты еще стрелял в наших? Снайпер что-то залепетал. Затем развел руками: «По-русски не понимаю». — Может и вправду не понимает? – Спросил я. — Понимает, они все себя так по началу ведут. И обращаясь уже к своим солдатам, спросил: — Обыскали его? — Так точно, пустой, только патроны и винтовка. — Ну, ну, позови-ка сюда Барина, пусть с ним по-родному побеседует, он же среди них полжизни провел... Перед нами появился переводчик, – крепко скроенный чернявый сержант по кличке Барин. Его окрестили так за высокомерие, с которым тот относился к своим подчиненным солдатам. Барин без слов понял, что ему надо делать. Наверное, это входило в его прямые обязанности. Он сразу же ударил пленного ладонями по ушам, и что-то заорал на местном диалекте. Пацан сразу же начал размазывать слезы по лицу, и тут же вспомнил русский язык, причем говорил он на нем почти без акцента: — Не бейте меня. Я скажу, что вы хотите знать... — Ну, вот так всегда! – Посетовал Барин. – Стоит только начать, как они сопли сразу же распускают. И размяться не дал, чурбан... Сержант с надеждой посмотрел на старлея. — Все, Барин, пока достаточно. – Развеял надежды подчиненного старлей А потом прибавил: — Садист ты, сержант. Барин довольно хмыкнул, видимо восприняв это как наивысшую похвалу. У снайпера же начался самый настоящий «словесный понос». В своих показаниях он путался, перескакивал с пятого на десятое, но все же выяснилось, что в гибели двоих бойцов спецназа, о которой мне пред этим рассказал старлей, виновен был именно этот пацан-снайпер. — В «штаб Духонина». – Приказал Барину командир. Это означало, что пленного убьют. Выражение «в штаб Духонина» родилось еще в годы гражданской войны, когда главковерх Красной Армии, Николай Николаевич Духонин, бывший царский генерал-лейтенант, организовал контрреволюционное восстание. Позже, после взятия революционными войсками Могилева, где располагалась его ставка, генерал был расстрелян вместе с работниками своего штаба. Гражданская война осталась в прошлом, а выражение, как выяснилось, используют и поныне. — Пошли, Барин сам справится, он спец в этих делах. – Сказал мне старлей. Мы погрузились на БТР и стали ожидать, когда вернется Барин. Наконец, зеленка расступилась, и к нам приблизился сержант. Он был похож на мясника с бойни. Руки у него были в крови. Обмундирование тоже заляпано кровью. В правой руке он сжимал НРС – нож разведчика стреляющий. (Из рукояти этого оружия можно было стрелять). С НРСа капала кровь. Я заметил, как старлей брезгливо отвернулся. Скривились и бойцы. Только двое моих людей с любопытством рассматривали Барина. Чувствовалось, что этих «стрелков», направленных Конторой в помощь мне, удивить таким было нельзя. Но и одобрения на их лицах я тоже не видел. — Эй, – обратился Барин к «чистильщику» по имени Миша. – Слей мне немного соляры. Испачкался весь. — Перебьешься, служивый. — Чего это ты, сам, что ли святой? Еще грешнее меня будешь! — Возможно. — Святым такие, как у тебя наколки не бьют. – Не мог успокоиться Барин. – Хоть ты ее и вывести пытался – все равно видно. Ты такой же как и я. — Нет, ты – мясник, а я хирург. – Усмехнулся Миша. Психика у Барина явно была подорвана. Потому, что он тут же ринулся в атаку на Мишу. Но уже через секунду валялся в придорожной пыли, судорожно хватая ртом воздух. Миша не спеша поднял выбитый у сержанта нож с прилипшими к нему комками земли и отдал его старлею: — На, придет твой палач в себя – отдашь. А вообще-то колющие и режущие предметы детям не игрушка. Старлей только усмехнулся в сторону сидящего на дороге Барина: — Говорил я тебе, что когда-нибудь нарвешся. Вот и нарвался. Я тебе сказал убить, а не глумиться над пацаном. Козел, ты, Барин. Солдаты тоже выражали молчаливое одобрение к словам своего командира. Видимо и им раньше порядочно доставалось от сержанта. Присмиревший Барин забрался на броню БТРа. Как-то покорно посмотрел на Мишу: — А все-таки ты такой же, как и я. Миша промолчал. Затем сказал: — Таких, как ты, среди нас нет, и не будет. Объясню почему. Для меня это профессия, а для тебя наслаждение. Ты – маньяк, сержант... Тебе лечиться надо. ***** К Ахмату подобраться было достаточно сложно. О прямом штурме хорошо укрепленных позиций его базы в высокогорье даже и речи быть не могло. Поэтому войсковую операцию по его уничтожению решено было не проводить. Иначе погибло бы много людей, а цель могла быть и не достигнута. Решили действовать хитростью. Необходимо было вытащить Ахмата из его базы, которую тот очень редко покидал. Меня снабдили документами военного снабженца, выпускника Вольского высшего военного училища тыла, и, накачав предварительно поверхностными знаниями в области фармацевтики, – благо я все схватывал на лету, отправили в район боевых действий. Прибыл туда я вместе с группой врачей-эпидемиологов и провизоров, которые должны были на месте изучить обстановку и определиться с тем, какие именно медикаменты необходимо направить в зону конфликта для предотвращения расползания заразы за его пределы и ликвидации очагов болезней внутри региона. Предполагалось, что в этой группе есть и агент Ахмата. Точнее предполагал я, а Контора в этом совершенно не сомневалась. Поэтому я не удивился когда ко мне подошел провизор из «моей» группы и без обиняков предложил подзаработать. Он предложил мне указать в заявке на поставку лекарств несколько большее их количество, примерно на треть больше, чем требовалось. А разницу, якобы, можно было здесь выгодно продать. Я, естественно, согласился. Даже сказал, что могу помочь направить сюда значительно большее количество медикаментов, но предпочитаю разговаривать об этом лично с покупателем. Примерно с месяц ответа не было. Видимо, мою персону прощупывали со всех сторон. Затем мне сообщили, что покупатель не возражает, и встреча состоится. Мы приготовились. Решено было убрать Ахмата с помощью снайперов. На меня напялили бронежилет и отправили на встречу. Однако явился туда явно не Ахмат. Рожа делегата от мафии ничем не напоминала Ахмата, виденного мной на фотографиях и при просмотре оперативных видеоматериалов. Представился же человек Ахматом. Я обусловленным за ранее жестом дал понять снайперам, что операция отменяется. А сам притворился оскорбленным. Мол, я тоже не сидел, сложа руки, и знаю, что делегат, прибывший ко мне не встречу – вовсе не босс. А посему дел с ним никаких иметь не буду. — Э-э, брат, я только о встрече договориться приехал. И проверить тебя. Не обижайся. Время знаешь, сейчас какое... – Понял, что перегнул палку посланник Ахмата. Я не стал разыгрывать из себя дальше оскорбленную невинность и принял условия посла. Мне предлагали встретиться с Ахматом на «нейтральной» территории. Есть в горах маленький договорной участок, где боевики не скубутся между собой и проводят там разные переговоры. И если мне удастся добраться туда через территории, контролируемые «регулярными», то на месте Ахмат сможет обеспечить мне безопасность для переговоров. Выбора у меня не было. Я согласился. Решение отправить меня на место «вертушкой» отпало сразу по двум причинам. Во-первых, ее могли легко сбить, а во-вторых, снайперов тяжело таким образом доставить к месту незамеченными. Вот мы и тряслись сейчас на БТРе, буквально проламываясь через заградительные заслоны и блокпосты Чингиз Хана. Чем ближе к цели, тем – сильнее активность врага. Неожиданно все затихло. Мы прибыли в нейтральную зону. БТР остановился на краю поляны. Мои «стрелки» сразу же исчезли в вечерних сумерках. На смену дневной жаре пришла прохлада. Рассредоточились и солдаты. Я отошел шагов на двадцать вперед и широко, как было условленно, развел руки в стороны. На встречу мне вышел человек. Но не дошел. Будто бичем щелкнул выстрел. Человек покачнулся и упал. Это сработал один из моих снайперов. Через инфракрасный ночной прицел он опознал цель и туже ее поразил. Я упал на землю и ползком стал пробираться к своим, которые открыли шквальный заградительный огонь. Сухо щелкали и выстрелы снайперов. Стреляли и с другой стороны поляны. Сумерки прочертили длинные следы трассирующих пуль. Я вскочил и, петляя как заяц, бегом добрался до БТРа. Вся моя команда через некоторое время тоже была там. Задача выполнена. Мы двинулись в обратный путь. Но тут же натолкнулись на заслон противника. Дорогу бронемашине преграждали сваленные стволы деревьев. Времени на раздумье не было. Пока один солдат готовил БТР к подрыву. Остальные отстреливались. Неожиданно огонь противника усилился настолько, что звуки выстрелов слились воедино. Впечатление было таким, как будто совсем рядом одновременно разогревали двигатели несколько десятков колхозных тракторов. Но скоро мы поняли, что стреляли не по нам, а где-то в тылу бандитов. — Они там, что, между собой перегрызлись? – Спросил у меня Миша. Я недоуменно пожал плечами. Понемногу канонада начала утихать. Затем и вовсе прекратилась. Мы боялись вздохнуть. Удивленно переглядывались. Что произошло? Почему вдруг боевики отступили? Ведь в данный момент преимущество было на их стороне. Скоро все прояснилось. — Эй, русские! – Донесся голос с ярко выраженным кавказским акцентом. – Можете ехать домой. Вас пропустят. — Кто ты? Почему я должен верить тебе? – Крикнул в темноту старлей. — Кто я – тебе знать не надо. Ты сюда живой доехал потому, что мои люди в воздух стреляли. Это тебе доказательство. Да и спасибо, что сына отпустил. Я твой должник. Поэтому уходи. Скоро здесь будет много людей Ахмата. А мы с ними враги. Мы с Мишей понимающе переглянулись. Улыбался и Барин – он не убивал пленного снайпера. В действительности все происходило так. Когда допрос снайпера шел полным ходом, стало ясно, что парня не пощадят, уже хотя бы потому, что он застрелил ранее двух солдат спецназа. Говорить о помиловании пленного со старлеем было бы бесполезно. В этих краях действовали древние законы кровной мести. И военные тоже не являлись исключением. Если убийца военного попадался в руки товарищей убитого, то пощады ждать ему было не откуда. Но и дать убить парня, тоже было нельзя. Нам нужно было пробираться через территорию, контролируемую отрядом боевиков к которому принадлежал пленный. И если они обнаружат его труп, то вряд ли мы доберемся до договорной территории живыми. А уж обратно – точно не выберемся. Сейчас они противодействовали нам достаточно лениво. Ведь прямой угрозы мы им не представляли. А даже короткий бой со спецназом унес бы много жизней самих боевиков. Хотя и мы, наверняка, тоже были бы уничтожены. Поэтому воинам ислама выгоднее было, обстреляв издалека наудачу, пропустить нас, и не вступать в прямое вооруженное противостояние. Но если бы солдаты расправились с пленным, то боевики почти наверняка пошли бы на любые жертвы, но живыми бы нас отсюда не выпустили. Пока старлей допрашивал пленного, я подозвал к себе Барина. Тот подошел. — Слушай, сержант, если старлей тебе прикажет убить снайпера. А в этом я не сомневаюсь. Ты согласишься. Но парня отпустишь. Понял? — Не понял! – Нагло ухмыльнулся сержант. — А если не понял, то я тебя вслед за ним отправлю, тебе ясно, щенок? – Вступил в разговор Миша, слышавший всю нашу «милую» беседу. — Я доложу об всем командиру... Нас больше... — Ты хоть знаешь кто мы такие, пацан? – «Отечески» продолжал наставлять перепуганного Барина Миша. – Если что-то ляпнешь кому-нибудь, то тебя вся твоя бригада ментовская не убережет. А ты нас несколькими молокососами пугать вздумал... — Хорошо, сержант, – вступил в разговор я, – делай, как знаешь, но лучше сначала подумай. Убитых не вернешь. А убьешь парня – нас отсюда его земляки не выпустят. А отпустишь восвояси, так наоборот, даже могут при случае «зеленый коридор» дать. И таким образом ты спасешь и свою шкуру и своего обожаемого старлея? А если хочешь подыхать героем, – пожалуйста. Однако помни, даже если каким-то чудом ты и выберешься из всей этой истории живым, то «теплую» встречу со своими людьми я тебе все равно обеспечу. Даже с того света! Барин мрачно на нас посмотрел и отошел. Сейчас же он был рад, что послушался нас. Даже улыбался. Тогда же, когда он получил приказ убить пленного, то подождал, когда останется с ним наедине. Затем достал нож и полоснул перепуганного насмерть пацана по кисти руки, перерезав ему, таким образом, вены. От ужаса тот не мог даже кричать. Обильно хлынула кровь. Барин добросовестно испачкался в ней. Затем достал свою индивидуальную аптечку. Взял из нее резиновый жгут. Перетянул пленному руку, чтобы остановить кровь. — Иди, пацан. Я тебя отпускаю. Но скажи своим, что бы дали нам зеленый свет. Мы не за ними идем. И с нашими больше не воюй! Пленный сразу же «испарился». А Миша с Барином разыграли целый спектакль для зашифровки. Видимо о том, что произошло на самом деле, догадался сейчас и старлей. Это было буквально написано у него на лице. Однако, он ни чего не сказал. Только пожал плечами: «Победителей не судят». Но проводил Барина взглядом, под которым тот съежился. Мол, вернемся назад – я тебе устрою «веселую жизнь». Я решил спасти сержанта от неминуемой расправы. — Товарищ старший лейтенант! – Официально обратился я к командиру разведчиков. – Прошу вас представить сержанта к награде за блестяще выполненное задание командования. Мы тоже будем ходатайствовать. Старлей скривился, как будто бы раскусил целый лимон. К нему подошел Миша. Обнял за плечи: — Да ладно тебе ершиться. Барин же всех нас спас. Старлей махнул рукой, ладно, мол, проехали и забыли. А сам скомандовал: — Отставить подрыв БТРа. Расчищать завал. Всю дорогу назад нас действительно ни разу не обстреляли. Боевики сдержали свое слово. Моя работа здесь была закончена. Можно было ехать домой. Часть 2 ДВОЙНЫЕ ПОГОНЫ Небольшое, но громоздкое трехэтажное здание сталинской постройки буквально растворилось между таких же невзрачных домов посреди тихой улочки. Вывеска у входа гласила, что здесь расположено специализированное монтажно-строительное управление. А бронированная, обитая снаружи дубом дверь, практически всегда была заперта. Посему работники управления попадали на работу через другой вход, ведущий в дворик здания. Во дворе же была самая обычная строительная техника, стройматериалы и несколько легковушек. В общем, все то, что можно обнаружить в любой конторке под столь же нередким названием. Внутреннее убранство стройуправления также не отличалось оригинальностью. Плакаты «Не стой под стрелой, убьет», «Техника безопасности при строительно-монтажных работах» и, конечно же, стенд, облепленный фотографиями ударников производства, невзрачные, но крепкие двери кабинетов со стереотипными вывесками типа «прораб» – все было пропитано канцелярским духом строительной бюрократии. В одном из таких небольших кабинетиков на втором этаже, надпись на двери которого гласила, что тут обитает начальник отдела снабжения, раздался телефонный звонок. Мужчина огромных габаритов с не менее авторитетным животом решительным жестом взял телефонную трубку. На телефонном аппарате замигала красная лампочка – индикатор прослушивания. Впрочем, прослушиваниями в этом странном управлении удивить никого было нельзя. Не удивился этому и толстяк, заполнявший своим присутствием весь кабинет – даже письменный стол рядом с ним казался обычной табуреткой. Он только презрительно усмехнулся и рявкнул в трубку: — Але, перезвоните через час. На том конце понимающе хмыкнули и осторожно положили трубку. Буквально через минуту зазвонил второй телефон. На этот раз индикатор молчал. И не удивительно – эта линия полностью контролировалась людьми стройуправления. Прослушать ее было практически невозможно, поэтому самые важные переговоры велись по ней, да и то в самом крайнем случае. Впрочем, и здесь разрешено было общаться только при помощи так называемого «свода условных выражений», – фраз, которые непосвященному не скажут ровно ничего. — Отдел снабжения, слушаю. – Толстяк, похоже, вообще не умел разговаривать тихо, особенно от этого страдали люди, общающиеся с ним по телефону, – они вынуждены были держать трубку на значительном удалении от уха, иначе рисковали временно оглохнуть. — Здравствуйте, начальник треста беспокоит. Мы вам выписали и уже отправили заявку № 427 на груз, просим послать экспедиторов в М. Пусть они встретятся там с нашими экспертами, договаривайтесь с ними на месте. Да, и еще, груз не кантовать до нашего распоряжения. Все. Удачи. Толстяк повесил трубку и начал рыться в бумагах, в беспорядке валяющихся у него на столе. Звонил сам начальник треста, а это значит, что предстояло что-то серьезное. — Черт! – Просипел он. Затем откашлялся, потянулся к графину с водой и начал ее жадно как из стакана пить. – Да, вчера перебрал... Бляха, где эта проклятая ориентировка? Затем начальник откинулся на спинку жалобно заскрипевшего под ним кресла, взял со стола пачку сигарет. Закурил, повернулся к селектору, нажал клавишу вызова. — Диспетчер, – так в конторе называли дежурного по управлению, – выясни, заявки уже прибыли или еще в пути? — Иван Витальевич, свежих еще нет, а вчерашние уже у вас. По крайней мере, вы расписывались в их получении. — «По крайней мере-е-е», умничаешь мне... Вот сниму с дежурки, и на улицу, асфальт топтать отправлю, что тогда запоешь... – Иван Витальевич связь оборвал. Ориентировка все же нашлась. Пусть и с небольшим опозданием. Не надо думать, что человек, именовавшийся начальником отдела снабжения, а в действительности являвшийся подполковником милиции Пеньковым Иваном Витальевичем, за глаза, среди сотрудников именуемый Мамонтом, был разгильдяем. Он не мог быть им уже только потому, что занимать должность начальника отдела одной из тайных спецслужб МВД и быть неряхой – вещи несопоставимые. Просто накануне вечером центральную конспиративную квартиру спецслужбы (ЦКК), чем в действительности являлось стройуправление, посетил очередной проверяющий. А согласно сложившейся традиции его надо было напоить до «поросячьего визга», то есть так, чтобы добраться домой он мог только с помощью дежурной по ЦКК машины. Попробуй тут удержись и не напейся, особенно если и сам не дурак залить за воротник. Поэтому процесс получения ориентировок подполковник вспоминал с трудом. Помнил, что получил, но не мог вспомнить, куда положил. С трудом, привстав из-за стола, Мамонт заглянул под стол – и на душе полегчало – заявка № 427 была там. Нашарив левой рукой на краю стола очки, Иван Витальевич нацепил их на свой картошкообразный нос, и углубился в чтение ориентировки. Уже с первых слов было ясно, что дело, которое поручили его отделу довольно темное. В городе М. К-ой области был убит оказавший сопротивление при задержании сотрудниками местного РУВД гражданин Мечников. На первый взгляд ситуация банальна. Ну, оказал, как пишут, вооруженное сопротивление и был застрелен из табельного пистолета ПМ сотрудником местного РУВД. Заключение экспертов прилагается. Но есть некоторое но... Иначе бы это дело было уже в архиве. Согласно информации, полученной от инспекции по личному составу МВД Украинской ССР через свои источники, их областные коллеги, в обязанность которых входит расследование всех происшествий с участием сотрудников УВД по области, сработали некорректно. Они умышленно или в результате халатности утаили некоторые факты по этому делу. В общем, кто-то предоставил информацию республиканским особистам о том, что неоднократно судимого Мечникова сначала избили до полусмерти, а потом уже добили из табельного оружия, и подбросили обрез, инсценировав сопротивление при задержании. К тому же мать убитого кто-то надоумил требовать повторной экспертизы в Киеве, что она и сделала через прокуратуру. В предоставленном ей ранее на опознание в местном морге трупе она не признала своего сына. Словом, вонь от всего этого идет приличная. А разобраться, что к чему надо, да поосторожней, чтоб и овцы целы и волки сыты. Генерал особо выделил в телефонном разговоре «груз не кантовать», а это очень плохо. Означает – собрать информацию, но без команды ход ей не давать. Так обычно действуют, когда хотят собрать на кого-то компромат, а дело замять. По крайней мере, на время, пока скомпрометировавшие себя сотрудники будут нужны. Мамонт снова откинулся на спинку своего многострадального кресла. «Вот же, влип. Замять это все будет не так просто. Уже и прокуратура подключилась». Дверь в кабинет отворилась, и на пороге появился невысокий лысеющий пожилой мужчина с отечным свекольным лицом. В конторе его прозвали Дядей, за то, что ко всем молодым сотрудникам он обращался не иначе как «племянничек». Дядя отличался большим добродушием и не менее сильной тягой к спиртному. Он всегда носил при себе металлическую флягу с водкой, которую пил маленькими глотками и без закуски. Как воду. По рангу он был, как и Мамонт, – начальник отдела, а в звании выше – полковник. Дядю уже давно пытались отправить на пенсию. Официально – по выслуге лет, а в реальности за многолетнюю дружбу с Бахусом. Но Дядя был несгибаем. На пенсию он не хотел, и незримые покровители Дяди каждый раз отстаивали его перед кадровой комиссией. Поговаривали, что полковник когда-то оказал большую услугу кому-то из «небожителей» и тот Дядю выгораживает, не смотря на все его чудачества. Как профессионал полковник слыл большим мастером интриг. Ни кто в управлении не мог придумать таких хитроумных, если можно так выразиться многоэтажных многоходовых комбинаций как Дядя. Ему пророчили большое будущее, но проклятая водка не дала подняться ему выше начальника отдела. Да и в последнее время Дядя уже практически отошел от дел. Предоставил отдуваться за себя своему заместителю, а сам объявил, что уходит на пенсию. Даже рапорт соответствующий написал. Но никто не поверил... Впрочем, это детали. Надо ли говорить, что Мамонт чертовски был рад Дядиному приходу. Согласно законам конспирации Пеньков не имел права сообщать Дяде о готовящейся разработке, так как она не входила в его компетенцию. Но Дядя бы не был Дядей если бы уже всего не знал сам. — Витальевич, – сладко начал он, – что ты диспетчеру нашему работать не даешь, грозишь его в наружку перевести... Чай, забыл, что он в моем отделе числится? Ну, да, ладно, ориентировку нашел? Ты ее вчера пытался на полку, что под столом, от проверяющего спрятать. Чай не помнишь? Да, и что ты обо всем этом думаешь? Замочили менты М-ские доходягу неоднократно судимого, да и концы в воду спрятать стараются. Что думаешь делать? — От тебя ничего не скроешь... – Мамонт потянулся за очередной сигаретой. — Ваня, или ты забыл, какой кухней я заведую? Напоминаю, разведывательно-поисковыми мероприятиями. А официально я представлен наблюдателем по М-ской разработке. Вот обставим все как надо, и на пенсию, рыбку ловить. – Дядя достал из внутреннего кармана пиджака изогнутую металлическую флягу... – Будешь? — Нет, – Мамонта даже передернуло, – жара, а еще работать целый день. Ты мне лучше вот, что сажи... Наблюдатель, это для отчетности или сам в М. поедешь? — Официально, это дохлое дело – твоя разработка. Я же только присмотрю за твоими хлопцами, чтобы они дров не наломали. А точнее – помогу им их наломать... Кого из своих ты хотел бы пропесочить в первую очередь? Мамонт удивленно вытаращился на Дядю: — Это ты о чем? Дядя отхлебнул из горлышка. Во фляге забулькало. Затем неспешно по стариковски закрутил флягу крышечкой. Положил в карман. Лукаво посмотрел на Мамонта вмиг заблестевшими красными как у кролика глазками: — Да так, есть одна мыслишка... ***** Вишневого цвета «девятка», переваливаясь на пыльных ухабах и захлебываясь визгом роторного двигателя, двигалась проселочной дорогой в сторону небольшого районного центра М. Вокруг – недавно убранные колхозные угодья, жара, и – ни души. В битком набитом автомобиле и так нечем было дышать, а тут еще Дядя навязался в попутчики со своим перегаром. Он то и дело прикладывался к фляге и поучал водителя, молодого парня по прозвищу Нафаня: — Тебе, Нафаня, машину государство выделило, чтобы ты на ней делом занимался, ездил, куда тебе начальство прикажет. А ты ее бережешь, словно жену свою лелеешь. Ишь, заладил, – «не поеду полем, кардан сорву». И полковник тебе не указ. Совсем, племянничек, от рук отбился... Ну, ничего, вернемся на базу, я тебе такой кардан сделаю – надолго запомнишь. Да, Дядя явно был в ударе. Вопреки нашим ожиданиям, что от жары и водки он склеится, и не будет мешать работать, полковника спиртное только раззадорило. В этой службе вообще много пьют. Не все, конечно, но очень многие. Поводом для выпивки могло служить любое событие, даже не очень значимое на первый взгляд. А уж командировки – так и подавно. День приезда и день отъезда – самые большие праздничные дни, когда дым стоял коромыслом, и водка лилась рекой. Особенно день приезда. А наутро, тяпнув на спех опохмелочные сто грамм, бригады «топтунов» разъезжались по объектам. Не берусь судить, как бы разведчики наружного наблюдения работали в командировках без спиртового допинга, но даже в «состоянии не стояния» работа выполнялась достаточно качественно. Вообще же служба была действительно собачья. На острие кинжала, если так можно выразиться. Ведь каждый день работаешь буквально тет-а-тет с убийцами, маньяками, наркоманами, рэкетирами и всякими прочими «милыми» людишками, которые спят и видят, как бы «пером мента в бочину завалить». Подобное соседство явно не способствует хорошему настроению. Набегаешься вот так целый день за каким-нибудь пройдохой или сразу за группой бандитов и в конце смены нервы уже, как правило, не к черту. Вот и улучшают «топтуны» настроение с помощью спиртного. Пили, конечно, не все, но все же большинство. И среди пьяниц управления – подавляющее большинство именно «топтуны», то есть филеры. Филёров (франц. fileur – сыщик) в различных кругах называют по-разному. В простонародье сотрудник этой организации зовется «шпиком», на жаргоне служб КГБ за умение быстро и часто перевоплощаться, а также за обязательный для этой профессии авантюризм его прозвали «альфонсом», а по-милицейски он просто «топтун». Видимо за то, что с утра до вечера «асфальт топчет», когда следит за кем-то. Однако больше всего мне нравиться украинский народный жаргонный вариант филера. Это, наверное, самое удачное его название, как нельзя более точно отображающее суть профессии – «нышпорка». Мол, «нышпорит» везде, всюду нос свой сует… Но как бы ни называли сотрудника службы наружного наблюдения, а суть его деятельности от этого не меняется уже на протяжении веков – «топтун» – профессия древняя. Во времена, когда у разведки еще не было на вооружении массы хитроумных электронных устройств, предназначенных для негласного получения информации, наружное наблюдение, помимо агентурной деятельности, было, чуть ли не единственным инструментом извлечения разведданных. С появлением средств электронной и оптико-электронной разведки наружное наблюдение не только не утратило своего оперативного значения, а, наоборот, оснастившись самой передовой техникой, стало работать гораздо более эффективно и качественно. Кроме, собственно, службы наружного наблюдения в управлении было еще несколько подразделений, играющих чаще всего вспомогательную роль в подготовке разработок. Хотя и они иногда поводили автономные разведывательные или разведывательно-поисковые мероприятия. Особого внимания заслуживает, прежде всего, оперативная установка, на сленге спецслужбы – «ульяна». Это элита. Сюда подбирали, в основном, людей с высшим образованием и специфичным образом мышления. В работе «ульнщика» как нигде нужны были хорошие мозги. Сама же работа была не менее опасна, чем у «топтунов». Ульянщикам приходилось, используя легенды зашифровки и документы прикрытия, под разными предлогами посещать бандитов по месту жительства, работы, «пробивать» их связи – знакомых, родственников, подельников. Все это делалось для того, чтобы собрать как можно больше информации об этих лицах. Вот и сейчас вместе с нами – «топтунами», трясся по ухабам и один ульянщик прозванный коллегами Профессором за то, что он мог объяснить достаточно доходчиво любую, пусть даже самую необъяснимую вещь. У него всегда и для всех были припасены ответы на любые вопросы. Порой у меня складывалось впечатление, что Профессор задался целью вызубрить наизусть Большую Советскую Энциклопедию, настолько его выступления, а иначе его пространные речи назвать было нельзя, соответствовали этому многотомному изданию. Иногда ради развлечения мы подкидывали ему и достаточно неординарные вопросы, ответ на которые в энциклопедии не вычитаешь, что бы послушать, как, например, Профессор, нравоучительно показывая нам палец, объясняет, что, дважды два никогда не было равно четырем. Это, мол, все упрощенное мышление, призванное затормозить эволюцию человечества в целом. Затем пускался в дебри философии, доказывая, что прав он, а Евклид с Гомером – всего лишь древние тупицы, волею случая пустившие человечество тупиковой дорогой развития. Сусанины от науки. Мы покатывались со смеху. Время пролетало незаметно. Сейчас же Профессор молча поглядывал на Дядю, который редко когда позволял ему философствовать в своем присутствии. Видно было, что ульянщик решил объяснить нам какую-то очень важную с его точки зрения вещь и не мог дождаться, когда мы, наконец, отделаемся от Дяди, который воспринимался им как балласт на шее утопленника. Я сидел на заднем сидении автомашины рядом с Профессором и поэтому уже знал с его слов, что как только мы прибудем, полковник отправится к экспертам, то есть к заказчикам нашей разработки для согласования действий. Согласовывать все это они будут до вечера, после чего необходимо будет выделить одну из наших машин для доставки Дяди домой. Потому как после «согласования» он вряд ли будет транспортабелен. Сомневаться в этом не приходилось – в багажнике машины позвякивали несколько бутылок водки и в трехлитровой банке маринованные помидорчики, до которых полковник был большой охотник. Профессор оказался прав. Едва мы заехали на территорию райцентра, как Дядя приказал Нафане остановиться. — Все, племяннички, действуйте! А я потихонечку пойду. Надо кое-что с аборигенами обговорить. Вон, уже встречают. – Полковник показал на грязно-синюю «шестерку». – Номерок на всякий случай запишите. Друзей, как и врагов надо знать в лицо. И от тех и от других можно ждать любых сюрпризов. Особенно от первых. Ему подали водку и банку с помидорами в авоськах. Должен сказать, что картина эта была занятная. Краснолицый пожилой пьяница в потертом пиджачке с авоськами в руках. Я не удержался от смеха. Но особый восторг у нас вызвало то, что из стоящей неподалеку «шестерки» с ментовскими номерами выскочил плюгавый человечишко. Он подбежал к Дяде, с благоговением взял у того из рук его драгоценную ношу и почтительным жестом пригласил пройти к машине. Скоро «шестерка» скрылась в клубах пыли. Мы же сразу отворили все дверцы нашей «оперативки», что бы избавиться от стойкого запаха перегара, воцарившегося здесь после Дядиного присутствия. Профессор был старшим нашей смешанной ульяно-филерской группы. Он включил бортовую радиостанцию машины. Из замаскированных под обивкой салона динамиков донесся раздраженный голос диспетчера: — Пятнадцатый, куда пропали? Доложите обстановку. Профессор кисло скривился. Дело в том, что радиостанцию можно выключать только в самых крайних случаях, например, если ее может услышать кто-то посторонний. Мы все об этом, конечно, знали. Но Дядя терпеть не мог «этого матюкальника», поэтому приказал соблюдать полное радиомолчание. Якобы для маскировки. Теперь же диспетчер доложит, что мы не были на связи. А за это после работы всем нам, а особенно Профессору «надают по шапке». — Эверест, Эверест, я пятнадцатый! — Ну, наконец-то, что там у вас случилось? — Экстренное отключенье. Все нормально работаем по плану. Конец связи. В эфире ничего лишнего – таков был порядок. И ему вынужден был следовать даже словоохотливый Профессор. Хотя и не всегда. Об этом говорит его послужной список. Профессор был старше меня лет на семь-восемь. И настолько же больше прослужил в органах. Начинал он как ульянщик, однако, не знаю за какие грехи, его перевели в «топтуны», и он добросовестно несколько лет кряду «топтал асфальт». Затем его опять вернули в ульяну, официально из-за ослабевшего зрения, но вероятнее всего, начальство просто достали его рапорта о возвращении в элитное братство установщиков, которые он писал с завидным постоянством. Среди «топтунов» ходили слухи, что Профессор – натура тонкая и поэтичная, просто был не понят филерами, максимальное образование которых, за редким исключением, было средним специальным – они заканчивали среднюю школу милиции по своему профилю. Часто же сюда попадали люди с обычным средним образованием. Правда, их обязательно должны были рекомендовать свои. Иначе дорога в наружку была бы для них закрыта. Обучали на месте. Даже периодически сдавали экзамены на профпригодность. В ульяне же, практически у всех за плечами были высшие учебные заведения. И там Профессор мог найти себе достойных собеседников. И все же Профессор был желанным гостем и у тех и у других. Его любили послушать все. Они для развлечения, другие, чтобы поспорить. Как бы то ни было, а ульянщик свою работу знал и выполнял ее неплохо. Поэтому мы как должное восприняли его назначение бригадиром группы «топтунов». К тому же с ним весело. Профессор приказал по радио второй нашей машине с экипажем в пять человек выставляться по месту жительства матери объекта и всячески демонстрировать свою заинтересованность ею. Для отвлечения тех, кто потенциально хотел помешать нашей деятельности. А потом решил заняться «самодеятельностью». И мы поехали... к городскому моргу, где по идее находился труп Мечникова, который сегодня должны были отправлять в Киев в Бюро центральной медицинской экспертизы на улице Оранжерейной. В принципе взять труп под наблюдение мы должны были не в морге, а принять его на выезде из М., но Профессор бы не был профессором, если бы не внес маленькие изменения в планы начальства. К тому же морг был практически на выезде из города. «Выезд из города» – понятие растяжимое, а где конкретно ожидать приема объекта указано не было. В морге мы решили лично «познакомиться» с усопшим и взять его под наблюдение там. Это же почти «на выезде»... Мы прибыли на место и, наказав Нафане нас дожидаться в машине, зашли на территорию городской больницы, где и располагался морг. Некоторое время мы бродили среди больничных построек, пытаясь визуально определить, где находится это мрачное заведение. Но долгое время безуспешно. Мы уже наворачивали третий круг по территории, когда, проходя мимо какого-то сарая, напоминающего скорее хлев, чем морг, Профессор внезапно остановился: — Мухи! – Сказал он, подняв по своему обыкновению вверх указательный палец. — Что? – Переспросил я. Но уже и сам все понял. Действительно, возле сарая этих насекомых было больше, чем обычно. А они, как известно, неизменные спутники любой мертвечины. Мы направились к сараю. По дороге я сфотографировал его скрытой фотокамерой. Подошли к двери. Она оказалась... незапертой. Я приоткрыл ее. В нос ударил приторно-садкий запах разложения. — Есть тут кто? – Спросил я в темноту. — Ага, – отозвался Профессор, – конечно, есть, только вот ответить они тебе вряд ли смогут. — Я на всякий случай. Вдруг тут охрана. — По идее, конечно, каждую порядочную «трупарню» положено охранять. На случай если жмурики вдруг изменят свой социальный статус и попробуют сбежать из предпоследнего земного пристанища. Но какая охрана в такой вонище долго высидит? Так не долго и самому жмуром стать. Профессор достал носовой платок и, приложив его к носу, нырнул в жужжащее насекомыми душное и вонючее темное нутро морга. Я последовал его примеру. Профессор включил фонарик. — Ну и ну, присвистнул он. Зрелище не для слабонервных. Свет фонаря высветил деревянные столы, на которые штабелями были навалены трупы. Особенно впечатлил один, едва прикрытый кусками картонной коробки. Его какая-то неведомая сила разорвала практически пополам. А оторванная нога лежала рядом с ним. Как запчасть. Нечто подобное мне приходилось видеть во время моей командировки на Кавказ. Но одно дело там, а другое – здесь, где войны нет уже больше сорока лет. Я с трудом сдержал рвотный позыв. — Я посвечу, а ты давай, фотографируй все это безобразие. В рапорте укажем, как тут с мертвыми обращаются. Пусть взгреют, кого следует. – Профессору уже было не до шуток. Я отстегнул фотоаппарат от маскирующего его поясного ремня. Перевел в ручной режим фотографирования и начал снимать. Позже проявились довольно качественные снимки. Хотя я и сомневался, что в полутьме что-то получится. Если бы я фотографировал все это своим любительским «Зенитом» с самой обычной фотопленкой «Свема», то у меня вряд ли что-то из этого вышло бы и при лучшей освещенности. Но спецаппаратура – она и Африке спецаппаратура. Пусть это и древний, видавший виды «Аякс». Когда с фотосъемкой было покончено, мы занялись поиском трупа Мечникова. И довольно быстро его обнаружили. Он лежал отдельно от остальных на небольшой каталке. Труп был одним из немногих прикрытых простыней. О том, что это именно он, мы прочитали на бирке, привязанной к его ноге. Сфотографировав объект, мы уже собирались выйти из морга, когда в унисон зазвенели наши скрытые радиостанции. — К вам гости. Будьте осторожны. Это сообщение передал Нафаня, наблюдавший из своей колымаги за входом в морг. Мы переключили радиостанции в бесшумно-вибрационный режим и решили затаиться, кто, где может. Я наткнулся на какую-то дверь и мигом скрылся за ней. Это оказалось подсобное помещение, в котором хранились запасы чего-то едкого. У меня сразу же начало щекотать в носу, и я едва сдерживался, чтобы не чихнуть. Отчаянно слезились глаза. Уже через полминуты в морге послышались голоса. И шум, как если бы тащили что-то тяжелое. Послышалась возня, матерщина. Кто-то обо что-то споткнулся. Выругался, что в морге нет света, и приходится все делать на ощупь. Через пару минут все стихло. Посетители покинули помещение. Завибрировал выводной пульт радиостанции у меня в кармане. Я переключил станцию в звуковой режим: — Ну, блин, вы видели? – Донесся из динамика голос Нафани. – Груз подменили, сволочи. Сейчас грузят на ЗИЛ. Давайте сюда бегом. Я выскочил за дверь. Но в темноте не мог сразу обнаружить выход. — Эй, Профессор. Посвети, а то я к выходу добраться не могу. Прямо в меня ударил луч фонарика. Он меня ослепил. Но луч метнулся в сторону, отыскивая выход из морга. И я увидел Профессора сидящего на деревянных нарах рядом с мертвецом с фонариком в руке. От удивления я разинул рот. Но рассуждать было некогда. И через минуту мы уже были на свежем воздухе. — Давай к Нафане, – распорядился Профессор, – узнай, куда повезут жмура. А я нового постерегу, которого на место нашего подложили. А то, как бы и этот не «сбежал». Я бегом бросился к автомобилю. Увидев меня, Нафаня медленно поехал ко мне навстречу. Я прыгнул на переднее сидение. Нафаня рванул вслед за бортовым ЗИЛом. — Проклятье, аккумулятор садится! Я довольно часто работал с Нафаней и знал, что всегда в таких случаях он начинал разносить свою машину, как бы обижаясь, что та «предала» его в самый ответственный момент. Мол, прямо сейчас он, Александр, готов обменять «эту свою колымагу» вместе со всеми ее «прибамбасами» на пристойную иномарку у первого же встречного бандита». — Нафаня, ты сам то хоть веришь в то, что говоришь? — Конечно, нет, – бандита жалко... А на свою «колымагу» водитель наговаривал зря. «Девятка», выполненная еще по прототипу спецмашины всемогущего КГБ, обладала всеми необходимыми для оперативной автомашины качествами. По сути, от популярной модели «жигулей» у нее остался лишь «девяточный», искусственно состаренный кузов, – все остальное отвечало последнему слову техники. Единственное, в чем Саня был, пожалуй, прав, так это в том, что машина не экономно расходовала горючее. Хотя этот недостаток и компенсировали два дополнительных топливных бака в багажнике, все равно заправлять машину приходилось довольно часто. Во времена, когда разрабатывали прототип этой спецмашины, автомобильное топливо стоило копейки и никакого дефицита на него не ощущалось, не то, что в период развала Союза, когда и дорого и днем с огнем бензину не сыщешь. Посему конструкторы попросту проигнорировали этот фактор в пользу других, более важных: роторный двигатель обеспечивал высокую проходимость и скорость, достаточную, чтобы догнать практически любую автомашину, как отечественного, так и иностранного производства; усиленный каркас и двойные подвески обеспечивали экипажам таких машин повышенную выживаемость в экстремальных условиях. Такие спецмашины оборудованы также бортовыми радиостанциями со специальными дешифраторами. Благодаря этому можно вести любые радиопереговоры, причем прослушать их будет практически не возможно. Бортовые устройства аудио— и видеонаблюдения позволяют следить за объектом оперативной разработки прямо из машины и на значительном удалении от фигуранта. Правда нас этой милостью комитет обделил. Подобных устройств на вооружении в милицейской «семерке» тогда не было. Вот на одной из таких машин мы сейчас и «вели» шустро бегущий впереди ЗИЛ. Необходимо было доложить о происшествии на базу. — Эверест, Эверест, я пятнадцатый. — Слушаю, пятнадцатый. — Мы в движении. Заменили груз и сопровождаем его на автомашине ЗИЛ, государственный номер... — Понял, пятнадцатый, продолжайте сопровождение. Я проверю транспорт. Конец связи. Я взял блокнотик и начал записывать в него госномер грузовика и время движения, когда обратил внимание, что Нафаня как-то странно на меня смотрит. — Саша, что-то случилось? – Спросил я его. — Да от тебя запах какой-то. Слушай, а ты давно мылся? — Черт, – выругался я, – да там, в морге такая вонь. Наверное, сам пропах. — Во-во, а я думаю, чем это так воняет. Теперь понял – трупами. На-ка тебе освежитель воздуха. Подушись хоть им. А то сидеть рядом с тобой невозможно. Освежитель сам пахнул не лучше, чем морг, но я все же добросовестно подушился. Не думаю, что стал пахнуть лучше, но уже не трупами – это точно. Включилась радиостанция: — Пятнадцатый, Эвересту, пятнадцатый, Эвересту, ответьте. — Пятнадцатый на связи, Эверест. — Ваш транспорт у экспертов не значится. Как поняли, пятнадцатый? — Понял. Конец связи. Плохо дело. Госномер грузовика не значился ни в ГАИ, ни в спецкартотеке нашей фирмы. Кто бы всю эту кашу ни заварил, а он явно не дурак. Теперь придется нам с Нафаней «таскать» этот грузовик, пока мы не найдем его истинного владельца. Хоть разбейся, а сделать это надо. Только вот как вдвоем и транспорт установить и труп, похищенный не упустить, если его где-то выгрузят. А еще и людей, похитивших его не потерять, когда они с мертвецом распрощаются. Задачка. Оставалось надеяться, что наши «клиенты» все будут делать последовательно. Выгрузят труп по какому-то адресу. А затем грузовик развезет их по домам, после чего поедет на стоянку и сам. Нам повезло. Почти так все и произошло. Труп выгрузили в сторожке кладбища, расположенного на отшибе села, находящегося километрах в пяти от М. Затем грузовик действительно отвез похитителей. Только вот подвез их всех он к М-скому райотделу милиции. А встретил их... сам Дядя. Да, было о чем подумать. Точнее думал то я уже после. А, тогда, вооружившись «тяжелой артиллерией», фотоаппаратом «Киев» с огромным и длинным объективом для удаленных съемок, сфотографировал, как Дядя у райотдела милиции встречал наш таинственный грузовик. Как здоровался с похитителями трупов, скорее всего, являвшихся работниками милиции. А если приобщить эти фотоснимки к сделанным на кладбище, то выстраивается стройная картина «ментовскго» заговора. Честно говоря, я немного растерялся. Я не знал, как поступить дальше. Доложить о происшествии или пока, до выяснения обстоятельств этого запутанного дела, промолчать. Нафаня же Дядю не видел – я его смог рассмотреть только через объектив фотоаппарата. Посвящать же в увиденное водителя я пока тоже не собирался. Что ж, поживем – увидим. Грузовик остался возле райотдела. Вышел водитель, заменил номера. Я их переписал. Дело сделано, пора возвращаться к моргу, где нас уже, наверняка заждался Профессор. Мы уже подъезжали к месту, когда увидели Профессора. Тот как скаковой жеребец несся нам навстречу. Мы притормозили. Профессор запрыгнул на заднее сидение нашей оперативки. Он тяжело дышал. — Гони к выезду. Груз уже ушел в сторону Киева. Везут на темно-зеленом УАЗике-труповозке. Должны догнать. Профессор вытащил из кармашка за передним сидением бутылку «Лужанской» и жадно к ней присосался. Утолив жажду, он спросил: — Ну, как у вас? Все сделали? Я рассказал ему обо всем, что нам удалось узнать. Кроме того, что видел Дядю. Почему я ему об этом не доложил, не знаю сам. Наверное, какое-то внутреннее чутье мне подсказывало, что делать этого пока не стоит. — Десятый, пятнадцатому! – Вызвал вторую нашу машину Профессор. — Слушаю. — Оставьте рабочего по вашему адресу, а сами снимаетесь и следуйте... Дальше Профессор назвал ту самую кладбищенскую сторожку, куда ЗИЛ завез похищенный труп. — Когда груз утилизуют, снимайтесь и на базу. – Подвел итог своему распоряжению наш бригадир. Нафаня гнал во всю. Я опустил стекло в автомашине, и ее наполнило тугими потоками ветра, выдувая неприятный запах, который принес сюда Профессор. Нафаня некоторое время молчал, сосредоточено всматриваясь в дорогу. Затем не выдержал, и протянул Профессору освежитель воздуха: — Вы, шо, сговорились, что ли. Решили химическую атаку ко мне применить. Пшикнись, Профессор. Не в службу, а в дружбу. Профессор загоготал: — Что, Нафаня, не нравится дух вечности? А ты знаешь, что у древних... — Справа по обочине зеленая «Нива» без номеров. На малом ходу. Возможно, не только нас М-ский жмурик интересует. – Прервал я оседлавшего своего конька Профессора. Тот вздохнул: — Ну, вот так всегда, только начнешь веять просвещенья дух, как сразу: «Нива», жмурик. Нет в вас благородства, господа офицеры! – Посетовал бригадир. — Что делаем? – Спросил у него водитель. — Что, что! Убеждаемся, что «Нива» ведет наш груз, и ведем «Ниву». – Нарочито скучным тоном промямлил Профессор. – Обгони ее пока, мой верный конь. Нафаня заржал как лошадь и придавил педаль газа. Мы с Профессором пригнулись, чтобы нас не рассмотрели пассажиры «Нивы». Через некоторое время водитель сообщил нам, что можно выпрямиться и что он взял под наблюдение «труповозку» с объектом наблюдения. — Знаешь кто в машине? – Спросил у меня Нафаня? — Догадываюсь. Наши друзья из райотдела, те, что трупы рокировали. — Верно. Профессор закурил и прокомментировал происходящее: — Да, гласники как работать не умели, так и не научились. И не в домёк им, убогим, что транспорт без номеров привлекает внимание значительно больше, чем даже с ментовскими номерами. — Может, поучим ментов работать? – Предложил я. — Что ты задумал? — Перед въездом в город – пост ГАИ. Обгоним труповозку и попросим гаишников проверить зеленую «Ниву» без номеров. Пока суд да дело – объект будет на территории города. Там его эти доморощенные пинкертоны наверняка не найдут. Подъедут к центральному моргу, когда освидетельствование уже начнется. Они забегают, но с медиками договориться им будет уже сложнее, правда, если они сделать это не успели заранее. Да и действовать то они будут у нас на виду. Успеем занять позиции и выработаем план действий. В любом случае фора нам обеспечена. — Да ГАИшники и так их остановят, без номеров, то. – Высказал свою точку зрения Нафаня, для которого любая остановка была крайне не желательна из-за подсаженного аккумулятора – был риск заглохнуть и заводиться с толкача. Но Профессору Нафаня про это не сказал, потому, что тут же получил бы взбучку за то, что якобы не подготовил машину к работе. На самом же деле, выяснилось, что машина неисправна уже в М., когда мы гонялись за ЗИЛом – загорелся соответствующий индикатор, который во избежание наказания Саша предусмотрительно отключил. — Остановить, то они, скорее всего, остановят, да только если менты им ксивы свои покажут, то тут же и отпустят, без досмотра. – Включился в разговор Профессор. – А нам важно подольше их задержать. А вот, если, ты, Нафаня, им волшебный талон покажешь, спецпропуск, по которому они тебя даже остановить не имеют права, то милиционеры проникнутся к тебе священным трепетом, они же не знают, что ты всего-навсего Нафаня, и примут тебя за большого начальника. И с радостью выполнят любое твое пожелание. Ты же хочешь побыть начальником, а, Саша? — Ладно, Профессор, не юродствуй. Сделаю! Все прошло как нельзя лучше. Мы уже проехали КПП, как увидели, что гаишник останавливает «Ниву». В следующий раз мы ее увидели уже, когда к осмотру трупа в Бюро судмедэкспертизы готовились полным ходом. Здесь же я впервые увидел мать убитого. Она производила впечатление много пьющего человека. Отечное красное лицо из-за сетки полопавшихся капилляров. Трясущиеся руки. Неопрятный внешний вид. Возле нее был человек. Он показался мне очень знакомым. Я точно его где-то видел, но не мог вспомнить, где. Человек пытался ее в чем-то убедить. Но, она, похоже, с ним не соглашалась. Я подошел поближе, включил диктофон с активным выводным микрофоном, в виде значка. — Мы с вами взрослые люди, Мария Алексеевна, – говорил незнакомец, матери погибшего, – и вам и мне нужны гарантии, что все это останется только между нами. Мне жаль вашего сына, но, согласитесь – он был конченый человек. Вам же я предлагаю много денег и возможность уехать туда, куда вы сами захотите. Только прекратите эту никому ненужную возню. Все равно вы этим ничего не докажете. Насколько я помню, у вас есть еще дочь, внуки. Подумайте о них. Вы ведь мать. Хоть дочь от вас давно и отказалась, но вряд ли вы захотите ей навредить... Незнакомец улыбнулся и театральным жестом развел в стороны ладони. Я обмер, ибо узнал этого человека. «Купец»! Именно так он разводил руками в оперативных видеоматериалах, отснятых восемь лет назад. Именно так улыбался. Но это был он и одновременно другой человек. Что-то изменилось, но, что, я не мог понять. Человек перестал улыбаться, и снова его лицо перестало походить на лицо подонка, за которым через годы тянется кровавый шлейф преступлений. Я понял, что изменилось. Его лицо. Оно было другим. Другим и значительно моложе его обладателя. «Купцу» сейчас должно было быть пятьдесят пять лет. Лицо же этого человека было без единой морщинки, каким-то совершенно киношным, как это бывает после пластической операции. Я подошел ближе. Взглянул на его руки. Так и есть – старец с лицом младенца. Кожа рук была дряблой, как и положено человеку пожилого возраста. Сфотографировал его. Эти фотоснимки я передам своему резиденту. Через восемь лет Контора снова взяла след монстра. Конечно в том, что это именно тот человек, которого разыскивают уже восемь лет, чтобы привести приговор в исполнение, надо еще убедиться. Без доказательств его нельзя ликвидировать. А сейчас необходимо собрать о нем, как можно больше материала. Но едва я успел об этом подумать, как по радиостанции прозвучала команда сворачиваться и следовать на базу. Нас снимали с разработки. Между тем мать убитого направилась к зданию морга, но меня она уже мало интересовала. Я должен был отработать Купца. Необходимо было что-то придумать. Мне необходимо было получить хоть какую-то зацепку, которая помогла бы мне в дальнейшем разыскать этого человека. В том, что мать убитого Мечникова вряд ли нас на него выведет, я не сомневался. Если бы он не предусматривал такие вещи, то уже давно бы кормил червей в дальневосточной земле. Уже в автомашине Профессор объяснил нам, что мать потерпевшего признала в трупе своего сына и необходимость в повторной экспертизе пропала. — Что-то не нравится мне все это. – Сказал я. – Ведь на базе знают, что труп заменили. И все равно нас снимают. Вы давайте на базу. А я тут еще покручусь. Скажете, что я работаю за связью от объекта, и был в режиме радиомолчания, а вы не смогли со мной связаться. — Я всегда подозревал, что ты, Дима, тайный трудоголик. Но чтоб на столько!.. Убеди меня, что это необходимо и останешься. Я решил сказать Профессору полуправду. И для этого включил диктофон, проиграв часть записи разговора «Купца», а в том, что это он я не сомневался, с матерью убитого. — Ты как всегда в какое-нибудь дерьмо влезешь. Эту связь мы должны отработать не зависимо от своих желаний. Ну а раз нашел клиента ты, то тебе его и водить. Давай. Только на базу придется своим ходом добираться. Я выскочил из машины и бросился к месту, где последний раз видел «Купца». Пробегая мимо центрального входа в морг, я злорадно подумал, что скоро туда отправится и «Купец». И мне хотелось это сделать как можно скорее. Я бы это сделал сейчас, но мешали два фактора. Во-первых, без специального разрешения своего резидента я не мог убить подонка. За подобную инициативу сам рисковал очнуться в скором времени в этом же «милом» заведении. А во-вторых, у меня не было оружия. В моей новой фирме его выдавали только в крайнем случае. Опасаясь, как нам говорили, расшифровки. К тому же я вряд ли бы отважился стрелять из табельного оружия, по которому меня могли легко вычислить. Да и без пистолета я бы этого сейчас сделать не мог, даже если б решился, потому, как скоро выяснилось, что «Купца» охраняют трое внушительного вида мордоворотов. И не только… Как правило, охранники подобного телосложения редко могут оказать какое-либо серьезное противодействие при покушении на их подопечного. Физически они часто подготовлены не плохо, но вряд ли кто пролезет на охраняемого с кулаками или даже с ножом. Профессионал так никогда не поступит. Он будет действовать иначе. И, как правило, если начинается, например, стрельба, то мордовороты начинают паниковать, потому, что противник вне пределов досягаемости их могучих кулаков. И им просто не хватает элементарной выучки. Они теряются, и при первой попытке сопротивления будут уничтожены – ведь их могучие фигуры сразу бросаются в глаза и являются прекрасной мишенью. Стрелки группы прикрытия с самого начала будут держать их на мушке. Если конечно, речь пойдет об устранении с помощью огнестрельного или пневматического оружия. В арсенале спецслужб достаточно много и иных способов отправки человека к его пращурам. В том числе и чисто технических. Например, раздается телефонный звонок. Объект разработки снимает трубку. Подносит ее к уху. А его тут же убивает током большой мощности. В этой ситуации любой охранник бессилен, но профессионал-телохранитель все равно всегда сам снимает трубку, проверяет, угрожает ли, что его подопечному и только потом передает ее «телу». Однако это еще не гарантирует, что его клиент не пострадает. Ударить током может и позже. Чистильщики Конторы использовали все из известных методов ликвидации, но чаще остальных все же применялось огнестрельное оружие. Объясняется это, прежде всего, тем, что каждое такое убийство должно быть показательным для других мафиози. Чтоб не зарывались и знали, что и на них найдется управа. Однако исполнители не брезговали и «несчастными случаями» и сердечными приступами. Все зависело от конкретной ситуации. К слову, в Конторе все штатные ликвидаторы имели «специальность». Так, «стрелки» – преимущественно снайпера, работали с огнестрельным оружием, «исполнители» – имитировали несчастные случаи и смерть от «естественных» причин, «детонаторы» – взрывали, «чистильщики» – специализировались на устранении сразу нескольких объектов всеми доступными средствами. Последние чаще всего работали группами и напоминали маленькие штурмовые отряды. Мы, работники разведаппарата, не делали между ними большой разницы, и чаще всего называли их как придется. Стрелка – чистильщиком, чистильщика – исполнителем, благо никто из них нас не слышал. Да и на нашей работе это никак не сказывалось. Иногда эти направления именовались по-другому. Кроме того, внутри все они дополнительно были разбиты на еще более узкие специализации. Но независимо от того, как их назвать – все они были профессионалами экстракласса. Поэтому выживание и «тела» и самого телохранителя зависит только от профессионализма последнего. Как это не парадоксально звучит, но хороший специалист всегда постарается выглядеть максимально незаметно. По крайней мере, настолько, насколько это ему позволяет профессия. Его со стороны можно принять за кого угодно – партнера по бизнесу, клиента или просто друга семьи, но только не телохранителя. А вот для наглядности часто и нанимают вот таких лосей, как громилы, охранявшие Купца. Для отвлечения исполнителей устранения и для чисто психологического воздействия на потенциальных недоброжелателей. Я не говорю, что всегда дело обстоит именно так, но больше всего вероятности, что самое опасное противодействие окажет как раз тот самый «друг семьи», не очень бросающийся в глаза и потому оставшийся незамеченным или недооцененным. Такие спецы чаще имеют специальную подготовку и рассчитывают больше на нее, чем на физическую силу, которая, как правило, при современных средствах и методах физического воздействия играет лишь вспомогательную роль. Я помнил главное правило моей Конторы: «Противника всегда нужно переоценивать». Поэтому первым делом и занялся поиском этого самого, незаметного. Его, конечно, могло и не быть, но... Вот он! Точнее она, женщина лет тридцати пяти с папочкой под мышкой. Ни дать не взять личный секретарь Купца. И одета как бизнес-леди. Не броско и со вкусом. Я бы, может быть, и не обратил на нее внимания, потому, что искал-то мужчину... Но мне хорошо была знакома такая папочка. В долю секунды она превращалась в автоматическое оружие ближнего боя. Женщина лениво осматривалась вокруг, но я то знал, что скрывается за этой нарочитой ленивой истомой. Именно она была ключевой фигурой во всей схеме охраны Купца. Именно ее необходимо нейтрализовать в первую очередь. Я сфотографировал ее и отошел в сторону, продолжая наблюдать, как будут дальше развиваться события. Купец некоторое время стоял возле входа в морг. Затем махнул рукой. Подъехала иномарка, каких уже предостаточно появилось на улицах города. Все окружение Купца погрузилось в нее. Я едва успел сфотографировать автомашину, стараясь, чтобы и госномер был в кадре, и ее пассажиры, как иномарка тронулась и сразу же затерялась среди улиц города. Я пожалел, что был не на колесах, но дальше продолжать наблюдение за Купцом все равно было нельзя. «Секретарша» видела меня и сразу бы обратила внимание, если бы я повторно за один день появился бы в поле ее зрения. Она была профессионалом. Это чувствовалось. И рисковать было нельзя. Теоретически мой образ сотрется из ее подсознания через неделю, а то и две – она тренированный человек. Обычный же гражданин способен опознать человека, которого видел лишь мельком и однажды только в течение двух суток. Это максимум. Если же «топтун» чем-то привлек к себе внимание такого гражданина, то в течение недели. Но может быть и больше. Прежде, чем следовать на ЦКК, я позвонил из телефона-автомата своему резиденту и запросил срочную встречу. Через полчаса я уже разговаривал с невысокого роста седым пожилым человеком. Его звали Анатолий Михайлович. По крайней мере, он еще при первой нашей встрече представился именно так. Я сидел на переднем сидении его «Москвиченка» и возбужденно рассказывал ему о своем открытии. — Ну, ну, не трещи. Давай по порядку. Что за Купец? Ты, что был допущен к личным делам наших подопечных? — Только к одному – его. — Да, верно говорят, что на ловца и зверь бежит. Значит, ты принадлежишь к касте смертников. Без права провала. Иначе – смерть! Что, это было необходимо? Тебя ведь предупредили? Я рассказал ему историю моих с Ирой отношений. Не забыл, и упомянуть о том, какую роль этот человек сыграл в ее смерти. Анатолий Михайлович задумался. Потом посмотрел на меня: — Вот, значит, какое дело. Ты уверен, что не ошибся? Ведь на карту ставится человеческая жизнь. — Он не человек! — Если это он... Тогда нельзя, чтобы про него узнал кто-нибудь из твоих сослуживцев. Значит так. Пленку мы сейчас скопируем. На копии те кадры, которые нас интересуют, будут заменены другими, которые никакой ценности не имеют. Это быстро – ты знаешь. Ментам скажешь, что ошибся, человека за которым следил, потерял. — По шее надают. — Пусть! Смотри, что бы тебе наши не надавали. А эти – пусть дают. Не страшно. Только крепче будешь. — Опять очередное звание задержат... Анатолий Михайлович рассмеялся. — Вот здорово получается. У нас за это тебе досрочно старлея дали, а у них ты еще в лейтенантах ходишь. Не запутался? Хоть помнишь, кто ты на самом деле? — Да, помню. «Это» – когда по моей «вине» из-под наблюдения ушел человек, на которого мои новые друзья из «семерки» организовали настоящую охоту. А дело было так. Отрабатывали мы очередную заявку. Как обычно, сказали, что «водить» нам придется какого-то заурядного воришку. Вообще же в наружке иногда бывали случаи, когда мы отрабатывали человека, про которого нам начальство почему-то «случайно» давало ложные или неполные сведения. Мол, кто он и что, вам знать не всегда надо, а иногда даже и вредно – ваше дело выяснение адресов, явок, получение уликовых фотографий и всего такого прочего. Придумают какую-нибудь историю, чтобы действия объекта максимально под нее подходили – и работайте, вам за это деньги платят. И на то время не малые. Я уверен, что наверняка были разработки, которые мы проводили, так до конца и, не сознавая, за кем на самом деле работаем. И какую цель преследуют наши заказчики. Так было и в тот раз. «Водили» в одном из райцентров вора. А оказалось, что он в законе. Только выяснилось это слишком поздно, когда ему уже никто и не чем не мог помочь. А такие были. Возможно, что и для меня это осталось бы за семью печатями, но в мои обязанности входило информировать резидента Конторы обо всех, сколько-нибудь значимых разработках «семушников», так называли службу наружного наблюдения от ее официального наименования – Седьмое управление МВД. Когда я передал материалы по этому делу Анатолию Михайловичу, то неожиданно почувствовал его высокую заинтересованность этим ворюгой. — Это на особом контроле. Сообщать ежедневно обо всей динамике работы за ним. По детально. Этот человек представляет интерес и для нас. Наши бригады работали в две смены, по восемь часов. Затем рутинная процедура передачи объекта наблюдения смене – и домой, на ЦКК, отписываться, что видел, где, что слышал... На ночь, обычно, «отправив» объект спать домой или к любовнице, наблюдение снимали. С учетом этого Контора и планировала операцию. Достаточно часто вторая смена, в обязанность, которой входило «уложить» объект спать и только после этого сниматься и ехать на базу, просто прекращала за ним наблюдение досрочно, когда время смены подходило к концу, а «клиент» еще активничал во всю. На базу сообщали, что «объект на складе» и с «чистой» совестью ехали домой. А на утро первая смена часто не могла принять объект под наблюдение. Ну и не беда. Третьей же, ночной смены официально не было. Объект мог ночью «проснуться» и потопать, куда глаза глядят... Правда, такое проделывалось, только если фигурант был «не серьезный», то есть из разряда «все равно никуда не денется». К тому же за «серьезными» объектами всегда ставили третью смену. В моей родной Конторе за подобные фокусы бы голову открутили. А тут ничего, работают... И даже год за полтора, а то и два выслуги идет. В тот вечер я был во второй смене, в ее обязанность и входило «пожелать дяде бай-бай». Но бригадиром тогда к нам поставили очень серьезного человека, который всегда соблюдал все правила нашей игры «в жмурки». И речи быть не могло, чтобы сняться, не «отправив груз на склад». И надо же было такому случиться, что именно в эту ночь и была запланирована «работа» Конторы. Мы до двух часов ночи добросовестно «таскали» груз со связями, то есть с дружками по всему городу. Затем, он, наконец, отправился спать. Наша смена мысленно перекрестившись, снялась и поехала в Киев, на базу. Это добрый час езды. А с четверть дороги нас вернули обратно. Немного погодя выяснилось, что случилось. Как только мы выехали за черту райцентра, нашего «клиента» убили. Застрелили его прямо в постели. Его и двух «синих». Так в мире заключенных называют закованных с головы до пяток в татуировки блатных, которые на свою беду решили «заскочить» «на огонек» к боссу, когда стрелок был еще в квартире. Ему пришлось «зачистить» и их. Но перед смертью «синие» подняли такой гвалт, что разбудили соседей, которые и вызвали милицию. Началась облава. Я втайне сочувствовал стрелку. Операция прошла из рук вон плохо. И ему грозит нагоняй от начальства, хотя и не только ему, а всем, кто так бездарно спланировал разработку. А еще за ним гоняется вся милиция области и, наверняка, жаждущая мести свора уголовников. В таких условиях эксфильтрация чистильщика может оказаться под угрозой. Скорее всего, к запасной точке эвакуации он должен будет добираться своим ходом. В том, что стрелок – не местный житель, я не сомневался. Чистильщику «работать» по месту своего проживания категорически запрещается. Хотя, как я уже говорил, нет правил без исключений... Мои мысли прервало сообщение, переданное по радиостанции: — Внимание. Груз обнаружен в районе... И взят под наблюдение. Срочно всем рабочим включиться в его сопровождение и упаковку. Упаковка груза на своде условных выражений означает его задержание. Наша машина рванула в заданный район. Уже при подъезде к нему мы увидели человека. — Я его возьму! – Крикнул я и выскочил из машины прямо на ходу. За мной, похоже, последовал кто-то еще. Я двинулся вслед за подозреваемым. Он быстрыми шагами пересек темную без единого фонаря улицу. Его шаги гулким эхом отдавались в ближайших подворотнях и глухих двориках. Было где-то в районе трех часов ночи. Начался мелкий и противный ноябрьский дождь. Человек зябко кутался в поношенный, бывший когда-то черным, а сейчас серый от времени плащ с высоким воротником. Он ссутулился от холода, или от страха. То и дело, нервно оборачиваясь, он спотыкался, тихо про себя матерился, почти переходил на бег. Затем усилием воли снова заставлял себя идти. Вот он еще раз оглянулся и почти бегом скрылся в ближайшей подворотне. Я последовал за ним. Вошел в замкнутый дворик старого жилого дома. Оглянулся, человека не было видно. Донеслись звуки шагов моих коллег-«топтунов». Нужно было срочно что-то делать. Я двинулся им на встречу: — Здесь его нет, я проверил. Давайте дальше, а я еще тут пошурую, похоже, что он бросил сюда что-то. Мои коллеги двинулись прочесывать следующие дворики. Я вернулся назад. Необходимо было, во чтобы-то ни стало, первым найти стрелка. Я зашел в ближайший подъезд. И вздрогнул от неожиданности, когда раздался голос: — Ну, здорова, земеля. Вот мы и снова встретились. Я оглянулся. За мной стоял человек. В его руках был пистолет. Конечно, я его узнал – это был тот самый старлей ВДВшник, с которым я подрался в госпитале. — Здравствуй, Олег! А ты, почему до сих пор от оружия не избавился? Зачем с собой улику таскаешь? Олег с интересом рассматривал мня: — Какую улику? – Решил прикинуться он дурачком. — Не дури. Я все знаю. И про Контору, и про твой статус стрелка. Олег спрятал пистолет: — Ах, вот оно, что! Поэтому ты ментов по ложному следу и пустил. Скажи, там, в Саратове, в госпитале, ты ко мне присматривался? — Нет! Но, видимо из-за меня ты попал в поле зрения нашей фирмы. Извини, я ничего такого не хотел. — Нечего извиняться. Мне эта работа даже по душе. Надоело в оловянных солдатиков играть. Пресно там очень, в ВДВ. Я понимал его. После того, что приходилось делать по заданию Конторы, и мне служба в армии показалась достаточно нудным занятием. Олег наверняка тоже не был исключением. Ведь он был человеком Конторы, а она всегда безошибочно подбирала себе кадры. Я бы сказал, с ювелирной точностью отслеживая возможности и психологию кандидатов для столь деликатной работы. — Ты от ствола все-таки избавься! — Это другой. — Все равно избавься! — Ладно! – Он протянул мне оружие рукоятью вперед. – Ты же поможешь мне выбраться? — Легко сказать. Сделать сложнее. Где тебя должны ждать, то есть где точка эксфильтрации? — Ее нет. Есть адрес, где я должен отсидеться пока все не утихнет. Но я не могу к нему выйти. Я оценил ход Конторы – все равно вряд ли Олегу сейчас удастся покинуть город. — Заблудился? — Почти. Твои друзья загнали меня в незнакомое место. — Тебя кто-то в лицо видел? Олег криво усмехнулся: — Да была парочка блатных, разрисованных художественной росписью, как пасхальные яйца. Только не думаю, что кто-то из них может дать показания. Разве, что Апостолу Петру! — Больше ни кто? — Нет! Спину – видели. А в лицо – нет. — Снимай плащ. По нему теперь тебя и милиция и уркаганы опознать могут. Сейчас люди и в свитерах еще ходят... Авось не замерзнешь. — Это я понимаю. – Олег начал снимать плащ. – Я по идее и должен был переодеться, но все пошло шиворот на выворот. Я надел перчатки – благо таскал их с собой и в жару и в холод, чтобы не наследить, и надел плащ на себя, поверх куртки. Олег же с самого начала был в перчатках. — Сними, – показал я ему на них. — Эдак, ты меня совсем разденешь. Но перчатки снял и отдал мне, чтобы я позже от них избавился. — Значит, так, Олег, сколько тебе нужно времени для того, что бы добраться до адреса, где ты должен отсидеться? — А где я нахожусь? Я назвал улицу. — Это почти рядом. Видишь, названия помню, а местность не узнал. Минут десять-пятнадцать думаю. — Ясно. Я отправлю милицию в другой конец города, тебя ловить. Думаю, что об этом скоро узнают и блатные. Они тоже перенесут свои поиски туда. Так, что затаись где-то тут минут на пять, пока я все обыграю. — Лады! — Ну, успехов! Я вышел на улицу и бегом бросился, куда глаза глядят, подальше от Олега. Я уже говорил, что фигурой был похож на Олега, только тот был немного повыше меня. Со спины я был вылитый он, и скоро за мной по пятам неслась целая свора преследователей. Я помотал их немного по городу. Затем ухитрился не надолго от них оторваться – благо на дворе ночь, и выкинул плащ, перчатки и пистолет в канализацию. После чего присоединился к погоне и до самого утра «гонялся» за самим собой. Благодаря моим стараниям Олегу удалось скрыться. Не встреть он меня, не известно, чем бы это все закончилось. Он готов был отстреливаться. И погибли бы люди. Затем, вероятнее всего, он бы застрелился сам. Стрелки редко сдаются живыми. Терять им, как правило, нечего. Они прекрасно отдают себе отчет, что с ними будет, если они попадутся. С одной стороны – высшая мера наказания. И помощи ждать, за редким исключением неоткуда – Контора, тут же от него откажется, и он об этом предупрежден. З другой, – в тюрьме его все равно убьют – не менты, так «кровники» устраненных им авторитетов. Третьего же не дано. Стрелки всегда знают, чем рискуют. А вот я, как уже упоминал, получил за «утерю» объекта строгий выговор с занесением в личное дело. И когда пришла пора получать очередное звание, про меня, понятное дело забыли, и получил я его значительно позже срока. Зато Контора меня отметила – досрочно присвоили старшего лейтенанта, и дали премию в размере месячного оклада с «офицерскими» в придачу. Но рекомендовали, все же меньше светиться с «негативной» стороны в самой «семерке». Я это старался учесть, а вот тут снова приходится лезть на рожон. — Если можешь предложить что-то иное, то я слушаю. – Сказал мне Анатолий Михайлович. — На копию фотопленки нанесите мне фотографию другого человека. И адрес, где он живет, скажите. Вот им и будет успешно заведенный на адрес объект. Пока разберутся, что он тут не при чем, то уже много воды утечет. — Где ж я тебе найду такого человека. — Что мало таких, по которым тюрьма плачет? Ну, растлителя какого-нибудь, например! — Растлителя, говоришь? А что, это идея. Сразу двух зайцев убиваем. Одним выстрелом. И тебе лавры и преступника на нары. Есть тут один такой. Давно по нему уже веревка плачет. Падчерицу свою несовершеннолетнюю трахает, сволочь. А та рассказать про все боится. Но если следствие начнется, то признается во всем, ни куда не денется. А наводочку милиции дадим, пусть знают, к кому ты их привел. Если не дать, то эти деятели, от лени своей природной сами могут и не разобраться, какая к ним рыба в сети попалась. Я верно говорю? — Верно. Поможем коллегам раскрываемость повысить. А то она их не особенно балует последнее время. Капризная дама. Вечером я был уже на ЦКК и писал отчет о проделанной работе. Про Дядю я в нем не упомянул, и мне жизненно необходимо было изъять его фотоснимки с дальнобойного фотоаппарата «Киев», которым я его снимал. Подменить пленку, как в случае с «Купцом», снятом с помощью «Аякса», который всегда был при мне в отличие от громоздкого «Киева», оставшегося в автомашине, было невозможно. Ее уже сдали в технический отдел на проявку. И извлечь ее оттуда уже нельзя. Техотдел располагался в подвале конспиративной квартиры. У меня там был знакомый техник. Звали его Толик. И он сегодня дежурил. С ним то я и решил договориться. Я спустился вниз. В подвале был только он один. Я поздоровался и спросил, проявлена ли уже пленка с «Киева». — Только собираюсь. – Ответил техник. – А что, надо срочно? — Да, нет, ты понимаешь, встретил знакомого, ну и сфотографировал его тайно. На память. Хочу сюрприз ему сделать. Выручи, а, совершенно не хочется, чтобы об этом узнало начальство. Начнет возмущаться: «Использование служебной техники в личных целях». А я ведь и так не на хорошем счету. Толик, которому тоже, впрочем, как и всей молодежи, перепадало «на орехи» от старших товарищей согласился меня поддержать. — Давай, я ее проявлю, а кадры вырежу и тебе отдам. Пленку все равно резать пройдется для подшивки по эпизодам. – Предложил он. Этим Толя несколько нарушал порядок подготовки фотодокументов. В действительности пленку должны сначала просмотреть несколько начальников и только потом ее можно разрезать или утилизовать. Но на этот порядок в Конторе мало обращали внимание. Здесь вообще достаточно часто нарушался порядок ведения секретного делопроизводства в целом. Подобное разгильдяйство часто давало мне возможность знакомиться и передавать куратору ценную информацию, к которой в другой ситуации доступа бы я просто не получил. — Толя, давай я ее прямо тут сам проявлю. — Да, не беспокойся, не сглажу я твоего знакомого или знакомую? – Иронично и вместе с тем вопросительно посмотрел на меня Толя. – Проявлю, и отдам, не рассматривая, а ты рядом посидишь, расскажешь, что там, «наверху» нового, от чего такой шум сегодня поднялся. — Какой шум? — А ты не знаешь? Ну, значит, еще скажут. Ладно, пошли работать, а то мне домой еще сегодня попасть хочется. Скоро заветные кадры были у меня в кармане. Но мучил вопрос, что все-таки такого сегодня произошло. Прояснилось все на следующий день. Едва я прибыл на работу, как меня вызвал к себе Мамонт, под началом которого я и состоял. — Здорово, умник! – Проревел он. – Ну, рассказывай, как вчера вы приказов ослушались. — Вы про морг? — Во-во! Про него. Кто вам разрешил там объект принимать. И что это за выдумка с подменой трупов? — Какая выдумка. Все зафиксировано. Фотографии есть... — Какие фотографии? – Мамонт бросил мне пачку фотоснимков. – Найди мне их. Я занялся их изучением. Это действительно были мои фотоснимки из морга, но не было уликовых фотоснимков грузовика и людей, похитивших труп. Ни одной! — Здесь не все! — Это все, что было на пленке. — Можно взглянуть на пленку? – Спросил я. Ведь вчера я сам присутствовал при ее проявке, и все было на месте. Все кроме, конечно, фото с Дядей. Мамонт небрежно швырнул мне фотопленку. Она была целой... Хотя я сам еще вчера разрезал ее ножницами. Выходит не только Контора может подделывать фотопленки. Могут это и менты, если, конечно, проснуться от вечной спячки. Я с интересом разглядывал негативы. Ни намека на похищение трупа. А номер пленки внизу, возле ободка тот же. — Но ведь за похищенным мертвецом работала целая бригада. Они, что тоже ничего не видели? А что говорит Профессор? — Никто ни чего не видел! Так, что и ты давай, садись, переписывай вчерашнее сочинение. — Иван Витальевич, вы же сами знаете, что я прав. — Садись. Пиши, пиши. Я не стал спорить и под его диктовку переписал донесение. — Ну, вот, а теперь мы сравним твое вчерашнее сочинение и сегодняшнее. – Ухмыльнулся Мамонт. – И примем меры. Накажем за служебный подлог. — Не получится, Иван Витальевич! Я вам кое-что сейчас покажу, а вы подумаете, стоит ли эту кашу заваривать! – Я положил к нему на стол пачку фотографий с Дядей крупным планом. А так же фотографию трупа Мечникова до похищения и того человека, на которого его заменили. И молча вышел из кабинета. Уже когда я был на смене, подъехала, якобы для проверки нашей работы, дежурная по ЦКК автомашина. Рядом с водителем был Дядя. Я сразу же понял, зачем он сюда прибыл. Поэтому ни капли не удивился, когда он попросил меня сесть на место водителя, которого отправил «прогуляться». — Понимаешь, племянничек, начал Дядя, в этой жизни часто все происходит не так, как нам бы хотелось. По сути, вся жизнь – это игра. Вот и мы с тобой тоже игроки. – Дядя достал свою знаменитую на всю управу флягу и приложился к ней. Затем внимательно на меня посмотрел: — Желаешь? — Нет. — А зря, здесь компотик. Если не веришь, можешь попробовать. Я от неожиданности даже опешил. — Видишь ли, я действительно люблю выпить, но не на службе. Однако это моя роль. Роль пьяницы, которая мне очень помогает в работе. И я должен ее всячески поддерживать. Это игра. Только в нее играют взрослые люди. И на кону порой оказываются человеческие жизни. Как этот Мечников. Он был подлецом, им и помер. Надеюсь, ты этого оспаривать не будешь. Я согласился с Дядей. Тут я был с ним согласен полностью. — Но дело не в том, кем он был, а в том, что с ним сделали. Ты ведь так думаешь? Я снова утвердительно кивнул головой. Но про себя подумал, что, вряд ли бы Дядя произнес последнюю фразу, если бы знал, какую именно организацию я представляю на самом деле. Его бы очень удивило, если бы он мог прочитать мои мысли. А думал я вовсе не о несчастном Мечникове. По мне, так каждого ему подобного нужно уничтожать. Он действительно не был ангелом. И не зря его неоднократно отправляли на нары за достаточно подленькие делишки. Настолько подленькие, что даже мир отверженных не принял его, и в колонии ему жилось ой, как не сладко. Удивительно, что это его ничему не научило, и он снова за то же самое оказался на нарах. Правду говорят, что горбатого только могила исправит. Вот и исправила. Меня больше всего в этой истории занимал вопрос, какую роль во всей этой истории играет «Купец». Можно попробовать в обмен на негативы вытянуть из Дяди все, что он про это знает. — Я знаю, зачем вы сюда приехали, и отдам вам негативы, но хочу про все знать. Что произошло на самом деле? Дядя неожиданно легко согласился. — Да ты так, наверное, все знаешь, или уже про все догадался. — А к чему угрозы наказать меня за служебный подлог, которого я не совершал. Я же и так все переписал. Как вы хотели. — Сообщаю тебе, что Пеньков погорячился. Ну, пойми, это у него такой стиль работы. Он знает, что тебе и кое-кому еще кое-что известно. Как выяснилось, особенно тебе. Вот он и решил показать, что будет, если ты рот на замке держать не будешь. И правильно поступил. Вот, прояснилось, что ты не очень-то доверяешь своему руководству, улики от него скрываешь. Когда сам станешь начальником, поймешь его действия. И его и мои. Просто тебе не приходилось бывать в ситуациях, когда начальство велит одно, а присяга и совесть другое. И если ты будешь прислушиваться в первую очередь к присяге с совестью, но в начальниках тебе ходить не долго. И вообще тебя после этого сожрут и вовсе из системы выкинут. Я понятно объясняю? — Вполне. Но, что все-таки произошло? Только не говорите мне, что цель всей этой заварушки – спасение ментов, убивших потерпевшего. — Понимаешь, не поделил гражданин Мечников кусок пирога с одним влиятельным человеком, кто он, я не знаю. И если честно, то и знать не хочу. Известно только, что он депутат. А вот какого совета, районного, поселкового или городского не ведаю. Да не в этом суть. А в том, что передумал вдруг чего-то гражданин Мечников от наследства своего отказаться. — Так, у него богатое приданное? — Нет, совсем не богатое. Его тетка умерла, и завещала ему развалюху свою – перекошенный деревенский домишко в Запорожских краях. В области. Не знаю, чем депутату эта халупа приглянулась, но он предложил за нее Мечникову достаточно кругленькую сумму. А этот дурак взял да и отказался: «Мало, говорит, еще давай, а то не продам». — А сейчас в этой халупе кто-то живет? — В том-то и соль. Живет там участковый милиционер со своей парализованной женой. Снимают домишко. Так туда депутат как-то приезжал, да и уехал, не солоно похлебавши – его даже на порог не пустили. Вот он и затеял всю эту волокиту с куплей-продажей недвижимости. А зачем ему это все – не известно. — Так это с его подачи Мечникова убили? — Нет, он только припугнуть потерпевшего тюрьмой хотел. А тот милиционеров увидел – и за палку схватился. Он же буйный, когда пьяный. А те в темноте не рассмотрели, что там, у него в руках, подумали, что обрез. Ну и завалили. — Значит, это депутат работников милиции послал к Мечникову. — Нет, в райотделе получили указание проверить жилище потерпевшего на предмет хранения огнестрельного оружия. И действительно его там нашли, хотя Мечников и не пытался им воспользоваться. Я так думаю, что не знал о нем. — Подбросили, чтобы скомпрометировать? — Похоже на это. — Ну, а трупы, зачем менять? — Чтобы милиционеров выгородить. Ведь не виноваты хлопцы. В чужих руках игрушкой стали. Да разве прокуратура в это поверит? Ты же знаешь, как они к нам относятся. Хотя я думаю, что и за этим стоит депутат. Ему ведь скандал тоже не нужен. Не хочется привлекать к себе излишнего внимания. — А зачем трупы вообще меняли? — Команду мы получили четкую – замять скандал любой ценой. Трупы заменили еще в самом начале, для того, чтобы ввести в заблуждение патологоанатомов. Сначала милиционеры думали представить все так, как будто Мечников умер своей смертью. Для этого и привезли в морг мужчину, умершего от острой сердечной недостаточности. И выдали его за потерпевшего. — Самого же Мечникова, – продолжал Дядя, – похоронили вместо этого мужчины. Да только вышла заминка – мать потерпевшего заартачилась и отказалась признать в умершем своего сына. Из-за нее то вся каша и заварилась. — А кого привезли на Оранжерейную? — В Киев ехал уже настоящий Мечников. Опасно было оставлять старый труп. Прокуратура мигом бы докопалась, что к чему, к тому же на всякий случай изменили и официальную версию происшествия – признали факт применения оружия. Однако ход ей еще не давали. Приберегали на самый крайний случай. Надеялись мать все же уговорить. И получилось – она отозвала свои претензии. Кто ей в этом помог ты знаешь лучше меня – я слушал твою запись переговоров незнакомца с матерью. Как думаешь, кто он? — Депутат? – Я решил разыграть несведущего. — Нет, педофил какой-то. Я думаю, посыльным у депутата был, но это уже не важно. Его не за это, а за педофилию привлекают. Так, что жди поощрения – ведь это ты преступника нашел! Я про себя усмехнулся – быстро сработано. Ведь еще только вчера я подкинул своему резиденту эту идею. Да, менты, когда хотят, могут работать достаточно четко и быстро. Только почему-то не всегда хотят! Хотелось надеяться, что они не додумаются или поленятся сравнить баритон на пленке с голосом любителя маленьких девочек. Как выяснилось позже, никто из них себя в этом таки и не утрудил. Благо, подозреваемый «во всем признался». И в том, что совершал и в тех преступлениях, о которых ранее, до ареста, и не догадывался. Что-что, а «ломать» людей, гласники умели всегда. — Ну, что, все узнал, что хотел? – Спросил меня Дядя. — Все. – Ответил я и протянул ему негативы. Я ничем не рисковал – это были всего лишь копии. Их даже обрезали под точно таким же углом, как и оригинальные кадры. На случай если кто-то вздумает их совместить с материнской фотопленкой. Сами же оригиналы были уже в архивах Конторы. И теперь, при случае, Организация могла оказать давление на Дядю. Я так и не знаю, воспользовались ли они этим, но больше про М-скую историю никто и никогда мне не напоминал. Все ее участники сделали вид, что ничего не произошло. И снова все покатилось своим чередом. Сразу же после смены я повез запись нашей с Дядей милой беседы для передачи в Контору. Связь с резидентом обычно происходила на одной из явочных квартир, принадлежащих Конторе. Располагалась она в уютном домике на одной из улочек древнего Подола. Содержателем этой квартиры была дремучая, но очень интеллигентная старушка, которая, как мне казалась, даже не догадывается, для каких целей используется помещение. При моем появлении она, откланявшись, всегда запиралась в отдельной комнате, где и проводила время, пока мы с Анатолием Михайловичем обсуждали дела текущие. На явке меня ждало сразу несколько сюрпризов. Едва я переступил порог квартиры, как бабушка Фаина, именно так звали содержательницу, поздравствовавшись со мной, представила мне незнакомого пожилого мужчину, раздевавшегося в прихожей. Видимо, он пришел прямо передо мной. Странно, что я его не обнаружил, когда проверялся перед заходом на явку. Еще более странным было то, что меня решились расшифровать перед новым человеком. Обычно на такой шаг шли, когда возникали какие-то срочные обстоятельства, требующие немедленных решений. Надо ли говорить, что подобное мне не очень понравилось. Конспирация чем-то сродни математике. Здесь тоже действует закон пропорциональной зависимости: чем больше человек знает, кем ты являешься на самом деле, тем соответственно выше вероятность провала. А чем мне грозил последний – ясно без всяких слов. Я все же постарался скрыть свои переживания и даже улыбнулся, когда незнакомец протянул мне руку: — Здравствуй, уважаемый. Значит, это из-за тебя, меня, старика, оторвали от теплой печки и заставили вспомнить буйную молодость? — Какой, ты, Гришенька, старик? – Закудахтала баба Фаина. – Когда ты к нам пришел, совсем еще желторотым воробышком, вот, как Димочка сейчас, то я уже отделением заведовала. Так, кто из нас еще старик? — Да, это я, так, перед молодым человеком... – Засмущался гость. Я опешил. Вот же. И подумать не мог, глядя на бабусю, что она могла иметь какое-то отношение к спецслужбам. Как-то она, когда Анатолий Михайлович задерживался, решила развлечь меня и наизусть цитировала Гете в оригинале. Ну, ну! Какие еще будут сюрпризы? Между тем, Бабушка Фаина пригласила нас в комнату. Там уже был Анатолий Михайлович. Он поднялся навстречу гостям. Поздоровался. — Вас, я думаю, представлять уже не надо. – Обратился ко мне на «вы» резидент. – А вот, кто такой Федор Тимофеевич, – Анатолий Михайлович указал на незнакомца, – расскажу. Он долгое время работал за рубежом. И без всякого дипломатического прикрытия возглавлял там нашу резидентуру. Настоящий нелегал. Не из этих, что за оградой посольств и консульств прячутся. Сейчас на пенсии, но и нам помогает. Наш главный консультант. — Прямо таки и главный. – Усмехнулся Федор Тимофеевич. – Вы только свисните, как к вам таких главных сбежится, пруд пруди. Отбоя не будет. Нам, ведь старикам, что надо? Молодых просвещать. Это и есть главное удовольствие от жизни на пенсии. — Ну, я пошла. – Засобиралась в свою комнатушку баба Фаина. – Чай, кофе, на кухне. Воду греться я уже поставила. Печенье на столе в вазочке... Там же сгущенное молоко. — Останьтесь, прошу вас. – Остановил ее Анатолий Михайлович. – Вы нам тоже можете помочь, ведь вы работали вместе с Федором Тимофеевичем. Старушка сразу же согласилась. Видимо и ей хотелось тоже «поучить» нас с Анатолием Михайловичем. И оказалось, что оставил он ее не зря. Бабушка действительно нам очень помогла. Анатолий Михайлович раздал нам всем по экземпляру фотографий, я их сразу узнал. Именно эти снимки я передал своему координатору, накануне. Все, что имели хоть какое-то отношение к делу «Купца». — Ознакомьтесь, пожалуйста. Кто-нибудь из этих людей вам знаком? Старички синхронно начали искать очки. Федор Тимофеевич достал их из внутреннего кармашка пиджака, а бабушка Фаина сходила за ними в свою комнатушку. — Ой, Фаина, ты помнишь, я тебе про девочку одну рассказывал, – протянул бабусе отставной нелегал фотографию с изображением личной секретарши Купца. Ну, что связной у Савенка, покойного была в Риме. Ну, та самая, что после его убийства исчезла, как сквозь землю провалилась... Похоже она, только взрослее несколько! Я ведь ее около десяти лет назад последний раз видел, как раз накануне моего возвращения домой. Она мне информацию из Италии привозила. Ну, ну! И где же вы ее нашли, уважаемые? – Уже к нам обратился Федор Тимофеевич. – Я знаю людей, которые очень с ней хотели бы побеседовать. Однако понимаю, что и вас она чем-то заинтересовала. — Да, вот он нашел. – Кивнул в мою сторону резидент. — Так это вы, молодой человек, отличились. Что ж, поздравляю! У вас есть основания предполагать, что эта обворожительная особа прибыла сюда не для праздного любопытства? — Пока не знаю. Она возникла как связь от объекта разработки. Кто она и что, вам, видимо известно больше, чем мне. Старушка, до этого внимательно слушавшая наш разговор, включилась в беседу: — Я ее никогда не видела, но слышала про нее неоднократно. К тому же в последнее время, я тогда уже пенсионного возраста была, мне приходилось вплотную заниматься нашими «итальянцами». То есть анализировать поступающую от них информацию. Я была аналитиком, и через меня проходило очень много всякой информации. И ее надо было просеять, как сквозь сито, чтобы остались только нужные вещи. Вы, молодой человек, даже не представляете, сколько ее приходится отсеивать в процессе анализа. Шлют все, что угодно. Включая перефразирование газетных заголовков. Столько мусора. Остается процентов пять-шесть стоящей информации... — Фаина, молодой человек, я думаю, и без тебя все это знает, ты, давай по делу, по существу. – Прервал бабусю Федор Тимофеевич. Я же ее прекрасно понимал. В кои-то веки она может говорить о своем прошлом, совершенно открыто... Не таясь. — По существу, так по существу. В общем, известно о ней не так уж и много. Ее отец и мать – наши эмигранты. Девочка выехала из Союза, когда ей было лет пять-семь. Точно не скажу. Училась и росла она в Соединенных Штатах. Потом переехала в Европу, во Францию. Вообще-то она умница, закончила там университет. Знает несколько языков, включая, русский. Спортсменка. Отлично стреляет и еще это, новое, знает. Ну, руками там, ногами машут выше головы... Борьба такая, на балет похожа. — Карате? – Подсказал я ей. — Вот-вот, это самое «караде» и есть. – Продолжила свой рассказ бабушка. – Во время учебы в университете она и попала в поле зрения нашей разведки. Пошла на контакт. Согласилась сотрудничать. Но работала она с нами не долго. Что дальше произошло, я не знаю. Но после провала человека, с которым она напрямую работала, ее след пропал. Да и не очень то ее и искали. Превалировала версия о ее гибели сразу после смерти куратора. Полиция нашла автомашину девушки где-то в овраге, сгоревшую. А в ней женский труп, который идентифицировать не удалось. Решили, что убрали и ее. — И тут она появляется уже в Союзе... Живая и здоровая. – Подытожил я. Вообще, было интересно узнать, что могло связывать доморощенного мафиози «Купца» и эту загадочную особу. Мне стало ясно, что Купца не уберут до тех пор, пока это не прояснится. Что ж, это разумно. И как бы мне не хотелось побыстрее с ним разделаться, приходилось смириться с этим фактом. Контрразведке, согласно неписаному договору между нами и ими, «секретаршу» отдать успеем. Сначала надо уяснить, представляет ли какой-нибудь интерес ее личность для нас. Примерно через неделю после встречи у бабы Фаины, поступила информация, что «Купец» появился в деревушке в Запорожской области, где исследовал свое новое приобретение – домишко, с таким трудом «приобретенный» им у Мечниковых. Сразу после приезда, его люди даже камешка от несчастного строения не оставили. Что-то искали так усердно, что даже разломали стены и размельчили кирпич. Только вот зря они все это делали. То, что искал Купец, уже надежно хранилось в сейфе Конторы, которая побывала там несколько раньше. Сразу после того, как я предоставил информацию о том, что коммерсант интересуется столь ветхой недвижимостью. Это что-то было записной книжкой, хранившейся совсем не в стенах. Верно, говорят: «Чтобы хорошо спрятать вещь, ее нужно положить на самое видное место». Конечно, записная книжка лежала не самом виду, но и не была замурована в стены. Она была под скатертью, которая покрывала маленький столик, заставленный банками с маринадами, прямо в прихожей. Наверное, Купец еще раньше, сразу после смерти «тетки» уже побывал в доме, но ничего не нашел. А провести более тщательные поиски ему уже не дал участковый милиционер, конечно, и сам не ведавший, почему это столь влиятельный гражданин стал часто захаживать под разными предлогами к нему «на огонек». Тогда Купец не придумал ничего лучшего как просто купить этот домишко, но и тут, как мне было уже известно, не обошлось без эксцессов. А книжечка действительно оказалась ценная. И не только для Купца. Для нашей «фирмы» она тоже представляла определенный интерес. Там было полно адресов и фамилий людей. При проверке оказалось, что записи принадлежали почившему при загадочных обстоятельствах медику. Выяснилось, что этот человек занимался не совсем законной деятельностью. Точнее совсем незаконной. Он организовал в подвале настоящую операционную и делал там за немалую мзду пластические операции. Надо ли говорить, что среди его клиентов был и Купец. Моя версия полностью подтвердилась. Теперь понятно, почему делец хотел заполучить ее за какую угодно цену. Что ж, как говорил Анатолий Михайлович, «на ловца и зверь бежит...» Мне так же сообщили, что целю «секретарши» вполне могла являться эта небольшая книжечка. Там были и координаты достаточно влиятельных людей, которые когда-то с помощью хирурга начали «новую жизнь» при помощи «старых» капиталов. Не исключено, что к этим людям проявили интерес и хозяева «секретарши», конечно, если она находится тут не по личной инициативе. Невыясненным осталось одно – какое отношение имела тетка погибшего Мечникова к хирургу, и как именно заветная книжечка очутилась в ее доме. Как выяснилось дальше, во все эти подробности Анатолий Михайлович посвятил меня не для праздного любопытства. — Вот дубликат этой книжечки. Он почти такой же, только особо ценные адреса здесь отсутствуют. – Он протянул мне записную книжечку в темно-синей потрепанной обложке. — Нужно сделать так, чтобы «секретарша» сама на тебя вышла. Иначе мы никогда не узнаем, зачем она возле нашего «клиента» крутится. — Вы хотите меня расшифровать? — В какой-то степени. Она будет тебя знать не как работника Конторы, а как сотрудника Седьмого управления, где ты и работаешь сейчас. — Это необходимо? Ведь и работа в «семерке» строго законспирирована. Я был обеспокоен. Служба наружного наблюдения – организация секретная. Ее сотрудники живут под прикрытием так называемых легенд зашифровки. Если их будут знать в лицо, то их работа потеряет всякий смысл. Я, например, для соседей и друзей был техником-механиком специализированного строительного управления. Для того чтобы легенду поддержать мне даже выдали специальное удостоверение мифического стройуправления с моей фотографией. Если же меня спрашивали, где находится моя работа, то я должен был им отвечать, что это предприятие – почтовый ящик № такой-то. Почтовыми ящиками тогда называли оборонные предприятия и НИИ закрытого типа. И занимаемся мы строительством оборонных сооружений или что-то из этой оперы. Для поддержания легенды зашифровки по месту жительства использовались самые различные ухищрения. Ну, например, в почтовый ящик кого-либо из соседей «случайно» попадала поздравительная открытка, приуроченная Дню Советской Армии и Военно-Морского Флота. С таким содержанием: Уважаемый коллега (Фамилия Имя Отчество вместо «коллега»)! Женщины строительно-монтажного управления № 32 Треста такого-то поздравляют Вас с Днем Защитника Родины и сердечно желают... В общем все в таком духе. Открытка была без конверта, прямой рассылки. Соседи, ознакомившись с ее содержанием, передавали ее адресату, пояснив, что были перепутаны почтовые ящики. И после этого уже знали, где, якобы, работает их сосед. Примерно раз в месяц каждому сотруднику управления необходимо было писать рапорт на имя непосредственного начальника, где указывалось, какие мероприятия были им проведены для поддержания легенды зашифровки по месту своего жительства, друзей, работы жены, родителей и так далее. Писали такое часто от «фонаря», но степень зашифровки периодически проверяли как коллеги из КГБ, которые согласно совершенно секретному приказу, регламентирующему порядок работы «наружки» МВД, обязаны были обеспечивать режим секретности и конспиративную деятельность, так и некоторые родственные службы. Причем при проведении проверочных мероприятий, сотрудники или сотрудник, который делал проверочную оперативную установку по месту жительства, чаще всего не знал, кто на самом деле проживает по адресу, который он «пробивал». Давали какую-нибудь липовую ориентировку, с рекомендацией на сам адрес не заходить, а пробить его через соседей, двориков и так далее. Подобной предосторожностью «ульянщики» пользовались, если существовала потенциальная угроза расшифровки их кем-либо из людей, проживающих по нужному адресу. Или с целью «не спугнуть» объект разработки. Но один раз при проведении подобного мероприятия в отношении меня у коллег из комитетовской «семерки» вышел прокол, который мне, а значит, и Конторе пошел только на пользу. Сижу как-то в выходной день на кухне, обедаю. Родители на дачу уехали. Красота! Вдруг звонок в дверь. Открываю. Стоит независимого вида девонька лет двадцати и тычет мне прямо в лицо удостоверение работника социальной службы. Мол, извините, у нас тут опрос обязательный для всех. Во времена Союза с работниками социальных служб обычно принято было сотрудничать. Поэтому я с готовностью впустил симпатичную девоньку к себе домой. Но какое-то смутное подозрение у меня все же появилось. Усилилось оно, после того, как «статистка» аккуратненько поправила декоративную заколочку на своей груди. Я никак не мог отделаться от мысли, что это выводной микрофон. Затем девушка достала из сумочки блокнотик и ручку. Удостоверился я в своих подозрениях, когда моя гостья начала мне задавать всякие разные вопросы, среди них были и достаточно шаблонные, которые используют «ульянщики», наверное, всех спецслужб СССР. Такие действия называются разведопросом. Я охотно ответил ей на все вопросы, а на те, что касались меня лично, нарочито протокольно, по шутовски, уткнувшись носом в микрофон, процитировал отрывки из моей легендированной биографии. Похоже, девонька что-то начала понимать, потому, что как-то с удивлением на меня посмотрела и неожиданно вспомнила, что ей надо срочно бежать по делам. Я остановил ее, и жестом показал, чтобы она отключила диктофон. Таким условным знаком пользуются в ментовской «наружке», и я не был уверен, что «статистка» меня поймет. Но она поняла – поистине, все спецухи дублируют друг у друга буквально все, включая и язык жестов. От неожиданности она даже рот открыла, но просьбу мою выполнила. Когда она это сделала, я пригласил ее пройти на балкон. Дало в том, что я не доверял, не доверяю и сейчас, всякого рода закрытым помещениям. Особенно если там живут или работают сотрудники спецслужб. В них можно спрятать «прослушку» так, что ни один сканер не поймает ее сигнал. В отношении балкона я был более спокоен. — Кто вы? – Было первое, что она спросила. — Похоже, что ваш коллега. – Закурив, ответил я. — Так я зашифровку проверяла? — Возможно, а что вам дали на меня по ориентировке? — Связь с иностранцами... Я захохотал. Как-то неуверенно мне вторила и она. С иностранцами я тогда точно не встречался, о чем ей и сказал. — Да, я уже все поняла. – Ответила она. Затем немного помолчала. Как-то замялась. Было видно, что она хочет меня о чем-то спросить, но не решается. — Как вас зовут, только по-настоящему. – Решил помочь ей я. — Оксана... — Оксана, вы хотите спросить подам ли я рапорт о том, что расшифровал вас? — Да. — Не подам. Хотя если вы сами признаетесь в расшифровке, а я о ней промолчу, то меня накажут. Вы же знаете наши правила. Я обязан детально описать, в чем вы просчитались. — Я понимаю. — Понимать то вы понимаете, а вот как себя поведете? — Тоже промолчу. – Выдавила она из себя. – А как вы поняли, кто я есть? — Оксана, вы давно работаете в комитете? – Вопросом на вопрос ответил я. — Год, и еще учеба... — Понятно. Решили соригинальничать, и зашли ко мне на адрес. А вам же это делать не рекомендовали. Правда? — Правда. — Ну, ладно, только услуга за услугу! — Смотря, что? – Насторожилась Оксана. — Раз мы с вами уже нарушили наши правила, то давайте нарушим еще одно. И в нерабочее время где-нибудь прогуляемся. Идет? — А если я скажу, что нет? — Значит, нет! — Что, нет? В рапорте про меня напишите? — Все равно я вас не выдам, даже если откажитесь. – Решил быть благородным я. — Ладно! — Что, ладно? – Перенял я стиль ее разговора. — Встретимся! Оксана действительно пришла на встречу. Мы подружились. Много гуляли, часто проводили время вместе. Похоже, она рассчитывала на более серьезные отношения, чем просто дружба. Она мне доверяла. В этом не было сомнения. А я же этим бессовестно пользовался и «доил» ее как собственного информатора. Все полученные от нее сведения я передавал в Контору. Среди них было и немало интересных. Она рассказывала мне все, совершенно не интересуясь, зачем мне это надо. Я часто чувствовал раскаянье, свою вину перед ней, ведь она даже и не подозревала, кто я на самом деле. Контора ее проверила, чтобы выяснить, не ведет ли она двойную игру, но я и без всякой проверки знал, что она всего лишь в меня влюблена. А я не мог забыть Иру... Передо мной даже поставили вопрос о целесообразности вербовки девушки. Вербовка была целесообразна. Я это знал. Знала и Контора, но я до сих пор под разными предлогами тянул с ответом... Мне очень тяжело было предстать перед ней в образе расчетливого провокатора. Таким образом, от Оксаны я получал свежие новости практически обо всех разработках моих комитетовских коллег. Я вспомнил про Оксану, с которой у меня на сегодня была назначена встреча, и горько улыбнулся. Я чувствовал себя абсолютным подлецом – последнее время про ее вербовку мне напоминали все чаще и чаще. Больше, пожалуй, тянуть нельзя. — Что кривишься? – Вернул меня из моих воспоминаний назад на грешную землю резидент. – «Секретарь» Купца должна выйти именно на тебя! Нравится тебе это или нет, а надо выполнять. Больше для этой миссии подходящих людей у меня нет. — Догадываюсь, почему! — Ишь, догадливый, ну, про что ты там догадался? — Логичнее всего, что бы записная книжка оказалась именно у меня. Я ведь потенциально мог с ней столкнуться? Правда? Во время М-ской разработки. Таким образом, вполне мог завладеть книжицей. Ведь Купец и его «секретарша» не уверенны, что объект их поисков был именно в той запорожской «халабуде»... Раз они там его не нашли. Значит, он вполне может быть у меня. — Тогда почему ты его не предоставил как улику в свою управу? — Решил шантажировать уважаемых людей, указанных в записной книжке. Они же очень денежные... Вот так «секретарь» про меня и узнает. А дальше дело техники. — Ну, молодец. Я это несколько иначе себе представлял. Да, ладно. Так, наверное, действительно лучше будет... Я уже, хотел, было распрощаться с «резиком», но он меня остановил и спросил как раз то, от ответа, на что, я и старался побыстрее улизнуть от него: — На какой стадии у тебя подготовка к вербовке? — Какой вербовки? — Не прикидывайся дурачком. У тебя сейчас только одна вербовка. Девчонка эта, из комитета... — Она не девчонка. Ее зовут Оксана. — Что за телячьи нежности! Если сам не можешь, так и скажи. Это сделает кто-нибудь другой. – Резко бросил мне резидент. И уже мягче добавил: — Сделай сам, а, прошу тебя, пожалей девчонку. Ты же знаешь, как у нас ее обработать могут? Перепугают до полусмерти. А ведь она совсем еще воробышек неоперившийся. И сделать это надо до начала работы по Купцу. А то мало ли, что... Я обречено махнул рукой и вышел из явочной квартиры. Мне вслед с сочувствием смотрела баба Фаина. Она, видимо, слышала наш последний разговор. ***** Вечер. Везде была праздношатающаяся молодежь. В это время года на речном вокзале яблоку было негде упасть. Я купил две бутылки с пивом и проследовал к лавочке, расположенной прямо напротив пришвартованного к причалу теплохода класса река-море. Там меня уже ждала Оксана. — Как дела у самой могучей, самой наилучшей спецухи в мире? – Плоско пошутив, поинтересовался я у Оксаны. Девушка радостно поднялась мне на встречу. У нее в руках были по мороженому. — Ты пиво купил? А я вот мороженое... Вместе же их нельзя! — Нельзя – это потому, что не принято. А мы и так все время делаем то, что не принято. Так, что давай, будем осваивать новое блюдо – пиво с мороженым. — Ну, ты, если хочешь – осваивай, а я пожалуй, пока мороженым ограничусь. А пиво чуть позже выпью. Я пожал плечами: — Как знаешь. И приступил к трапезе. Должен сказать, что вкус действительно был необычный. Хотя и не противный. Мне пришлось мужественно запихать в себя мороженое, запивая его пивом. Наверно, со стороны это выглядело довольно смешно. Потому, что Оксана звонко смеялась. Покончив с моим необычным блюдом, я поднялся со скамейки: — Ксюш, здесь столько народу, дышать нечем. Пошли куда-нибудь, где можно в тишине посидеть. Раньше я ей никогда ничего такого не предлагал. И делал вид, что не замечал ее несмелых намеков где-нибудь уединиться. Наверное, такого она от меня сегодня не ждала. Потому что посмотрела на меня с удивлением, потом с надеждой. Она молча взяла меня под руку, и мы двинулись по Днепровской набережной в сторону Первомайского парка, где когда-то произошла моя стычка с сатанистами. Там мы встретили моего наставника – Лима. Он осунулся, постарел. Но меня узнал и предложил, когда будет свободное время, зайти в гости. Обитают они все там же, только тренируются теперь вполне легально. Я пообещал, и, обняв Ксюшу за тонкую талию, двинулся дальше. В парке есть много уютных скамеечек, над которыми словно шатер, свисают ветви кустарника. Мы выбрали лавочку в обрамлении кустов сирени. Она уже отцвела, но ее темно-зеленые листья неплохо маскировали нас от любопытных глаз. И вообще, внутри было довольно красиво. Как в сказке. Мы сели. Оксана несмело положила мне голову на плечо. Я много раз проигрывал в голове предстоящий разговор, но сейчас не мог реализовать ни один из своих сценариев. Мне ее было очень жалко. К тому же в последнее время я ловил себя на мысли, что все чаще думаю про Оксану и все реже об Ире. Это и понятно – Оксана была здесь, со мной. Иры же не было вообще. Только где-то был наш с ней ребенок, которого она не разрешила мне воспитывать и даже видеть. Я уже никогда не мог забыть Иру, но очень часто, пытаясь вспомнить ее лицо, я видел лишь размытый образ... Образ моей прошлой и самой первой любви. Какой у меня уже не будет никогда. — Ксюша, – начал я, – я ведь не в любви здесь тебе буду объясняться. — Я знаю... — Оксана, есть одна организация... В общем я не тот, за кого себя выдаю... Она молчала. Я не видел ее лица, но почувствовал, что она плачет. — Ксюш, надо, чтобы ты работала с нами. – Выдавил я из себя. — Я все поняла. Девушка отстранилась от меня и посмотрела мне прямо в глаза. Она действительно плакала, но совершенно этого не стеснялась. — Скажи, ты работаешь на наших или иностранцев? — Оксана, я не предатель, и с самого начала работаю только на свою организацию. Это «наши»! Теперь уже и твои. Ведь ты здорово нам помогла... Мы тебя защитим. — А «семерка»? Кто ты там? Шпион? — Ксюша, видишь, я тебе доверяю. Многое тебе сказал. И больше я тебе ничего пока добавить не могу. Со временем все узнаешь. Но не сейчас. — Я тебя буду видеть? Если да, то я согласна... Господи, ради этого она на все согласна. Конечно, же, я был польщен. И чего скрывать, мне ведь этого и самому очень хотелось. — Ты будешь работать только со мной. – Поспешил заверить ее я. — Я буду с вами работать, но еще при одном условии... — Каком? — Мы сейчас пойдем ко мне, и ты останешься у меня до утра... Я нарушил все правила вербовки и отношений «агент-оператор», которые только можно нарушить. Я рисковал, сообщая ей о своей принадлежности к Конторе. Рисковал, согласившись со всеми ее наивными требованиями. Можно ведь было обойтись и без этого. Но и Оксана не была обычной девушкой. Все же она представляла достаточно серьезную структуру и, наивным бы было предполагать, что если я ей предложу сотрудничество, то она сама про все не догадается. Она ведь «ульнщица», а туда безголовых не берут. В «семерке» агентурную работу не практикуют. Значит вполне логично, что я работаю на кого-то другого, кто этим занимается. Да и вряд ли бы милицейская «наружка» решилась бы так рисковать из-за совершенно не нужной ей информации и портить отношения со своим могущественным покровителем. Ведь ни для кого из работников Седьмого управления МВД не было секретом, кто на самом деле является нашим хозяином и чей мы филиал. Ведь приоритет в выполнении «заявок» отдавался не МВД, а нашим покровителям – КГБ. Приходилось отрабатывать и диссидентов и иностранцев, и прочие комитетовские заявки, выполнение которых они почему-то иногда поручали нам. Причем часто для этого людей снимали с «милицейских» разработок. И очень спешно. Мне и самому иногда приходилось присутствовать при этом и даже «тягать» комитетовские объекты по очереди с самими комитетчиками. Смена наша, смена их. И так до победного конца или полного фиаско. Когда как. Всякое было. Это ведь не в кино… В последнее время делать это приходилось все чаще. Приближался крах СССР. До него оставались считанные месяцы. Комитетчики помогали в воплощении наших легенд, изготовляли документы прикрытия, помогали со спецтехникой. Да и практически вся деятельность разведчиков «семерки» была словно через кальку скопирована с конторы, которую представляла Оксана. За исключением, конечно, некоторых рабочих схем наблюдения, связанных со спецтехникой, которой у «ментов» не было на вооружении. МВДшная наружка при полной кажущейся автономии и шагу не могла сделать без ведома «большого брата». Так было вплоть до последних дней существования самого КГБ. Оксана после нашего с ней разговора стала приносить на явки значительно больше информации, чем предоставляла до этого. Свою информацию она снабжала детальным анализом. Профессионал, ни чего не скажешь! Среди этих сведений была и информация, касающиеся деятельности и некоторых других подразделений КГБ УССР. Вполне закономерен был вопрос, откуда они у нее. Но, ларчик, как это часто водится, открывался просто. Отец Ксюши был гласным офицером КГБ. Не мудрено, что девочка знала о своей фирме несколько больше, чем это ей было положено по службе. Как это часто бывает, со временем, Оксана перешла уже в разряд доверенных лиц. Она пользовалась явками нашей Конторы. И помогала в планировании операций, если информацию для нее добывала она. И очень в этом преуспела. Однако через полтора года, когда ее ввели в штат, то Контора почему-то посчитала, что девушку целесообразнее использовать на другой работе. Я с ней даже не успел попрощаться. В это я время был в командировке. Когда приехал – в Киеве ее уже не было. Мне она оставила котротюсенькую записочку, в которой обещала скоро вернуться. Однако я никогда ее больше не видел. Знаю, только, что перед отъездом она завербовала человека, который снабжал теперь Контору информацией о стремительных изменениях в аппарате бывшей гебешной, и последующем СБУшной наружки незалежной Украины. Однако курировал этого человека уже не я. ***** Пора было переходить к работе по подготовке к ликвидации моего личного врага – Купца. И первым шагом в этом направлении была нейтрализация его секретаря-телохранителя. К тому же эта особа, по неподтвержденным данным имеет свой интерес во всей этой истории с блокнотом. Мне было известно, где сейчас проживает Купец. Его успешно «проводили» домой мои коллеги из Запорожья, принявшие мафиози под наблюдение, когда тот при помощи своих «соратников» крушил ни в чем не повинный домишко в богом забытой глуши. Знал я и телефон. Трубку всегда снимала его секретарь. На это я и рассчитывал, когда набрал номер Купца. Некоторое время трубку никто не брал. Затем ее сняли. — Слушаю вас? – Донесся приятный женский голос. — С кем я говорю? — А кто вам нужен? — Ваш босс! — Он сейчас не может подойти, а что ему передать? — Как вас зовут, девушка? — Елена! — Лена, передайте ему, пожалуйста, что у меня есть маленький блокнотик синего цвета. Я хочу его продать... — Это вы можете обсудить это и со мной. Как я вас могу найти?.. Но я уже повесил трубку. Наживка была закинута, оставалось ждать. Однако вернуться к продолжению нашего разговора пришлось не так быстро, как это изначально предполагалось. Начались события, которые чуть позже привели к новому переделу карты мира. Началась агония. Поэтому наводки, которые могли привести «Лену» ко мне, решено было пока в ход не пускать. Самой же ей вряд ли удастся ко мне подобраться. Но заранее предугадать было ничего нельзя. И все же я внутренне был готов к неожиданной встрече с ней. Я нутром чувствовал, что она непредсказуема и может представлять немалую опасность... На следующий день после телефонного разговора с «наместником» Купца, я как обычно, выехал на смену. Работали по организованной преступной группе, занимающейся самым распространенным в то время видом криминального бизнеса – рэкетом, то есть шантажом и вымогательством... Неожиданно нас сняли с разработки и перебросили на Хрещатик, где, как нам сообщили, полным ходом шел «штурм» РУХовцами и националистами здания Киевского горисполкома. То, что нас сняли с серьезного объекта, и перебросили в помощь комитетчикам, говорило о многом. Похоже, ситуация выходила из-под контроля. Митинги, демонстрации и акции гражданского неповиновения давно уже стали явлением обычным. Но, доселе Оксанины коллеги обходились своими силами. Больше всего хлопот доставляли РУХовские «ястребки». И в нашу основную задачу входила установка личностей этих людей и провокаторов от националистов. В ориентировке это наше задание называлось «мероприятием по поддержанию общественного порядка». Но как его не назови, а подоплека наших разведывательно-поисковых мероприятий в этой полупьяной толпе «прыхильныкив незалежности» все равно была политической. Люди, составляющие костяк демонстрантов, которых я видел на протяжении всей последующей работы в среде «самостийныкив», были практически всегда одними и те ми же. Скоро я уже всех их знал в лицо. И вполне прогнозируемо мог заранее сказать как в той или иной ситуации будет действовать провокатор. Если с националистами все было более мене ясно, то РУХ продолжал преподносить сюрприз за сюрпризом. Оговорюсь, сразу, РУХ тех лет, возникший как вполне легальное политическое образование, мало, что общего имеет с нынешними обоими РУХами. Ну, во-первых, тот РУХ, был создан по инициативе и на деньги КПСС. Казалось бы парадокс? Но ничего подобного. Таким образом, команда перестроичников пыталась продемонстрировать миру, что в СССР воцарилась самая настоящая демократия. Было даже специальное постановление ЦК КПСС, о предоставлении новым политическим движениям портфелей на всех уровнях административной власти, в том числе и Советах всех уровней. Выглядеть это должно было так, как будто бы те победили на выборах. Мне пришлось участвовать в воплощении этих решений в жизнь и поэтому я могу с полной уверенностью говорить, что практически везде на Украине, где на выборах победили кандидаты от других политических формирований, не обошлось без вмешательства КПУ. Народ, за небольшим количеством Западных регионов, в большинстве своем их изначально не поддерживал. Именно предательская по отношению к собственному народу политика КПСС перестроечной эпохи и привела в дальнейшем к разрушению государства. Последствия этого мы ощущаем на себе до сих пор. Что касается РУХа начала девяностых годов, то его лидеры сами тогда мало верили в возможность «втилення» своих идей в жизнь. Да и сами-то идеи были, мягко говоря, не совсем совершенны. Во-вторых, от идеи социализма тот РУХ не отказывался, являясь, в общем-то, левым политическим движением за своеобразную «незалежну» социалистическую Украину с элементами капитализации экономики. Но без четкой программы воплощения своих идей в жизнь. Однако со временем этот ручеек, превратившийся с легкой руки горбачевско-щербицкой команды в достаточно массовое течение, и уничтожил своего прародителя КПУ-КПСС. Это были разрушители. История же учит, что на смену разрушителям всегда приходят созидатели. Поэтому, выполнив свою историческую миссию, РУХ отошел на второй план, резко метаморфировал вправо и практически утратил свое политическое значение. Прибыв на Хрещатик, мы еще издалека увидали толпу «западенцив», жителей западных регионов Украины, как саранча, облепивших здание горисполкома. Вход в здание перекрывала группа из работников милиции. Еще больше милиционеров было внутри здания. Митингующие были с желто-голубыми флагами и скандировали лозунги, которые со временем набивали оскомину даже у самих демонстрантов. Наиболее часто повторялись три основных: «Украине – волю». «Рексы с ОМОН отсюда вон». И «Слава Хмаре, слава герою». Все. И немного отдышавшись, все с начала. «Герой», ранее судимый Хмара, Степан Илькович, он же тогдашний депутат Верховного совета УССР, ярый антикоммунист, из-за «подвига» которого и разгорелся весь этот сегодняшний сыр-бор, в данный момент находился в Лукьяновском следственном изоляторе. Очутился он там за противоправные действия в отношении работника милиции, находившегося при исполнении служебных обязанностей. Эта история получила достаточно широкое распространение. Однако скажу сразу, что депутат действительно превысил свои полномочия и применил насилие в отношении офицера. А это уже статья Уголовного Кодекса, которую и до сих пор никто не отменял. Я все это видел собственными глазами, поэтому, точно знаю, что бытующая сегодня версия о том, что все это якобы была провокация КГБ, направленная против народного избранника – ложь, не имеющая под собой никаких оснований. «Самостийныкам» тогда нужны были герои, а настоящих не было. Вот они и сделали из радикально настроенного Степана Ильковича объект для подражания. Но, как бы то ни было, толпа собралась, чтобы требовать его освобождения. Организаторы этой акции своего добились. На следующий день демонстранты собрались в сквере напротив здания городского суда. Должен был начаться процесс над Хмарой. Митингующим было объявлено, что процесс будет открытым, но так как в здании горсуда всех желающих разместить было невозможно, то в сквер вынесли репродукторы. Но толпа продолжала бесноваться. Никто даже не хотел соблюдать видимость приличия. Появилось много пьяных. Тогда трансляцию прекратили, пообещав возобновить ее вновь, когда люди успокоятся. Демонстранты начали требовать, что бы им показали подследственного. Хмара появился на крыльце здания суда. Незадолго перед этим Степан Илькович, объявил голодовку в знак протеста, требуя безоговорочного освобождения из-под стражи. Но истощенным он не выглядел, скорее даже довольным. Подсудимый Хмара лоснился от удовольствия, настолько ему нравилась каша, которую заварили специально ради него. Он старался быть строгим и величественным, но это у него явно не получалось. На роль вождя он не подходил. Тем не менее, произнес обличительную речь, в которой призывал митингующих следовать своим заветам. Внимательно выслушали его в основном только работники спецслужб. Толпа же бесновалась, свистела и орала. Парадокс, но своего «героя» демонстранты практически не слушали, он, со своими проблемами, им совершенно не был нужен. Просто Хмара был очередным поводом для громкого сотрясания воздуха и демонстрации «всенародного» гнева. Как только шум, связанный с его именем затих, про Степана Ильковича сразу забыли. Немного позже, когда Украину уже объявили независимым государством, Ильковича помиловали. Свои интересы при проведении подобных акций отстаивали совершенно разные социальные группы. Очень часто это были криминальные группировки и подкармливающие их теневые дельцы. В этом я убедился лично. Мне пришлось быть свидетелем случая, когда женщину, представившуюся корреспондентом газеты и собирающую материал для статьи, кроаснорожие сквернословящие хулиганы бессовестно облапав, выбросили из толпы за милицейское ограждение. Мол, это кгбистка, заберите ее от нас. Я не исключаю, что женщина действительно была работником одной из спецслужб, занимающейся сбором информации о настроениях митингующих. Но может быть и нет. Возмутил просто сам факт подобного обращения с женщиной. В тот день меня назначили старшим группы разведки от нашего управления. Я принял решение наказать хулиганов. Для работы в толпе подбирали обычно крепких ребят, поэтому все, кто был задействован в этой разработке, обладали внушительными физическими данными. Я отобрал троих. И был уверен, что о предстоящем «мероприятии» они трепаться не будут. За подобную самодеятельность нас бы начальство наказало. Задерживать провокаторов было нельзя – завтра же из них бы сделали дутых героев на манер Степана Ильковича. Поэтому, мы, дождавшись, когда демонстранты начнут расходиться, взяли под наблюдение троих наиболее рьяных участников издевательства над корреспондентом. Эта троица была не разлучная. Как только акция окончилась, и они отделились от митинговавших, то сразу «забыли» украинский язык. Его заменила самая настоящая лагерная «феня». Братки «ботали» по ней так, как будто находились в родном бараке, а не на улицах столицы Украины. Впрочем, приближался их час, шло становление их нравов. Мне вспомнились слова Иры: «Грядет великая криминальная революция». И я был свидетелем этих событий. Сразу после митинга новые «хозяева жизни» погрузились в белые «Жигули» и, не смотря на то, что были выпившими, двинулись в направлении моста Патона. Не доезжая до него, мы обогнали их автомашину и своей «оперативкой» перегородили бандитам проезд. С трехэтажными матюками они повыскакивали из машины. Водитель держал в руке монтировку. У кого-то из уголовников в руке щелкнул нож. Правда, это им совсем не помогло. Уже через минуту они извивались в ближайших кустах, куда мы их затащили, и добросовестно обрабатывали подонков ногами. Нас тоже было трое. В отличие от бандитов оружия у нас не было. Но нас переполняла злость, и мы были профессионалами. Практически каждый день нам приходилось сталкиваться с ними при самых разнообразных обстоятельствах. Поэтому мы хорошо знали им цену. Нередко их вешняя агрессивность на проверку оказывалась бутафорской. Не был исключением и этот случай. Едва почувствовав наше преимущество, они побросали ножи и монтировку. Дальше даже не сопротивлялись. Когда все закончилось, мы запихнули татуированных «самостийныкив» в их же машину и провели допрос, пытаясь узнать, что бандиты «забыли» на митинге. Оказалось, что «расходы» на проведение некоторых таких стихийных мероприятий щедро оплачивались из воровского общака. Когда прямо, а когда через, так называемые добровольные пожертвования граждан. Но лидерам бандгрупп этого показалось мало, они хотели контролировать события лично. Это, конечно же, не означало, что все митингующие принадлежали к преступному сообществу, но ведь они даже не задумывались, откуда берутся деньги на водку, которой их тут же бесплатно потчевали, на умасливание администрации, допускавших и не разгонявших подобные сборища, на многочисленную «самостийную» атрибутику, которую якобы борцы за свободу, изготовляли своими руками. На содержание «ястребковой» охраны, и прочее. Задержанные бандиты даже и не предполагали, что мы являемся работниками правоохранительных органов. Они приняли нас за знакомых журналистки, над которой они поиздевались. Сами преступники не на минуту не сомневались, что женщина к спецслужбам не имела ни малейшего отношения. Все было значительно проще. Хорошо сложенная женщина понравилась подонкам, и те решили ее облапть под предлогом обыска. — Раздевайтесь. – Сказал я им. — Эй, да ты чего? – Заверещал один из проходимцев. — Раздевайтесь, а то вместе с машиной в Днепр отправим. Уголовники наперегонки начали раздеваться. Когда они остались совершенно голые. Мы выгнали их из машины и отогнали автомобиль вместе с их одеждой немного поодаль, так, чтобы хозяева не смогли сразу машину обнаружить. Возвращаясь обратно, уже на своей машине, мы увидели посиневшую троицу, короткими перебежками, от кустика к кустику, перебегающую в сторону Ботанического сада. Они стыдливо, как девушки, прикрывались руками. Я достал стартовый пистолет, отобранный у них же и, опустив стекло автомашины, выстрелил в воздух. Бандиты сначала замерли. А потом, увидев нас, что есть духу, бросились бежать наперегонки. Больше на митингах я их не видел, но и без них там хватало людей с замашками уголовной братвы. Правда, чтобы быть до конца объективным, скажу, что немало среди них было и тех, кто посещал собрания борцов за независимость с целью более прозаичной и очень далекой от политики. Этих жуликов интересовали в первую очередь кошельки и носильные вещи митингующих. Практически до самого референдума, провозгласившего независимость украинского государства, я работал в среде «самостийныкив» и всех, кто вокруг них «кормился». ***** Путч, Форосские события и последовавшее за ними Беловежское соглашение, принятое нами, конторщиками, достаточно скептично, ибо изначально никакой реальной силы не имевшее, пролетели для меня практически незаметно. Фактический же развал СССР и обретение Украиной относительной независимости от России, состоялся несколько позже, после всем известного референдума, – только с этого времени процесс стал необратимым. Теперь возродить СССР стало практически невозможно. По крайней мере, тогда. О путче я узнал, как и все – из обращения путчистов к советскому народу. Почти одновременно в Киевскую резидентуру поступили указания, предписывающие разведсоставу Конторы подетально отслеживать на местах все события, касающиеся происходящего. Что я и делал. Не скажу, что в столице Украины тогда происходило что-то неординарное. Да и «семерка» работала без особых изменений. Об этом я исправно сообщал резиденту. Для меня и сейчас остается загадкой, какую на самом деле Контора тогда занимала позицию по отношению к повстанцам. Лично у меня сложилось впечатление, что нейтральное. Контора вряд ли напрямую участвовала в этом. Судить об отношении руководителей нашей спецслужбы к путчистам я могу лишь по высказываниям, которые в беседе со мной обронил резидент: «Поздно спохватились, молодцы! Раньше нужно было действовать, а они тогда только сопли размазывали». И еще: «Нам сейчас надо думать не какое участие принимать в этой авантюре, а как личный состав сохранить и расшифровок избежать». А вот крах путчистов несколько позже докатился до Украины в виде декабрьского референдума о принятии независимости. Путчисты своим запоздалым выступлением только ускорили то, что уже должно было произойти. Еще когда результаты референдума объявлены не были, я был срочно вызван к резиденту. Анатолий Михайлович был настроен очень жестко. Бабушка Фаина плакала. — Произошли очень серьезные политические события. Результаты референдума еще не объявлены, но уже ясно – СССР больше не существует. Теперь, уже окончательно, Беловежский заговор, иначе я это сборище предателей назвать не могу, обрел реальную силу на всей территории бывшего СССР. Он выжидательно посмотрел на нас. Мы молчали. Не знаю, что он хотел прочесть на наших лицах. Мы же, все присутствующие, были, в общем-то, готовы к такому развитию событий. Хоть и горько было сознавать, что произошло непоправимое, но жизнь все же продолжалась. — Прогнозировать дальнейшее развитие событий достаточно сложно. Однако Координационный Совет нашей Организации еще два года назад предусмотрел такой вариант развития событий. Свою деятельность мы не сворачиваем по всей территории бывшего Союза. Наоборот, приказано ужесточить борьбу с криминальными элементами. Мы должны хоть чем-то помочь нашим людям. Крайне жаль, что они до сих пор не ведают, кому доверили свои судьбы. — Не знали бы и мы, – продолжал Анатолий Михайлович, – но по роду нашей деятельности розовые очки нам не положены. И нам известно, что к власти пришел политизированный криминал – самая страшная из всех форм преступности. Это государственная мафия. Резидент глубоко вздохнул и продолжил: — Отныне наша структура переходит в полностью самостоятельный режим работы. Без всякой поддержки со стороны местных силовых структур. Приказано планировать нашу деятельность по законам военного времени. Это означает, что резко возрастет количество внеплановых ликвидаций. Совет разрешил принимать решение об устранении на местах. — Анатолий Михайлович, а что касается финансирования, я не имею в виду наши зарплаты. Ведь без денег мы не сможем плодотворно работать. Нужно оружие, техника, амуниция... — Об этом не беспокойся. На первое время хватит. Мы ведь предполагали что-то подобное. Основная сложность не в этом. Ведь развал Союза повлечет за собой резкое сокращение и даже ликвидацию некоторых спецслужб. КГБ же, скорее всего, вообще прекратит свое существование. На улицах окажутся сотни профессионалов. А зарплаты тех, кто останется, будут со временем ниже прожиточного минимума. Но это уже вопрос экономический... — То есть безработица и нищенство коснется и работников «спецух». А им тоже как-то жить надо и... — Верно, Дима, бандиты сразу же предложат спецам свои услуги, поэтому предполагается слияние бывших и действующих работников органов с криминалитетом. Это неизбежно. А значит, так же неизбежно возрастет профессиональный уровень преступности. В нашу задачу теперь будет входить физическое уничтожение бывших и действующих сотрудников силовых ведомств, изменивших присяге и перешедших на сторону бандитов. Анатолий Михайлович рассказал также, что практически всем работникам правительственных структур Украины, из тех, которым было известно о существовании Конторы, сообщили, что наша фирма закрывается, и все связи с ними будут прекращены. Исключением не являются и силовые ведомства Украинской ССР, проявившие полную импотентность при последних событиях. А уж их то руководителям точно было известно, кто на самом деле рвался к власти под прикрытием желто-голубых флагов и «национальной идеи». Однако ограничения в связях не касались агентуры, которая должна будет исправно передавать нам информацию. Информаторы были кровно заинтересованы в соблюдении конфиденциальности, ибо сами же пострадали бы в первую очередь. Да и в случае расшифровки они мало, на что могли пролить свет. Ведь, как правило, никто из них даже не догадывался с какой именно из многочисленных «спецух» сотрудничают. Подобным образом, хотя и не всегда именно так, дела обстояли в других бывших союзных республиках. Такая политика Конторы была вполне оправдана – рисковать было нельзя. Эти чиновники были уже не подконтрольны нам, и было не известно, как поведут они себя в насквозь пропитанном коррупцией государственном аппарате новой страны. Иного правительства и иных министерств и ведомств в подобном обществе просто быть не может. Ведь истинные хозяева государства заменят строптивцев на других, лояльных и продажных деятелей, щедро подкармливаемых из воровского общака, теперь вполне легализированного. Территориальный передел, границы, и прочие веяния перемен нас мало касались. Мы оставались, как и были, межрегиональным образованием, целью которого являлось экстремальное и радикальное противодействие любым, в том числе и зарубежным, мафиозным формированиям, действующим на территории всего бывшего Союза. И за рубежом, если активность наших мафиози проявлялась там. А теперь еще добавился и отстрел коррупционеров с предателями. Совсем неоднозначно отнеслись к вести о независимости Украины в ЦКК «наружников». Здесь царило оживление. Казалось, проснулся целый улей. Сотрудники бегали взад и вперед по коридорам, обсуждали новость в курилках. Одни, преимущественно начальство, были угнетены сообщением, другие излишне возбуждены. И некоторые, из последних уже «примеряли» под себя кресла первых. Здесь, же, в курилке, я услышал анекдот, который, пожалуй, полностью отобразил все, что произошло с филерским аппаратом в дальнейшем. — Захватили фашисты Украину. – Начал рассказчик. – Ну и собрали, значит, всех работников силовых ведомств. Суд вершат. Спрашивают у одного: — «Ты кто?». — «Я сотрудник госбезопасности!». — «Расстрелять!» — «А ты?» – У другого. — «Я представитель рабоче-крестьянской милиции!» – С гордостью отвечает второй. — «Тоже расстрелять!» — «Ну, а ты кто?», – спрашивают у маленького небритого бомжеподобного неприметного человечка в сером пальто с высоким воротником, от которого за версту несло перегаром, – «тоже из рабоче-крестьянской?» — «Не, я «топтун...» — «Оштрафовать, и завтра же направить в гестапо. На работу не опаздывать!» Примерно так все и произошло. Реконструкция мало коснулась филеров, – эта профессия необходима при любой власти, любой системе, даже откровенно криминальной. Самым важным из произошедших изменений в «семерке» было то, что управление, прежде всего, переименовали. Вместо провоцирующего манию преследования у многочисленной армии жуликов и диссидентов названия «Седьмое управление», «топтуны» стали гордо именоваться «Управлением криминального поиска» (УКП). Мол, с политикой мы больше ни-ни. Это все пережитки прошлого, позорное тоталитарное наследие. И больше мы к нему никакого отношения не имеем. Мы теперь «незалежные» стукачи. Благо, «старшего брата – КГБ» уже нет, и мы теперь сами с усами. Точнее не с усами, а с «вусамы». Примерно так шутили над собой сами сотрудники этой, еще совсем недавно грозной, организации. Действительно, на базе КГБ создали Службу Безопасности Украины, но она мало, что общего имела со своим предшественником – КГБ УССР. И, прежде всего, у нее не было того уже влияния на альтернативные структуры, которые раньше полностью контролировались «серым кардиналом». Изначально у ментовских топтунов это факт вызвал эйфорию. Но, как известно, после эйфории наступает тяжелая депрессия. И уже очень скоро она стала ощущаться даже рядовыми «семушниками». Сказывалось это практически на всех видах деятельности УКП. Прежде всего, остро почувствовался кадровый голод. Если раньше к отбору людей в «семерку» в обязательном порядке подключали КГБ, имевшего преогромнейший опыт в этой области, и, который мог без объяснения причин «зарубать» кандидата, то теперь отбор осуществляли своими силами. Получалось у них это значительно хуже, и в секретную организацию начали попадать люди, которые, мягко говоря, совершенно не соответствовали по своим моральным и деловым качествам требованиям этой службы. Были и откровенные преступники. И это, увы, не редкость, когда вновь испеченного офицера милиции почти сразу же отправляли на скамью подсудимых. Выгоняли, из «семерки» и раньше, но в основном за пьянки – из-за нервной и тяжелой работы люди здесь частенько и быстро, в течение двух-трех лет спивались. Не все, конечно, но многие. Сейчас же основное количество людей, уволенных со службы по отрицательным мотивам, резко возросло. И это на фоне хронической нехватки кадров. Что бы как-то смягчить эту ситуацию, кадровики даже дали объявление в газету о найме на работу. Мол, для работы в органах правопорядка требуются молодые люди и девушки с такими-то данными. И смех и грех. Раньше за подобное кадровиков бы под суд отдали, а сейчас, ничего, обошлось. Как следствие, упало качество работы. И если еще год назад управлению поручали достаточно серьезных объектов, то теперь «акул» такого ранга предпочитали не доверять. Если все же возникала срочная необходимость их отработать, то в «бой шли одни старики», процент которых в управлении за два года работы после приобретения Украиной независимости сократился почти вдвое. Профессионалы, привыкшие к четкой и слаженной работе, просто не выдерживали работы «по-новому». Из-за низкой квалификации кадров работали по упрошенным схемам, «спустя рукава», когда риск расшифровки перед крепчающим криминалом значительно выше. И это при махонькой зарплате. Не мудрено, что семерошные долгожители, не дожидаясь пенсии, начали увольняться из органов и уходить в частные структуры, где их мастерство и опыт были оценены по достоинству. Престиж службы решили повысить поднятием «потолков» специальных званий. Так, не имея теперь никакого фундаментального образования, рядовой «топтун» мог дослужиться уже не до старшего лейтенанта, как раньше, а до капитана включительно. «Ульянщики» до майора, и так далее. Для того, чтобы нововведения состыковать с табелем о рангах, разведчиков стали именовать оперуполномоченными. Что вызвало самую настоящую веселуху среди новоиспеченных оперов. Уж им то хорошо известно, что между опером и разведчиком все-таки есть разница. И немалая, хотя разведчиков наружного наблюдения и оперативной установки действительно можно, хотя и со «скрипом», отнести к оперативному составу. Однако это нововведение мало помогло исправить положение, «старики» продолжали уходить даже всего за несколько лет до официального выхода на пенсию. Своеобразным эталоном плохой работы является происшествие в одном из областных райцентров. Из-за не состыковок в работе бандиты захватили «в плен» сразу несколько «топтунов». Почти всю бригаду. Такого еще не было... Над ними поиздевались и отпустили. Преступников, понятное дело потом осудили, но сам факт такого происшествия уже говорит сам за себя. Криминал крепчает, а мастерство «топтунов» снижается. Словом, все процессы, происходящие в обществе, как в зеркале отображались в УКП. После развала Союза я еще около двух лет отработал в этой организации. Что там происходило дальше, знаю только по рассказам сослуживцев, работавших в УКП после меня. С их слов, стало еще хуже. Текучесть кадров очень высокая. Зарплаты низкие, проблемы со спецтехникой и автотранспортом. И в таких условиях, естественно, профессионализм разведчиков резко снизился. Так, что говорить об эффективном противостоянии в Украине преступности на примере этой организации не приходится. Кстати, о профессионализме. Когда я еще делал первые шаги в «семерке», то больше всего боялся проявить свою компетентность. Как огня боялся расшифровки. То есть опыта работы, мне, конечно, не хватало, но теоретических знаний и «домашних» заготовок, отработанных до автоматизма в Спецучреждении было более чем достаточно. Я боялся, что у руководства могут возникнуть вполне закономерные вопросы. Мол, без году неделя у нас, а уже знает методы нашей работы. Из-за этого я частенько «недогибал палку», предпочитая прослыть нерешительным, чем показать, что я на самом деле могу работать значительно лучше. Но иногда, я увлекался, работал достаточно профессионально и часто замечал на себе недоуменные взгляды старших товарищей. Мол, может, когда хочет. Лучше бы я не притворялся вообще. Начальство решило, что работать я могу хорошо, но из-за природной лени просто не желаю. А, как известно, однажды сложившийся стереотип уже очень трудно изменить. Даже когда, однажды, я целый день в одиночку без всякого автотранспорта в незнакомом городе «протягал» и ухитрился не потерять достаточно серьезный объект наблюдения, это было расценено как случайность. Однако со временем я понял, что для выполнения моей основной работы, того для чего меня внедрили в «семерку» – сбора информации об ее деятельности и в первую очередь объектах наблюдения, совершенно не обязательно ходить в передовиках. Некоторая бесхозяйственность в делопроизводстве очень помогала мне, не будучи самому на виду узнавать все, что я хотел. И даже больше. У Конторы ко мне претензий не было – а это главное. Так, что мое положение в службе наружного наблюдения вполне меня устраивало, хотя мое самолюбие иногда все же бывало задето тем, что кто-то работает лучше, чем я. Впрочем, и винить в этом в первую очередь я должен себя. Правду говорят, что переучиться сложнее, чем выучить все сначала. Это правило я в полной мере испытал на себе. Как я уже говорил, в Спецучреждении мы до автоматизма заучивали методы и приемы работы, как в группе, так и индивидуально. Но ориентировали нас на собственные службы наружного наблюдения, где и техника получше, и кадры более профессионально подготовлены. В Седьмом управлении МВД, о многих устройствах и некоторых связанных с этой техникой приемах работы, существенно облегчающих жизнь разведчику наружного наблюдения, даже никто из «топтунов» и не слышал. А если и слышал, то в глаза такую спецтехнику точно не видел. Например, «старики» управления были наслышаны о такой полезной вещи, как устройство сигнализации открывающейся двери. То есть когда кто-то открывает дверь, ведущую в апартаменты, где находится объект наблюдения, то это устройство посылает радиосигнал бригаде разведчиков, не заставляя их маячить на грани расшифровки в подъезде или перед окнами объекта, чтобы не прозевать когда объект или кто-нибудь из его окружения, которых «топтуны» могут и не знать в лицо, покинет помещение. Или, наоборот, кто-то из незнакомцев зайдет на адрес. «Молодежь» же о сигнализаторе входа-выхода не слышала вообще. Однако, голь на выдумки хитра. В «семерке» тех лет успешно применяли для этой же цели обычные спички. Между дверью и ее рамой вставляют горелую спичку. Горелую, чтобы кто-нибудь из соседей, выйдя покурить, не воспользовался «сигнализатором» по его прямому назначению. Желательно установить спичку пониже, чтобы она не бросалась в глаза. Когда дверь откроется – спичка упадет. И когда какой-нибудь человек выходит из подъезда, то один из «топтунов» проверяет, упала ли спичка. Если она лежит на полу, то значит, что только что вышедший – связь от объекта и его надо «проводить». Однако, ясно, что такой способ далеко не идеален и чреват проколами в работе, так как не позволяет исключить многие случайные факторы. К тому же он требует обязательного визуального контакта филера со своим «сигнализатором». А о таких устройствах, системах устройств и вспомогательных средствах как «колпак», лазерная, ультразвуковая и инфракрасная «ловушки», датчик шагов, дистанционный определитель телефонного номера, различная химия и прочих шпионских атрибутах достаточно широко применяемых в Конторе, здесь даже и не слышали. О большинстве из них не упоминается и в учебных пособиях милицейских «топтунов». Некоторые из этих спецсредств они просто физически, без специальной подготовки эксплуатировать не могли. Думаю, что не могут и сейчас. Например, такая сложная система устройств как «колпак» требует серьезных инженерных знаний и навыков в эксплуатации этой системы. Специалистов такого уровня в «наружке» просто не было. Пару слов о том, что это такое. Представьте себе, что ваш объект работает в каком-нибудь банке, посольстве или другом закрытом учреждении крупных размеров. Свою преступную деятельность фигурант не выносит за пределы этого учреждения. И его деятельность построена на «физических контактах». Этот термин означает, что фигурант не доверяет телефонам, компьютерам и другим электронным средствам передачи и хранения данных, предпочитая тайники, которые могут находиться в этом же здании и (или) предпочитает непосредственный контакт с соучастником преступления. А стандартные повсеместные средства аудио и видеоконтроя бессильны, или успешно нейтрализуются. Вскрыть механизм активности преступника может помочь анализ его перемещений. Внутри же здания разведчики наружного наблюдения работать не могут из-за почти вероятной расшифровки, да и, скорее всего, их туда просто никто не пустит. Конечно, эта ситуация гипотетична, но вполне реальна и нередко встречается на самом деле. Особенно, если речь идет о мастерах шпионажа. Как быть? Вот здесь то на помощь и приходит «колпак». Его установка осуществляется в несколько этапов. Сначала детально анализируется план здания. Затем, под каким-нибудь предлогом работники технического отдела спецслужбы проникают в помещение и скрыто устанавливают закамуфлированные под внутренний интерьер специальные датчики по всему периметру здания, этажа или помещения. Эти датчики пассивны, работают на прием сигнала и потому обычными электронными «противожучковыми» средствами их обнаружить и нейтрализовать очень сложно. Часто необходимость в первом этапе отпадает, если дело касается посольств, консульств, банков и других учреждений, где подобные системы установлены еще при строительстве этих зданий. Причем, как правило, там же находятся и дублирующие системы, на случай обнаружения или выхода из строя основных. Тогда начинается второй этап. Объекту наблюдения в предметы повседневного обихода вживляют прибор, сигналы которого и улавливаются датчиками, установленными в помещении. Весь этот комплекс выводится на специальные мониторы, по которым можно проследить перемещение объекта внутри учреждения. И проанализировав их, принять меры. Например, установить «просушки» или «глаза» в местах его наиболее частого появленья. Иногда вместо установки датчиков применяют специальные устройства «считывания» колебаний с оконного стекла извне, с улицы. Тех же самых, которые используют таким же образом для прослушивания разговоров внутри помещения. Только настроены они на специальные, неслышные человеческим ухом колебания, издаваемые резонатором, вмонтированным в одежду объекта наблюдения. Но это мене эффективный способ и применяют его только в случае экстренного и недолговременного наблюдения за перемещениями объекта из кабинета в кабинет. Если с «колпаком» все ясно, – чтобы эксплуатировать эту систему средней школы милиции не достаточно, то мне до сих пор не понятно, почему крайне редко применялись такие средства как, например, «маяк», сообщающий о перемещениях автотранспорта, за которым ведется наблюдение. Ведь для его установки и использования достаточно и восьмилетнего неполносреднего образования! Неужели нам настолько не доверяли? Мне приходилось слышать мнение, что «колпак» и «ловушки» не используют «семерошники» из-за того, что это якобы не входит в их обязанности. Мол, их фирма называется службой наружного наблюдения и их дело «тягать» объекты по улицам, где «колпак» действительно малоприменим, или вообще неэффективен. Исключение, кстати, составляют станции метрополитена, где «колпак», который иногда называют еще «шатер», очень полезен. Такие рассуждения, мягко говоря, не имеют под собой основания. Их авторы слишком буквально понимают термин «наружное наблюдение». А это не верно, в его компетенцию входит фиксация всех перемещений объекта, в том числе и в помещениях. Для этих целей при других спецслужбах создаются даже отдельные подразделения. Меня же учили работать с помощью таких спецсредств, а местные «топтуны» ухитрялись «тягать» наисерьезнейшие «грузы», по старинке, с одной лишь радиостанцией и скрытой фотокамерой. На грани расшифровки и со значительным риском для жизни. Больше всего полагаясь на интуицию. За, что почет им и уважение. Но, увы, без помощи вспомогательной техники, они просто физически не могли уследить за многими важными деталями в поведении объекта разработки. Ели бы их противник обладал такой техникой, то работать за ним они бы не смогли. Их бы расшифровали уже с самом начале разработки... Я уже говорил, что обучали разведчиков в «семерке» на месте. Предпочитали проверить на благонадежность, и взять человека с «улицы», чтобы самим обучить его. Причина – все та же. Всех, кто обучался в специальных учебных заведениях по этому профилю, все равно приходилось переучивать. А это, как известно, несколько сложнее. Как-то, во время очередной переаттестации, где мы словно на экзамене тащили билеты, и отвечали на имеющиеся в них теоретические вопросы, мне достались пять несложных заданий, ответы на которые я знал еще со спецшколы. Но мои экзаменаторы об этом, естественно, не догадывались. Я уже начал на них отвечать, когда заметил удивленные взгляды присутствующих. Оказалось, что я не обратил внимания, хотя должен был, на два из пяти вопросов, помеченных карандашом звездочкой. Звездочка означала, что эти вопросы следует опустить, так как суть вещей содержащихся в ответах на них, в «семерке» не изучали и не применяли по разным причинам. Я понял свою ошибку слишком поздно и лихорадочно думал, как бы мне объяснить, откуда я знаю ответы на эти вопросы. Но меня сам того, не ведая, а может и, ведая, выручил Мамонт, входивший наряду с другими «вождями» в аттестационную комиссию. С виду неандерталец, но умный мужик. Я состоял в его отделе, который работал очень неплохо, но в области теории явно «плавал». Я же, сам того не ведая, исправил положение, продемонстрировав хорошее знание теоретического материала. Даже сверх положенного... — Ну, я думаю, достаточно! – Сказал он. – Знаете даже несколько больше, чем надо. Будем надеяться, что это ваше самообразование пойдет вам на пользу. Мне поставили «четыре», хотя я уверен, что в области теоретической подготовки мог дать «фору» любому сотруднику этого управления, включая начальство. Но, теория, это хорошо. А практика еще лучше. Здесь же мне опыта по сравнению с «семерошными» долгожителями явно не хватало. Особенно если добрая половина моего теоретического багажа здесь не применялась вообще. Не скажу, что мне никогда не приходилось использовать невостребованные знания. Несколько раз мы «случайно», «садились на хвост» коллегам из КГБ. Они в техническом плане оснащены были лучше нас. И тогда я с большой долей попадания в «цель» угадывал, как именно поведут себя наши коллеги. Не знаю, почему, но мне иногда значительно проще было «водить» профессионалов, чем абсолютных дебютантов. Наверное, потому, что предсказать действия первых мне очень помогали именно невостребованные милицейскими «топтунами» теоретические знания. А «милицейские» объекты тех лет действовали хаотично, без системы, которую я на уровне подсознания всегда пытался обнаружить в их поведении. Это создавало для меня определенные трудности. ***** Как-то я трамваем возвращался с работы поздно вечером домой. Людей в нем почти не было. Чтобы убить время я штудировал какую-то газету, и практически не обратил внимания, что на соседнее, рядом с моим, сидение кто-то подсел. Чуть погодя я ощутил какое-то смутное беспокойство. Оторвался от чтения и посмотрел на своего соседа. Точнее соседку. У меня чуть не остановилось сердце. «Секретарша»! Господи, она была красива, как снежная королева из сказки Андерсена. Гордый профиль, точеные черты лица, тонкие коралловые губы. И совершенно пустые, блеклые ничего не выражающие глаза под тоненькими ниточками черных ресниц, которыми она смотрела прямо на меня. Она была какая-то искусственная. Словно красивый манекен с витрины. — Я не советую тебе, мой мальчик, делать какие-нибудь необдуманные поступки. – Совершенно равнодушным голосом сообщил мне манекен. Я посмотрел на ее выхоленные руки. Они покоились на той самой, уже знакомой мне папочке, которая обладала способностью сделать из меня решето в считанные секунды. На левой руке красовалось платиновое кольцо, увенчанное крупной жемчужиной. — Что же, ты, – продолжила она, – читай дальше, нам еще не скоро выходить. Но я как зачарованный не мог отвести от нее взгляд. От неожиданности я полностью перестал что-либо соображать и совсем лишился дара речи. Все-таки она нашла меня. Вот же, настоящий профи... Ведь ей наводок ни кто не давал. И как это я не заметил, что она за мной следила. — Я тебе нравлюсь? – Неожиданно спросила она меня, по-своему истолковав, почему я не могу оторвать от нее взгляд. — Да. – Спертым голосом честно ответил я. – Только вы, какая то... — Ненастоящая? – Подсказала она мне. – Увы, я всегда отпугивала мужчин. Но вот такая я уж уродилась, извини! Обычно я ношу темные очки, хотя со зрением у меня все в порядке, но сейчас ночь и в них неудобно. А я на работе, к тому же мне известно, что ты очень прыткий мальчик. И совершенно не хочу, чтобы из-за этой безделицы у меня начались неприятности. — А так они начались у меня. – Констатировал я. — Ну, совсем не обязательно. У нас же будет просто разговор двух деловых людей. Ведь у вас перемены, вот и будем учиться искусству ведения бизнеса. Если будешь хорошо себя вести, то станешь очень богатым. — Хотите конфетку? – Спросил я ее, доставая из кармана пригоршню барбарисок – я в очередной раз бросал курить и заменял сигареты леденцами. Таким образом, я хотел проверить, как она будет реагировать на мои попытки добраться до карманов, в одном из которых у меня был маленький пистолет, выполненный в форме авторучки. Таскать с собой подобные вещи, вообще-то строго воспрещается, но я предвидел, что-то подобное, поэтому в последнее время носил его с собой. — Не откажусь! – Просто ответила она. — А если я хочу тебя отравить? – Переходя на «ты» спросил я ее. — Нет, не хочешь! Ты хочешь узнать, позволю ли я тебе в следующий раз залезть в карман. Нет, не позволю. — А если я захочу «барбариску»? — Отдай их мне, а потом просто попроси. Да, и мне кажется, ты хотел сделать мне маленький подарок. Ну, же, я жду, и без глупостей. – Она протянула мне руку. Я неохотно полез в карман и отдал ей свою последнюю надежду – стреляющую авторучку. — Какая прелесть! – Наигранно восхитилась она. – Большое спасибо. Ты знаешь, я ведь коллекционирую подобные штучки. Лена опустила авторучку к себе в карман. Я усмехнулся. Здорово она меня вычислила. — Ну, все, давай на выход, приехали. – Сообщила она мне. Мы вышли из трамвая. Она впереди. Я за ней. — Можно я за тобой поухаживаю? – Спросила она меня и, не дожидаясь моего ответа, со смехом схватила меня за руку и буквально вытащила из трамвая. — Возьми меня под руку. Не стесняйся. Крепче. Я же женщина. Не будь таким робким. Лена крепко прижалась ко мне своим упругим телом так, что я ощущал биение ее сердца под тугой грудью. Оно билось быстрее, чем обычно это бывает у спокойных людей. И я понял, что она тоже нервничает, как и я. Но по ней совершенно этого не было видно. Ее смертоносная папочка впилась прямо мне в бок. И думать в данный момент я мог только о ней. О том же, что со мной радом красивая женщина я совсем позабыл. — Куда мы идем? – Стараясь подавить панику в голосе, спросил я. — Здесь у меня недалеко машина. Там и побеседуем. Мы повернули в какой-то дворик между домами. Навстречу нам вынырнул милицейский патруль. Один из милиционеров осветил нас фонариком. Мы замерли. Я почувствовал, как папка все сильнее впивается мне в бок. — Поцелуй меня, ну, быстрее! – Шепотом приказала мне «секретарша» и со сладострастием вампира впилась мне в губы. На меня пахнуло легким ароматом дорогих духов. На губах я ощутил вкус ее помады. Сами же губы оказались на удивление мягкими и податливыми. Милиционер хмыкнул и отошел. Лена отпустила меня. — А ты сладенький. – Заявила она. – И барбарисками от тебя пахнет... Мы прошли немного и сели в подержанный «Опель-Адмирал». Она села за руль, а мене приказала разместиться на переднем сиденье. — Зачем так далеко машину спрятала? – Поинтересовался я у нее. — Да, понимаешь, увязались тут одни за мной. Пришлось по городу побегать, по магазинам... Я же женщина, люблю покупки делать. Ну а они где-то потерялись, бедняги. Теперь им от начальства точно нагоняй будет. Правда будет? Ты ведь об этом лучше меня знаешь? Лена повернула кольцо жемчужиной внутрь ладони, достала из автомобильного «бардачка» длинные коричневые сигареты и закурила. Ее руки дрожали. Я позлорадствовал – «Не все коту масленица». Она глубоко затянулась. — Ну, к делу! Где блокнот? Ты его, кажется, продать хотел. — Сколько? – Решил потянуть время. — Десять тысяч хватит? — Рублей? — Долларов. — Мало! Лена откинулась на спинку сидения, шумно выдохнула сигаретный дым. — Знаешь, я ведь знаю, что не деньги тебе нужны, а мой клиент. Если блокнот будет у меня, то я к боссу всякий интерес потеряю. Он мне больше не нужен будет и делайте с ним, что хотите, и больше никто не пострадает. — Не пострадает? – Насторожился я. – А, что уже кто-то пострадал. — Точно! – Утвердительно кивнула она головой. – Буквально две недели назад спрятался у шефа в кабинете какой-то человек. Он там аппаратуру для прослушки ставил. От него я узнала, что вам на самом деле нужно. Я должен быль отдать ей должное. Не каждому удаться «разговорить» человека Конторы. Пусть это и всего лишь «технарь». — Ты, что его пытала? — Какая средневековая дикость! – Брезгливо поморщилась «секретарша». – Я ему денег дала. — Он, что так и ушел с деньгами? Ты его отпустила? – Поразился я. — Конечно. — Так в чем же он пострадал? — Ты же о нем наверняка своим расскажешь. А если вы те про кого я думаю, то у вас разговор с ним будет очень коротким. И мое вмешательство не потребуется. Вот умная, стерва! Если бы она его убила, то Контора такой бы шум подняла, что не видать ей этого блокнота. Впрочем, и жизни ее тоже бы лишили. В этом сомневаться не приходится. И она про это тоже, похоже, знает. — Слушай, я тебе не верю. Объясню почему. Техник, которого ты прихватила, не мог тебя на меня вывести. Так, что будь любезна, объясни, как ты меня нашла, а вот тогда и дальше поговорим. — Умный мальчик. – Похвалила она меня. – Только не техник меня на тебя вывел. Мой пленник только поведал, что вас мой клиент интересует. А нашла я тебя, прощупав твоих стукачей из «наружки». Ну, из тех, кто по М-скому делу работали. — А если точнее? — Точнее мне один твой коллега помог из «семерки». Он охарактеризовал каждого из вас, и я сразу поняла, кто мне нужен. Я по описанию тебя опознала. Ты возле морга крутился. Я усмехнулся. Запомнила таки. А я то думал тогда, что точно невидимкой для нее остался. — Он ваш агент? — Нет, конечно! Эта горстка стукачей для моей корпорации никакого интереса не представляет. Нет смысла там агента постоянного держать. Лишние расходы. — Денег дала? – Догадался я. — Верно! И в кого ты такой сообразительный. Наверное, в мамочку! – Пошутила она. — Ладно, поехали. – Сказал я ей. — Куда? – Вполне резонно поинтересовалась «секретарша». У меня созрел план. Но он был очень рискованный. Шитый белыми нитками. Однако я по опыту знал, что именно такое как раз чаще всего и срабатывает. О том, что от людей Конторы она оторвалась, Лена сама мне сказала. И прежде, чем отдать ей блокнот, я решил ее снова им показать. Конечно, я мог отдать ей список адресов и без этого. Но тогда бы ее вряд ли бы нашли. С блокнотом же ее можно попробовать перевербовать или просто выжать из нее все, что может для нас представлять интерес. Дело в том, что на него были нанесены специальные опознавательные знаки, подтверждающие, что документу присвоен секретный статус, и что он числится в одной из гласных спецслужб. Не нашей, естественно. И их можно увидеть только под определенным световым спектром. Само по себе это мало, что дает, но если оттолкнуться от этого эпизода, то можно ее хорошо «раскрутить». Главное – зацепка. Так, что если Лена попадется с этим блокнотиком в наши руки, то отступать ей будет уже некуда. Это улика, доказывающая, что она занималась противоправной деятельностью, – попросту говоря, шпионажем в ползу другого государства. И ее поставят перед выбором: или тюрьма или сотрудничество. У нее ведь нет дипломатического иммунитета. Да еще вспомнят события более чем десятилетней давности в Италии. Дело за малым. Нужно успеть ее задержать прежде, чем она скроется вместе с этим блокнотом. Именно вот это малое у меня и вызывало беспокойство. Как-то мне резидент показал одну из конспиративных квартир Конторы. Но я, понятное дело, там не был. Людям, которые в ней работают, желательно не знать о моем существовании. «Это на самый крайний случай, только тогда сюда можно обратится за помощью». – Сказал мне Анатолий Михайлович. Он же оставил мне и ее контактный телефон. Заходить туда я и сейчас не собирался, но позвоню обязательно. Пусть будут на стороже. Это же их люди Лену потеряли сегодня. Затем я ее им покажу, помаячив прямо перед КК. Ее должны заметить. Ведь все подходы к квартире просматриваются специальными скрытыми камерами слежения. Это конечно, риск, но другого выхода у меня не было. И еще одна деталь. Телефонный аппарат, с которого я собирался звонить, находится прямо перед окнами этой квартиры. — Понимаешь, – начал я, – блокнота у меня сейчас нет, но я могу так сделать, что будет. Только надо позвонить из определенного телефона в определенное место. — А почему из определенного? Объясни. — Такой порядок, у человека, с которым я должен связаться, есть определитель номера, способный засечь автомат, с которого ему звонят. И если звонок будет из другого аппарата... — Понятно, не маленькая! – Фыркнула Лена. – А если автомат неисправен? — Он всегда в рабочем состоянии. За этим следят. — Умно. А что дальше? — Потом погуляем с полчасика и пойдем к тайнику, в котором блокнот уже будет лежать. Сейчас его там нет. — Что-то ты закрутил... Ну, да ладно. Если что-то пойдет не так. – Мне терять нечего. Я тебя убью. — Если получится! – Нагло взглянув на нее, сказал я, хотя страх тысячами рыжих лесных муравьев грыз мою шкуру. Во рту пересохло, а сердце совершенно не желало успокоиться и неслось галопом куда-то в только ему одному известном направлении. — Все может быть. Но я попытаюсь. Пристегнись. Сейчас поедем. Она до крови раскусила губку, так взбесила ее моя наглость. Но злилась не долго. Облизнув ранку языком, улыбнулась, протянула мне мою же конфетку: — Хочешь «барбариску»? Вот мы и у цели. Не доезжая до автомата, Лена остановила машину. Я резво из нее выскочил, что бы ни дать ей времени на раздумье и заставить следовать за собой. Она тоже вышла из машины. И последовала за мной: — Не жеребцуй! – Предупредила она меня. – Схлопочешь пулю. Немного не доходя до телефона, Лена остановилась. — Иди, сам звони. Бежать не вздумай. Я стреляю метко. — Не сомневаюсь! Я набрал номер. На том конце подняли трубку. Я не решился говорить прямо. Был уверен, что Лена меня сейчас слушает через специальный микрофон направленного действия. Чтобы удостовериться в этом я оглянулся. «Секретарша» махнула мне рукой. Мол, давай, звони, нечего оглядываться. — Добрый день! Доставьте, пожалуйста, заказное письмо на абонемент номер семнадцать. Я сказал: «Добрый день». А был вечер, почти ночь. Но я не ошибся. Таким образом, я дал понять, что работаю под контролем. «Заказное письмо» – блокнот, именно так подобные вещи называют в Конторе. Это даст возможность догадаться, откуда я свалился на их голову. «Абонемент семнадцать» – место тайника под номером семнадцать, где находится одна из копий блокнота и куда необходимо выслать спецгруппу для захвата «секретарши». На том конце замолчали. Видимо переваривали сказанное. — Сейчас, подождите, зарегистрирую заказ. Я понял, что сейчас выясняется номер телефона, из которого звонят. В том, что код этого автомата им хорошо известен, я не сомневался. — Все, вас понял, ждите уведомления. – Радостно запел голос с той стороны. Ясно, что они поняли, какая птица залетела прямо к ним в клетку. Лену они видели. И приняли меры. Я повесил трубку. Подошел к Лене. — Ну, что, пошли гулять? — Нет, садись в машину. — Но... — Никаких но! Садись. Поехали. Мы добрых полчаса мотались по городу. Я изредка иронично на нее посматривал, но молчал. Она, крепко сцепив зубы, деловито управляла машиной. Что ж ездит она не плохо. И проверяется правильно. Только все ее мотание, преследующее цель оторваться от мнимого хвоста, было совершенно бессмысленным. «Хвост» к нам сейчас все равно никто цеплять не собирался. Не такие они идиоты, чтобы дважды наступать на одни грабли. Неожиданно она резко затормозила. Зло на меня посмотрела. От еще недавней ее любезности и шуточек не было следа. — Тебе известно, кто я на самом деле? – Резко спросила она. — Нет! – Соврал я. — Врешь! Я знаю, что врешь. Просто чувствую. Знаешь, как кошка. У нее много жизней, но каждую свою смерть она всегда остро чувствует. — Вру! – Согласился я. – Это что-то меняет? Лена нервно взяла сигарету. Подкурила. Ароматный дым расползся по темному салону. Ядовито затлел кончик сигареты. Помолчала. — Нет. Ни чего не меняет. Я здесь ради этого уже давно. Слушай. Давай так. Я тебе достану денег и билет, за границу, далеко-далеко, они тебя там не найдут. А ты отзовешь своих псов! Они мне не простят, понимаешь, никогда не простят. – Почти выкрикнула последнюю фразу «секретарша». У нее, похоже, началась истерика. Я то хорошо знал, что именно ей не простят и, поэтому прекрасно ее понимал. — Почему ты решила, что я кого-то наслал? – Начал выкручиваться я. — «Добрый день!» – Передразнила она меня. – А на дворе давно но-о-очь. Как примитивно. И когда вы уже работать научитесь? Я понял, что она меня просто проверяет. Тоже чувствовал, но не как кошка, а как волк. — Я так сказал? Вот же, ты меня совсем затюкала, даже счет времени потерял. – Я выкручивался, как мог. — Все равно! Ели все пройдет успешно... Уедешь. Я обещаю. Только если нормально. — Хорошо! – Согласился я только чтобы ее успокоить. — Опять врешь! – Уже как-то устало сказала Лена. – Ни куда ты не поедешь. Тебе идея нужна. Принцип... Только вот на принципах далеко не уедешь. Деньги нужны. Без них любая идея мертва. — Лена, нам пора! — Говори, куда ехать. – Махнула рукой она. Через десять минут мы были почти на месте. Лена опять осталась верна себе и остановила автомобиль, не доезжая до места. — Пойдешь вперед. Я за тобой. При первом подозрении, что ты меня подставил – стреляю. Тебе все понятно? — Все! – Буркнул я. – Захвати отвертку из машины, у тебя же есть? — Есть! – Зловеще ответила она. У меня даже мурашки по коже побежали. Чем ближе мы подходили к месту тайника, тем муторошней мне становилось. Наши шаги гулко отдавались в ночи. Вокруг не души. «А если они не поняли меня? Тогда, что?» – Подумал я. Вот показался серый, едва белеющий в темноте бетонный забор, ограждающий вход в теплицы, где выращивают парниковые овощи. Чуть дальше – будка сапожника. За ней, метрах в двадцати сломанный столб, словно корнями, железными прутьями впившийся в асфальт. Эта железобетонная жертва автокатастрофы и есть тайник номер двенадцать. Точнее это не тайник. Настоящие тайники никто расшифровывать не будет. Это место специально подготовили для этой операции. Только вот началась она несколько не вовремя. Я подошел к столбу. Достал отвертку и начал откручивать болты на металлическом щитке, под которым словно жилы белели разорванные провода. Там же был и блокнот. Я достал его. Протянул Лене. Та, даже не разглядывая, сунула его в карман своего легкого пальто. — Ты даже не посмотришь, что там? – Спросил я ее. — Нет нужды. Это он. Я знаю. — Опять чувствуешь? — Да! — Что дальше? – Я тянул время. Но никто даже не пытался задержать Лену. Внезапно я понял почему. Точнее разглядел. В руке женщины тускло блистал в свете ночных фонарей маленький пистолет. Папки не было. Она оставила ее в машине. Видимо пистолет видел не только я, но и группа захвата тоже. Через приборы ночного видения. И не начинали операцию, чтобы не пострадал я. Вдруг я понял, что Лена меня хочет убить. Я уже ей не был нужен. А место здесь пустынное. Для такого дела – в самый раз. Она, не спеша, со знанием дела, поднимала оружие. Если я ее не остановлю сейчас, то ее снимет снайпер из группы быстрого реагирования, а она нужна нам живой. В том, что она может успеть прежде выстрелить в меня я тоже, естественно, опасался. Хотя и знал, что второе маловероятно. — А как же заграница, а, Лена? – спросил я ее. — Я не Лена. А ты, что действительно поверил в мою сказку, дурачок? — А ты в мою? Это ведь не настоящий блокнот. Ее как током ударило, она машинально схватилась за карман, куда положила записную книжку, задергалась, пытаясь от нее избавиться. Оружие опустилось и я, крепко сжимая в руке отвертку, прыгнул прямо на нее, пытаясь дотянуться до плеча «секретарши» инструментом. Но отвертка цели не достигла. «Секретарша», проявив неженскую сноровку, выбила ее у меня. Я же сумел овладеть пистолетом с помощью очень жесткого, не джентльменского приема: потянул руку с оружием на себя и в сторону, а сам ударил ее локтем в голову. Пистолет выстрелил, но куда-то в ночь. Она упала, затем приподнялась, стала на колени и закрыла лицо ладонями обеих рук. Со всех сторон к нам бежали какие-то люди. Меня колотила дрожь. Сильно хотелось курить. Более-менее я пришел в себя в УАЗике Конторы. Курил одну сигарету за другой, которыми меня щедро и наперебой угощали «конторщики» и глаз не мог оторвать от Лены, у которой на лбу красовалась огромная шишка. Руки у нее были в наручниках. И она периодически поправляла ими выбившиеся из высокой прически длинные волосы так, чтобы они закрывали шишку. Женщина – всегда женщина. Даже если она только, что хотела убить человека. В меня уже стреляли и раньше, но вот так вот, впервые, лицом к лицу, я находился с человеком, который хотел меня убить. Перехватив мой немигающий взгляд она попыталась улыбнуться: — Опять закурил? Может тебе «барбариску» дать? У меня еще есть... Говорят, помогает. Я молчал. Замолчала и она. Отвела взгляд. Закусила губы. Гордо подняла голову. Я заметил, как восхищенно смотрит на нее снайпер – молодой парень в черном обмундировании без знаков отличия. Тот самый, что держал ее в прицеле своей снайперской винтовки, на которую сейчас он опирался как на посох. Он был единственным из группы быстрого реагирования, которую у нас в Конторе окрестили «фантомами», кто был без маски с прорезями для глаз. Маску, уже здесь, в машине, с него содрала и бросила на пол Лена, за что ей сковали руки наручниками. Не знаю, чем она руководствовалась, делая это. Наверное, решила удостовериться в чем-то, известном ей одной. Впрочем, это только мои предположения. Она была женщиной, а, значит, от нее можно было ждать каких угодно выходок. Даже, если они и совсем не поддаются элементарной логике. Мужской логике… Остальные «конторщики» были действительно похожи в своей мрачной экипировке и сверкающими в полутьме белками глаз на фоне черных масок на какие-то зловещие фантомы, неизвестно с какой целью посетившие наш грешный мир. Я усмехнулся и подумал, что если бы снайпер тогда получил приказ от этих людей поразить цель? Выполнил бы он приказ? Захотел бы «испортить» такую каменную красоту? Конечно бы, выполнил! Он же человек Конторы! Только женщину ему потом наверняка было бы жаль... Да и я, несмотря, на то, что сам чуть не отправился к праотцам, тоже не хотел бы, чтобы «Лена» погибла. Поистине, человек – загадочное существо. Я не желал зла ей, но прямо сейчас бы голыми руками удушил Купца, который даже и не подозревает о моем существовании. — Надеть маски! – Прозвучала команда. Ее отдал один из фантомов. Другой протянул маску мне. Я натянул ее. Защекотало в ноздрях. Я едва не чихнул. Проклятая аллергия! Предварительно отряхнув свою маску о колено, одел ее и снайпер. С Леной получилась комедия. Когда один из «фантомов» попытался натянуть маску на нее, она, протестуя, замотала головой и укусила его за палец. Тот взвыл и замахнулся на нее. — Отставить! – Остановил его главный фантом. Тот послушался. — Вам необходимо быть в маске! – Жестко сказал «Лене» командир группы. — Пусть мне оденет ее он! – «Секретарша» указала обеими скованными руками на меня. — Как хотите... – Согласился с ее условием фантом. Я взял маску, и широко расставив ноги, чтобы не потерять равновесие на ухабах, которые то и дело сотрясали УАЗик, приблизился к Лене. Начал натягивать на нее маску. Это было дело не простое. Ее пышная прическа очень мешала... — Наклонись. – Прошептала она мне. Я послушался, одновременно вытаскивая заколки из ее волос, чтобы разобрать прическу и, наконец, одеть ей на голову маску. Лавина волос обрушилась на ее плечи. — Возьми леденцы. Там окно... – Едва слышно прошептала она. Наконец я справился со своей задачей. И пошел назад. Что она хотела мне всем этим сказать? Примерно через минуту «секретарша» обратила свой взор на меня и произнесла: — Дим, можно я все-таки отдам тебе твои леденцы. А то твои друзья их у меня все равно отберут... Это они только сейчас такие джентльмены. Оставили бедной женщине последнюю усладу. А она ведь не моя. Да и курить бросить я теперь уже просто не успею... Во время обыска у Лены отобрали все. Все, кроме леденцов и кольца на руке, которое просто не могли снять с пальца. Почему их оставили? Я не знаю. Хотя обязаны были отобрать и их. Лена вообще на них влияла как удав на кроликов. Я посмотрел на руководителя группы. — Они точно ваши? – Спросил он у меня. — Мои. — Тогда можете взять. Я вновь приблизился к женщине, и она отдала мне несчастные три конфеты. А с ними еще что-то очень маленькое, буквально с горошину. Я вернулся назад и перехватил настороженный взгляд командира фантомов. Его беспокоило, что нарушена обычная процедура изъятия предметов у задержанной. Я решил ему подыграть, а заодно и развеять его опасения. И поднявшись со своего места, передал ему конфеты. — Угощайтесь! — Спасибо! – Он облегченно вздохнул и положил леденцы к себе в карман. Не для того, что бы съесть, конечно. А чтобы позже исследовать, «барбариски» ли это на самом деле. Таков порядок. И не ему его менять. «Горошину» я опустил в карман, даже не рассмотрев ее. Неожиданно автомашина затормозила. Распахнулись задние дверцы. Сидящие ближе остальных к выходу «фантомы», щелкнув предохранителями коротких автоматов для бесшумной стрельбы, повыпрыгивали наружу и с воинственным видом заняли места по бокам от выхода. Растворился в темноте и снайпер. За ними вышел начальник группы. Дверцы захлопнулись. В машине остались только я, Лена и два охраняющих ее «фантома». Так пролетело несколько долгих минут. Дверцы вновь распахнулись, и в машину вернулся командир тревожной группы, а вместе с ним какой-то человек в штатском. — Ну, где ваш подарок? – Спросил он с ощутимым поволжским акцентом, напирая на гласные звуки. — А вот, ждет не дождется, когда за ней придут. – Указал «фантом» на Лену и приподнял ее маску. — Вы за мной, командир? – Усмехнулась «секретарша». – Но вы же не из этих милых людей! – Лена указала почему-то на меня. — Почему вы так решили, коллега? – Спросил ее «штатский». — Вы, что, думаете, я не отличу милую сердцу протокольную рожу контрразведчика от невинных детских улыбок профессиональных убийц? — Вы, что видели их в лицо? – Заинтересованно спросил контрразведчик. — Я их чувствую! – Не стала распространяться на эту тему «секретарша». — Как кошка? – Спросил ее я. — Верно, солнышко, как кошка. – И добавила. – Ну, прощай, юное дарование! Тебе ни кто не говорил, что ты очень талантлив? Тебя ждет великое будущее на твоем поприще, если кончено ты не будешь себя переоценивать, что очень многих привело на дно бутылки. — Прощай! – Откликнулся я. — Не поминай лихом, – уже выходя из машины сказала она, – а будешь у нас заходи... Я тебя приглашаю. – С ударением на последней фразе сказала она мне. Следом за ней вышел и «цивильный». «Фантомы» погрузились в наш ГАЗик, и машина тронулась. — Вы ее отдали контрразведчикам? – Спросил я у командира «масок». — Да, теперь ее отправят в Россию. Мы теперь всех таких в Россию отправлять будем. — А, что, местную контрразведку она не интересует? — Отстал от жизни, браток. Еще год назад именно им бы мы ее и передали. Сегодня аборигенам доверять уже нельзя. Они теперь в первую очередь такими, как мы интересуются. А ее, Лену, – настоящего врага, им завтра же прикажут отпустить. И с извинениями, чтобы перед Западом выслужиться... Правящий криминал теперь так кредиты выбивает. — А в России? — Тоже! Только они меньше перед Западом «прогибаются», да и спецслужбы еще развалить окончательно не успели. Впрочем, и у них это уже на повестке дня. Ломать не сроить! Козлы! – Дал волю эмоциям «фантом». — Где тебя высадить, скажи. Подбросим. – Сказал он потом. УАЗик подвез меня практически к самому дому. Я вышел, но домой не пошел – скоро утро и пора будет топать на работу. Я сел на лавочку у подъезда одного из соседних домов и задумался. Вот я и стал самым настоящим иностранным шпионом. Друзья стали врагами. Что я мог сделать? Это был не мой выбор. Хотя о том, что такое произойдет, я в общем-то предполагал. Еще когда я узнал, что Контора полностью обрывает всякие связи с силовыми структурами Украины, а Координационный Совет будет находиться в Российской Федерации, то понял, что со временем Совет будет отстаивать, в первую очередь, интересы России. Это вполне естественно. По-другому и быть не может. Ведь при всей засекреченности Конторы ей все равно необходимо опираться на какую-нибудь силовую структуру. Иначе ее деятельность рано или поздно будет пресечена. По крайней мере, полномасштабно она действовать не сможет. И в том, что это будет спецслужба или спецслужбы России, я мало сомневался. Ну, не Украины же с ее прозападной ориентацией! На такое наши начальники, конечно бы, не пошли. А эта структура будет диктовать взамен на лояльность и «крышу» свои условия, с которыми нельзя не считаться. И сегодняшняя передача иностранной агентессы именно контрразведчикам России, лишний раз подтверждает, что я прав. А еще чуть позже, когда я получил очередное внеочередное звание – капитан, то, расписываясь в приказе, узнал, офицером, какой именно организации я теперь являюсь. Затем Контора устроила целое шоу с принятием мной присяги Российской Федерации. Я зачитывал ее текст, а меня снимали кинокамерой «на память». Это, видимо, тоже были прихоти нашего нового хозяина. И мне это совсем не понравилось. Все пошло совсем не так, как предполагалось изначально. Нас начинали контролировать извне. Кто-то стремился прибрать Контору к рукам. Я даже боялся подумать, кто! Кстати, я не знаю случаев, чтобы в то время, например, в Вооруженных Силах РФ заставляли принимать еще одну присягу на верность Федерации. Кадровые военные тех лет, служившие еще со времен Союза, вполне довольствовались присягой, данной народам СССР. Затем я расписался под присягой с двуглавым орлом вверху документа. И чуть не рассмеялся. Буквально полгода назад я точно так же «принимал» присягу на верность народу Украины в ЦКК ее УКП. И тоже сразу после присвоения с трехмесячной задержкой очередного звания. Так, что я был дважды офицер Советского Союза и, наверное, самый молодой работник спецслужб с двойными погонами! Ну, как тут было не рассмеяться! Идиотизм, да и только. Под стать времени! Теперь у меня в коллекции был целый букет присяг – ровно пять. Армейская, чекистская, милицейская, украинская и, наконец, данная Российской Федерации. И смех и грех! Но я всегда считал настоящей только ту, первую, данную еще в Чугуевской учебке рядовым солдатом. Именно ее считаю единственной настоящей и сегодня. Я достал из кармана «горошину», которую мне передала «секретарша». Рассмотрел ее. Это оказалась крупная жемчужина, которой было инкрустировано кольцо агентессы. Стало понятно, почему фантомам не удалось снять его с пальца. Про такие «шутки» я уже был наслышан, но видел впервые. Это кольцо – контейнер с информацией. Как правило, его изготавливают таким образом, чтобы с человека, для которого оно было предназначено, его нельзя было снять без специального инструмента. Мне кажется, что и фантомы об этом прекрасно знали, но, согласитесь, не отрезать же ей палец! Вот они и решили прямо с кольцом отдать ее «контрикам». Однако, у колечка был еще один секрет. Сама камера с информацией отстегивалась и при необходимости, например, при расшифровке, могла быть «утеряна», чтобы не попасть в руки противника. К тому же таким образом информацию можно очень легко, мимолетно, прямо на улице, передать адресату, не привлекая излишнего внимания. К примеру, опустить горошину к нему в карман, на ходу, не останавливаясь для этого. Я внимательно осмотрел «жемчужину», но она мало чем напоминала контейнер. Самое обычное украшение. Разбить ее я не решился, и как только у меня появилось свободное время, направился к бабушке Фаине, надеясь, что она меня просветит, что с ней делать дальше. Резиденту я решил пока сам не разберусь, что в нем, контейнер не показывать – я уже значительно меньше доверял Конторе. Бабушке Фаине я верил. Сам не знаю почему. Чувствовал, что все, о чем я ей скажу, останется между нами. К тому же с ее огромным опытом, она может мне очень помочь. Когда я показал ей жемчужину, она улыбнулась и сказала: — Я тут по магазинам собралась! Помоги покупки донести, а то соседи интересуются, что это у меня за родственник такой, что даже помочь старушке не хочет. Зашифруемся перед ними. Ясно, что она меня поняла. Без слов. Мы вышли на улицу. — Квартира прослушивается, да и я думаю, ты об этом сам знаешь. И если решил не к начальству, а ко мне с этим идти, то значит и лишние свидетели нам ни к чему. Мы зашли в расположенный недалеко скверик. Присели на лавочку. — Ну-ка, покажи, что там у тебя? Я показал. Она взяла жемчужину в руки. — Ой, сколько лет, сколько зим. Это же старо как мир. Ты, что, действительно не знаешь, что с этим дальше делать? — Понятия не имею! — И чему вас только учат! Ну, да ладно. Ты же куришь? У тебя есть зажигалка или на худой конец, спички? Я протянул ей зажигалку. Она взяла ее и достала из хозяйственной сумки самый обычный ключ от квартиры. Положила контейнер на его ушко, как раз туда, где расположено отверстие для брелка и поднесла огонек к жемчужине. Та сверкнула как бенгальский огонь, появился легкий синий дымок. И на ушке ключа остался лишь скомканный кусочек жаростойкого полиэтилена. Так вот почему Лена, перед тем, как закурить поворачивала кольцо жемчужиной внутрь ладони – она боялась, что искра или горячий пепел сигареты попадет на контейнер и тот воспламенится. Я взял листочек. Расправил. Посмотрел на свет. На него были нанесены какие-то цифры. Взглянула и баба Фаина. — Похоже, телефон, но я не уверена, если хочешь, я его тут кое-кому покажу, и, может быть, точнее тебе скажу, что это такое. Выбора у меня не было. Все равно, этот набор цифр ничего мне не говорил. — Только все это между нами, ладно? – Попросил я ее. — Чур, меня, чур, внучек! Я столько чужих тайн в себе ношу, что если их станет на одну больше, то даже и не почувствую. — Я в вас и не сомневаюсь! Это так, для проформы. — Скажи, Дима, а как ты думаешь, сколько еще Контора протянет? – Озадачила она меня своим вопросом. — Ну, не знаю... — Может и не знаешь, но догадываешься, что не долго. Иначе ты бы с этим к резиденту, а не к пенсионерке пришел... — Вы тоже об этом думаете? – Спросил я ее. — Понимаешь, я ведь с самого начала с ними, а сейчас вижу, что не те это уже люди. Сама цель создания организации извратилась. Сейчас Контора уже не так независима в принятии решений как раньше. Вообще-то, все ее существование потеряло всякий смысл еще более года назад, когда распался Союз. — Вы что-то знаете? – Напрямик спросил я ее. — Я человек маленький, но повидала много. И поверь мне, что такое в истории бывало уже не раз. Ты же знаешь, как появилась мафия? — Слышал! — Вот-вот, их родоначальники, итальянцы, создали эту организацию для борьбы со злом, а со временем они сами превратились в порождение дьявола. Что-то такое сейчас происходит и с нами. И если этот процесс не остановить, то уже в ближайшее время мы тоже станем мафией. И в самом страшном ее проявлении... Мафией профессионалов. — Синдикатом наемных убийц? — Кое-кто уже даже не стесняется говорить об этом вслух. Мол, совсем не зазорно брать деньги у бандитов, что бы уничтожать других бандитов. А если на этом еще и заработать, то и вовсе все довольны будут... — А кто это говорил? — Да, так, приезжал сюда один эмиссар от новых хозяев. Целый час философствовал... Про империю возмездия. Только не думаю я, что у него что-то из этого получится. Не быть Конторе единой и неделимой, а раздерут ее на кусочки. Так, как недавно это сделали с породившим ее государством. И некоторые ласкуточки, из тех, что спецслужбы себе «оторвут», будут под их дудочку плясать. Но все же основная часть Конторы останется неподконтрольна спецслужбам, и одному богу известно, в какого монстра она со временем может превратиться. — Вот и мне то же покоя не дает. Бабушка Фаина сработала на редкость оперативно. Уже через день я знал, что в шифровке значится адрес, в котором проживает одна совершенно не приметная пара, которая ни в чем и никогда противоправном замечена не была. — Милые людишки. Она – учительница немецкого языка, он – художник. Сейчас помогает толстосумам выставки и аукционы организовывать. Оба потомственные интеллигенты. Достаток – средний. – Охарактеризовала их бабулька. – Признавайся, Штирлиц, ты, наш, доморощенный, что тебе известно обо всем этом. Как раз такие тихони на поверку оказываются наиболее лютыми врагами. — Это тоже из личного опыта? — Любопытно? — Конечно! Ведь любопытство – это добродетель разведчика. — Из личного, из личного! Ты, давай, рассказывай. — Да, что рассказывать, контейнер ко мне попал от иностранцев. Известно только, что это «окно»... — Нет, ну, вы подумайте. «Окно»... Да, ты хоть знаешь, что это означает? — Нет! – Решил покривить душой я. На случай, если она мне скажет больше, чем я сам знаю. Но бабушка Фаина была совершенно не тем человеком, который на подобную удочку мог попасться. — Прекрасно знаешь, если бы не знал, то никто бы тебя и близко не подпустил к тому, чем ты сейчас занимаешься. Вопрос в том, знаешь ли ты каков сам механизм переброски людей через границу именно сквозь такие окна? — Чисто теоретически. Мы этот материал пробегали «галопом по Европе». Только в порядке расширения кругозора. Предполагалось, что с подобным мы вряд ли будем часто сталкиваться. Про «окна» и «коридоры» на границах – я знаю. А такое? Черт его знает! Наверное, тоже для эксфильтрации шпионов за бугор. Это ведь парафия внешних отделов. А я внутренний... Был. До недавнего времени. — Сам говоришь, что был. Теперь ты самый настоящий «внешний». Времена меняются. И к ним надо приспосабливаться. Не буду тебе лекции читать. Скажу только, что если ты когда-нибудь решишь использовать этот адрес в своих целях, то обрати внимание на деятельность художника. Особенно, как именно он доставляет экспонаты на аукционы. Я приял к сведению эту информацию, но совершенно не мог понять, зачем именно мне Лена сдала «окно». Ей ведь прекрасно известно, что я им воспользоваться не смогу при всем своем желании. У меня нет ни паролей, ни рекомендаций. Я даже не знаю, как я должен себя вести, чтобы не вызвать подозрений в такой ситуации. «Что ж время покажет». – Решил я, и не ошибся. Действительно, со временем все стало на свои места. ***** Как бы мне не нравились все произошедшие со мной метаморфозы, но помимо служебных, у меня был еще и собственный интерес во всем этом деле – «Купец». Однако и при выполнении моей личной вендетты возникли определенные трудности. И я думаю, что именно с этого момента я впервые решил оспорить решение Совета и ослушаться данных мне рекомендаций, держаться в стороне от этой разработки. Все началось с неудачного покушения на «Купца». Полного провала. Операция планировалась уже давно. Но ее по разным причинам несколько раз откладывали. И вся эта эпопея тянулась более года. Купец несколько раз менял место жительства, но Контора не потеряла его из поля своего зрения. Теперь бывший теневик и депутат стал меценатом и уважаемым гражданином. Он открыл несколько фирм, которые действовали вполне легально. Так сказать для отвода глаз. Но жулик остался верным себе даже сейчас, когда все вокруг продавалось и покупалось. Он мог теперь делать деньги вполне легально. Но он бы не был «Купцом», если бы мог жить честно. Его действительно большие прибыли, которые коммерсант ухитрялся получать даже при отмывании своих «грязных» капиталов, вполне могли обеспечить ему безбедную старость. Даже при полной уплате налогов. Но вот их то он платить и не хотел. С этой целью бизнесмен организовывал так называемые фирмы-бабочки. Существовали они, как правило, до первой налоговой отчетности, и, провернув две-три прибыльных сделки, бесследно исчезали. Зарегистрированы фирмы были на подставных лиц, которые часто и не ведали, что являются владельцами прибыльного предприятия. Когда такая фирма съезжала, то на ее месте находили перепуганную секретаршу и телефакс. Все. Ищите ветра в поле. А фирмы тем временем возрождались в других местах и под другим названием. Некоторое время «Купец» действовал самостоятельно. Но даже в мире, где правит криминал, эта его самодеятельность долго продолжаться не могла. И «правильные» ребята, гангстеры новой формации, проведали про его самодеятельность и очень «тепло» предложили «крышу» и охрану за определенную мзду – в обществе организованной преступности одиночкам не место. «Купец» для проформы повозмущался, но согласился. А уже скоро стал одним из руководителей этой группировки. Конечно в криминальном мире «Купец» был известен под другой кличкой. Под этим же псевдонимом он почти десять лет назад начал фигурировать в делопроизводстве Конторы, поэтому мне удобнее называть его именно так. К мнению Купца прислушивались и «вожди» других криминальных кланов. Он для них был настоящим сокровищем, целым генератором преступных идей, приносивших баснословные прибыли. Не мудрено, что жулики берегли его как зеницу ока. Потеряв его, они лишились бы значительной доли своих заработков. Он действительно был своеобразным злым гением. И очень влиятельным человеком. Его знали многие государственные мужи, которых он без зазрения совести щедро поддерживал материально. Обрел он связи и среди работников правоохранительных органов. Мне не известно, давал ли он взятки конкретно этим людям, но в распоряжение некоторых подразделений МВД на местах, и в первую очередь тех, которые располагались на подконтрольных его группировке территориях, были безвозмездно переданы несколько современных автомашин, средств радиосвязи. Оказывалась и другая, как модно сейчас говорить, спонсорская помощь. Не мудрено, что местные милиционеры предпочитали «не замечать», какие дела коммерсант проворачивал у них под носом. Зато полным ходом шел прессинг конкурирующих «Купцовской» криминальных группировок. Такое поведение Купца отнюдь не означает, что он воспылал страстной любовью к правоохранительной системе. Все его заигрывания с милицейскими чиновниками преследовали далеко идущие цели. И не только устранение их руками конкурентов. Такое поведение было показательно для всего «нового» криминалитета. Причем всех его трех ветвей: правящей государственной или «беловоротничковой» мафии – самой влиятельной ее разновидности, подконтрольных ей региональных организованных преступных группировок и «отморозков» – преступных групп беспредельщиков, действующих сами по себе. Последних, как и «старый» криминалитет, при возможности, «воротнички» безжалостно уничтожают или заставляют работать под своим контролем. Времена «честных» воров времен развитого социализма давно канули в лета... В обществе уже сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны пришедший к власти криминал, конечно же, традиционно недолюбливал всю правоохранительную систему в целом, а с другой – он щедро ее подкармливал. Не давал окончательно ей деградировать и даже периодически «улучшал» ее показатели раскрываемости, специально для этих целей сдавая правоохранителям целые преступные группы. И не только конкурирующие. Объясняется это просто. Дело в том, что правящий криминал остро нуждается в дееспособной, но «ручной» правоохранительной системе. Иначе все его существование теряет всякий смысл. Сама криминальная деятельность всегда противопоставляется государству с его законами. Ведь любое преступление – это нарушение этих законов. А компетентные органы лишь следят за их соблюдением. Не будет законов – не чего будет нарушать. Нет законов – нет организации. Начнется полный хаос – торжество одиночек и мелких преступных групп, армия которых в первую очередь сожрет сами мафиозные синдикаты. Этого же они, естественно, допустить не могут. К тому же для войны с примитивным, то есть бытовым и мелким криминалом, а также с отморозками вполне можно без ущерба для собственной безопасности использовать государственные силовые структуры. Так почему бы и не разрешить своим «карманным» правоохранителям избавить «серьезных» людей от этой головной боли. К тому же с такой задачей лучше «ментов» никто не справится. И вот такая прирученная милиция, даже относительно честно выполняющая свои обязанности, сама того не ведая, помогает серьезной «братве» в белых воротничках. И всем хорошо. У ментов – показатели высокие, а у дельцов деньги большие и полный контроль над экономикой государства в целом. И общественное мнение спокойно – мы идем своим путем. Прямо к торжеству современных паханов в галстуках от Версачи. А Купцу до них уже рукой подать. Не исключено, что он и сам вскоре таким деятелем станет. И если жулика не остановить сейчас, то он, с его неординарным интеллектом, может еще много бед натворить. Видимо понимали это и в Конторе, которая тоже, увы, постепенно начинала пропитываться ядом коррупции. Я знал о начале завершающей стадии разработки. И просил, что бы меня направили для непосредственного участия в ней, однако мне это категорически запретили, и я тешил себя тем, что все же «Купца» нашел я и именно благодаря мне его не станет. О провале операции меня информировал резидент, который тут же срочно со мной связался. Скоро я уже был в нашем явочном «Москвиченке» и слушал, что мне говорил его хозяин. Сначала все шло по плану. Купца решено было убрать, когда он будет в сопровождении охранявших его «быков» следовать в своей бронированной автомашине из дома к офису одной из своих фирм. Предполагалось, что на дороге его остановит работник ГАИ. Что бы эта остановка ни вызвала подозрений у охраны, решено было использовать постоянный пост ГАИ, мимо которого «Мерседес» Купца проезжал ежедневно. Правда, в течение последнего месяца ведения наблюдения за «Купцом», ни разу не было выявлено, чтобы лимузин дельца был остановлен работниками Госавтоинспекции. Даже если он следовал с превышением скорости. Купца необходимо было приучить к тому, что его все-таки могут остановить. Да заодно и проверить, как его люди поведут себя в подобной ситуации. Для этой цели двоих сотрудников Конторы переодели в форму гаишников и поставили их немного дальше настоящего поста ГАИ. Когда Мерседес поравнялся с мнимыми инспекторами, то его попробовали остановить. Распоряжение инспекторов сразу же выполнили. Из машины вышел водитель и направился к инспекторам. Те, проверили у него документы и отпустили на все четыре стороны. Настало время действовать. Незадолго до появления Купца, «фантомы» нейтрализовали гаишников и на пост «заступили» те самые, двое, что накануне останавливали автомобиль коммерсанта. Это и было основной ошибкой в планировании разработки. До сих пор не могу понять, как такое могло произойти. Ведь подобные операции всегда готовились очень тщательно. По крайней мере, при СССР. Когда Мерседес начали останавливать, и «фантомы» приготовились его штурмовать, притормозивший, было, лимузин вдруг резко рванул с места и унесся в направлении города. Когда машину обнаружили вновь, Купца в ней уже не было. Водитель и брошенная дельцом охрана ничего вразумительного сообщить не могли. При планировании этой операции работники Конторы нарушили свой основной закон, который гласит, что противника обязательно нужно переоценивать. Я подумал, что этот случай – тоже признак приближающегося развала Конторы. Ее сотрудники уже не верили в свою организацию, и это сказывалось на их работе. А может, все было по-другому! Тогда я этого не знал. Но факт остается фактом. Купца недооценили. Не предусмотрели, что он сразу же после остановки его мнимыми сотрудниками ГАИ, через своих людей в милиции может проверить, был ли там на самом деле передвижной пост дорожной милиции. А Купец проверил. И увидев тех же самых людей вместо знакомых, ежедневно мелькающих мимо рож истинных борцов за безопасность езды, сделал правильные выводы. Я же говорил, что он был неординарной личностью. — Теперь ищи свищи ветра в поле. С его капиталами он наверное теперь уже точно за бугор махнет. – Подвел итого своему рассказу резидент, сидящий за рулем своего неизменного Москвича. – Ты знаешь где его можно найти? — Проморгали таки, гады! – Не смог сдержать я эмоций. — Не понял? Ты что себе позволяешь? – Попытался поставить меня на место резидент. Но мне уже было глубоко наплевать и на него самого и на Контору со всеми ее прибамбасами и на собственную безопасность. — Повторяю для глухих. – Медленно и членораздельно произнес я. – Проморгали, гады! Я еле сдерживался, глаза заволокло яркой белой пеленой ярости. Мне хотелось все вокруг крушить. Наверное мой вид говорил сам за себя, потому что мой куратор глубоко вздохнул и протянул мне пачку сигарет: — На, покури, успокойся, на тебе лица нет... Я тебя прекрасно понимаю, но если мы сейчас все передеремся, так вообще упустим последнюю возможность найти Купца. Ты же знаешь, что за провал разработки нас всех накажут, причем очень строго. Ни кто не будет разбираться, кто из нас виноват в расшифровке больше, а кто меньше. Сейчас уже не те времена... Я взял сигарету, затянулся. Немного пришел в себя. — Дима, так ты знаешь, где он может быть? Знал ли я куда может податься Купец? Конечно, знал. Лена, что зря передо мной расшифровала окно? Я сейчас был полностью уверен, что искать Купца нужно будет именно по тому адресу. Но не был уверен, что могу по-прежнему доверять Конторе. — Задам вопрос по-другому. – Продолжал между тем резидент. – Что было в контейнере, который ты получил от «секретарши»? Я опешил... Они все знали? Но, вряд ли меня предала бабушка Фаина. Скорее фантомы доложили руководству о моих комбинациях с «барбарисками» при захвате Лены. А затем от контрразведчиков стало известно, что агентесса поступила к ним уже без контейнера, который при задержании еще был в кольце. Таким образом они могут только предполагать, что объект оказался у меня. Наверняка они знать этого не могут. А я с ними сотрудничать в этом деле больше не хотел. Как чувствовал, что это бесполезно. Я решил сам довести до конца то, что они так бездарно провалили. Предо мной явились полные слез глаза моей Иры. Я должен был за них отомстить. — Не понимаю, о чем вы! Я не знаю ни про какой контейнер. — Жаль, что ты такой упрямый осел. Придется тебя отвезти к «терапевту». К «терапевту» я не хотел. Так у нас называли специалистов в области развязывания языков. И решил выпрыгнуть из Москвиченка, но пока пытался открыть дверь, почувствовал что-то холодное, прислонившееся к моему затылку. Пистолет. — Или ты мне сейчас говоришь, что там было, или мы едем к «терапевту». – Вполне равнодушно произнес резидент. — Я не знаю о чем речь! – Продолжал упрямиться я. — Жаль, тогда протяни руки. – Он достал наручники и начал застегивать их на моих руках. – Извини, у меня приказ. И совершенно зря. Потому, что я знаю, как минимум пять приемов, с помощью которых можно избежать этой неприятной процедуры. Я с готовностью подставил ему руки, но когда холодная сталь едва коснулась моих кистей, резко пробил сложенными в «келью монаха» руками в его голову. Таким ударом я мог разбить силикатный кирпич. Но я не хотел его убивать и бил не в полную силу. Он отрубился, и я пристегнул куратора наручниками к рулю его автомобиля. Этот номер у меня прошел только потому, что такого рода приемы в спецслужбах не изучают, предпочитая не менее эффективные приемы прикладных видов отечественных единоборств. Но они общеизвестны, чего не скажешь про «покаянье монаха» которому научил меня Лим. Резидент ничего подобного не ожидал, хотя и был настороже, явно готовясь пресечь мое сопротивление. Вот он замотал головой. Пришел в себя. — Прямо как поленом по голове. – Констатировал он. — Почему вы мне не верите? – Я поднял с пола упавший пистолет и отстегнул обойму, проверяя, сколько там патронов. Оказалось, что все на месте. — Я то тебе верю, а вот наверху не очень. Говорят – заартачится, вези сюда, здесь будем разбираться. Неожиданно меня осенило. — Почему местное руководство не хочет выполнять приговор Совета в отношении Купца? – Решил проверить я свою догадку. Резидент усмехнулся. — Дай сигарету! Курить очень хочется. Я подкурил и дал ему сигарету. Затем повторил вопрос. — Молодец, догадался! Потому, что наше здешнее руководство уже почти полгода игнорирует распоряжения Совета. Точнее только делает вид, что их выполняет. — А чьи приказы выполняет? — Новых хозяев. Ты не знаешь, кто это. — Теперь мы уже не Контора? — Да, теперь мы отпочковавшееся от нее, подконтрольное совсем другой структуре образование. — К чему тогда вся эта комедия? — Просто тянут время. Надо же таким как ты со временем объяснить, что к чему. И сделать это нужно осторожно, чтобы никто из вас не взбунтовался. Ведь от нашей идеи возмездия уже мало, что осталось. Мы на грани перерождения в самый заурядный мафиозный клан. И многие наши этого не простят. Так, что решено не торопиться... Присмотреться к кадрам. Заменить неугодных. — Таких, как я? — Сегодня выяснилось, что и таких, как ты! — И многих уже заменили? — Из тех, кого ты здесь знаешь – всех! Квартира, по известному тебе адресу уже тоже не существует. — Их убили? — Не всех, большинство под разными предлогами обменяли на лояльных работников. Быстро. Ведь еще три месяца назад я контактировал с «фантомами», при задержании «секретарши». Что с ними? — А «фантомы»? Их тоже? – Спросил я. — Я же сказал, поменяли всех. А их, в первую очередь. Они ведь команда и представляют для предателей огромную опасность. Командир у них честный человек, и они все такие же. Теперь, как ты понял, принялись за разведку. Тут у них сложности. Ни кого из вас они не контролируют. А кусочек это очень лакомый. Ведь без информации грош им цена. Резидент назвал наше начальство предателями. Значит ему тоже не нравится, что там происходит. — А вы? Тоже предатель? Я ведь всегда считал вас честным человеком. Резидент наклонил голову, чтобы я не увидел его глаз. — Я профессионал, Дима! — И вам все равно на кого работать? — Давай не будем об этом... Ты хочешь знать, почему не устранили Купца? — Да! — Поступило распоряжение дать ему уйти. Я думаю, что это исходит от его дружков в верхних эшелонах власти. Все стало ясно как белый день. И меня поэтому решили под любым предлогом задержать, зная, что я лично могу попытаться с ним расправиться и совершенно справедливо предполагая, что мне может быть известно, куда именно Купец направится после своего чудесного исчезновения. — Что предполагается предпринять в отношении меня? – Меня конечно же этот вопрос очень интересовал. — Ты им известен только под своим оперативным псевдонимом. Даже под каким прикрытием ты работаешь они не знают. Разведку они напрямую не курируют, и не курировали. Полных данных на тебя у них нет. — Но я же засветился при работе с «секретарем». — Все пленки и данные о тебе были тут же и без их ведома, были изъяты. Таков порядок. Хотя теперь они наверняка жалеют о том, что допустили это. Мне приказано собрать о тебе и других разведчиках все, что я знаю сам и представить в центр. — Вы это сделаете? — Нет! — У кого мое личное дело? — Не знаю. Здесь вообще много странного. Твое, и всех других разведчиков дела исчезли еще месяц назад. Вместе с человеком, на попечении которого они находились. Как в воду канули. Оборотни наши кинулись, было, их искать, да все без толку. Нужно было действовать как можно скорее. Я сунул пистолет во внутренний карман своей куртки. — Оставь, оружие, не делай глупостей! – Попросил меня резидент. — Я собираюсь исправить несправедливость. – Отрезал я. – Из-за этой погани столько людей погибло. — Ладно, как знаешь, только сними браслеты, а? Я больше никому не причиню зла... Не обратив внимания на его последние слова, я бросил к нему не колени ключи от наручников. И когда я уже отходил от машины, что-то заставило меня оглянуться. Я бросил взгляд в сторону Москвича, и увидел, что резидент достал маленький пистолетик, про который я совершенно забыл и который куратор всегда носил в рукаве пальто. Маленький да удаленький. Он был снабжен патронами с разрывными пулями, способными сделать в голове человека отверстие величиной с яблоко. Я инстинктивно бросился на землю, вынимая из кармана оружие. Прогремел выстрел. Я откатился в сторону. Но больше ни кто не стрелял. Медленно поднялся. Посмотрел на «Москвич». Резидент навалился на руль. Стекла автомашины были забрызганы кровью. Куратор был мертв. Он застрелился. Из-за предательства со стороны людей, которым доверял, с которыми столько ему пришлось прослужить вместе. Он был честным человеком и не мог жить с тем, к чему его принуждали. И только так он смог оборвать ту ниточку, которая вела от него к нам. Теперь вряд ли оборотни сумеют нас найти. Всю жизнь посвятив борьбе с криминалом, он не хотел теперь работать на своих врагов. А ведь вполне мог убить меня еще в машине из этого самого маленького пистолета – я ведь совершенно про него забыл. Но резидент предпочел умереть сам. Впрочем, и мне отступать уже было некуда. Единственный человек, который связывал меня здесь с моим прошлым, был мертв. Я двинулся в сторону автовокзала, в надежде «поймать» автомашину. Мне необходимо было срочно попасть в один из райцентров в Киевской области. Именно там жила супружеская пара, услугами которой скорее всего воспользуется Купец. Там я его и буду встречать. ***** Вечерний городок встретил меня стройными рядами светящихся, словно новогодние елки «хрущевок», запоздавшим в этом году первым снегом и очень оживленным для такого небольшого населенного пункта автомобильным движением. Мене здесь уже приходилось бывать по делам милицейской «наружки». Поэтому я хорошо знал тут каждую подворотню. В этом городище располагалась и одна из конспиративных квартир УКП. Поэтому я больше всего боялся сейчас нарваться на кого-нибудь из своих коллег. Мне будет трудно правдоподобно объяснить, что я здесь забыл. К тому же мне не хотелось, чтобы кто-либо вообще знал, что я в это время был в райцентре. Мне тогда казалось, что Контора, а точнее то, что от нее осталось, сейчас не представляет для меня какой-либо опасности. Ведь они даже не знали как я выгляжу, если верить словам резидента. А я верил, потому, что знал его уже более двух лет. К тому же вряд ли человек перед смертью будет лгать. Он и застрелился то в первую очередь, чтобы спасти своих подчиненных, людей которые всецело от него зависели. Вот и адрес – окно. Я проверился, скорее по привычке, чем из-за того, что боялся хвоста и шагнул в черную сырую пасть подъезда. Неспешно поднялся по ступенькам. Остановился перед дверью. Прислушался. За дверью видимо смотрели телевизор, потому, что оттуда доносился голос бывшего идеолога КПУ, нынешнего борца за «незалежнисть», тогдашнего Президента Украины. Нажал на кнопку звонка. Казалось, прошла целая вечность. Наконец, дверь отворилась. — Здравствуйте! – Начал я. – Меня зовут Алексей, я студент журфака, работаю над статьей по организации аукционов. Мне посоветовали обратиться к вам. Я не ошибся адресом? Здесь живет Владислав Романович? Худощавый бородатый мужчина, открывший мне дверь, улыбнулся и широким жестом пригласил меня войти. — Маичка, – закричал он куда-то в комнаты, вот, ко мне уже журналистов присылают, статью писать хотят. Из комнаты в прихожую, где я раздевался, выглянула перепуганная рыжая женщина, лет сорока – сорока пяти. — Бог с тобой, Влад, какие такие статьи. — Ай, Мая, не мы ему нужны, а мой бесценный опыт. Владислав почесал бороду и обратился ко мне: — Вы проходите в комнату, молодой человек, и спрашивайте, что интересует. Только чур про меня в статье ни слова! — Идет! – Усмехнулся я. Конечно ему не хотелось мелькать на страницах газет. Ведь его основная работа – оставаться в тени. Я пошел в комнату и замер. Прямо в кресле напротив меня сидел... Олег. Тот самый Олег, бывший офицер ВДВ, а ныне «чистильщик» Конторы, с которым мы пересекались в очень нестандартных ситуациях. Мы уставились друг на друга. — Это тот? – донесся до меня голос Владислава Романовича. Я оглянулся, он уже не улыбался. От его радушия не осталось и следа, он воинственно скрестил руки на груди. — Не знаю! – Не отрывая от меня свой взгляд, промолвил чистильщик. — Позвольте, но меня уверили, что вы знаете его в лицо. Как вы можете сомневаться? — Он! Неожиданно открылась смежная дверь, ведущая из соседней комнаты. И на пороге появился... Купец. Собственной персоной. Он широко улыбался: — Ну, здравствуй, вестник мести и моих старых грехов. Вот мы и встретились. Я повернулся к Олегу: — Вот, значит, как снова свиделись, земеля! Скажи, ты здесь из-за меня? — Ты предатель, Дима, и сам об этом знаешь! — Я предатель! А ты кто? Карающая рука правосудия? Ты, что, вообще слепой, не видишь, что происходит? Ты хоть знаешь кто этот человек? – Я указал на Купца. — Знаю, ты его хочешь убить. По личным мотивам. — Это тебе так в центре сказали? — Да! — А они тебе сказали, что его еще девять лет назад Совет приговорил к ликвидации? — Это чушь. Он очень известный и уважаемый человек. — Понятно, земеля, ну, тогда делай то, зачем пришел! Не тяни! Но помни, что после этого уберут и тебя. Им лишние свидетели не нужны. Купец негромко покашлял: — Я, конечно, прошу прощения, что вмешиваюсь в беседу двух старых друзей, но у меня мало времени. И вообще, мне кажется, вам больше говорить не о чем. — Заткнись! – Оборвал его Олег. В его руке появился пистолет с глушителем. — По какому праву?.. – Начал Купец, но Олег снова не дал ему продолжать: — Пока я не разберусь, что тут происходит, никто отсюда не выйдет. — Вы должны были стрелять сразу, как только он появился. Вы – дебютант! — Мне все равно, что ты, папаша, обо мне думаешь, но сдается мне, что не все тут так просто, как казалось вначале. Я посмотрел на Олега. Тот едва заметно мне подмигнул. Я понял, что он на моей стороне. Я осмотрелся. Владик и Купец были на месте, а вот Мая куда-то запропастилась. Но едва я успел об этом подумать, как появилась и она. Глухо, как будто кто-то открыл шампанское, хлопнул выстрел. В комнате закружился смертельный хоровод. Все длилось какую-то секунду. Олег раньше меня заметил, как материализовалась Мая с охотничьим ружьем в руках, и сразу же застрелил ее. Сработал наработанный многолетними тренировками рефлекс. Женщину отбросило к стене, и она упала возле нее маленьким рыжим комочком, привалив собою ружье. Затем почти синхронно прозвучали два выстрела. Первым выстрелил Влад. Прямо через карман домашнего халата, где он до этого держал руку с пистолетом. Мгновением позже – Олег. Олег рухнул сразу, как подкошенный. Влад захрипел, булькая пробитым горлом, и начал, шатаясь как пьяный, метаться по квартире, сметая все на своем пути. Его глаза буквально вылезли из орбит. Он пускал кровавые пузыри и захлебывался собственной кровью. Я инстинктивно вытащил оружие. Но торопиться смысла не было. Купец позеленел, стал на колени. Его вырвало. Делец, который был виновен в смерти стольких людей, сам не переносил вида крови. Думаю, что ему вообще впервые пришлось стать свидетелем чужих смертей. А это зрелище с непривычки очень впечатляет. Между тем Влад обессилел. Сел на пол, и громко начал икать. Его губы посинели. На лицо были все признаки приближающейся смерти. Я бросился к Олегу. Тот был еще жив. Пытался что-то сказать, но не мог. Я наклонился ближе. — Историк. Аскольдова могила. Завтра. Двенадцать. – Из последних сил прошептал он и затих. Я услышал сзади шум и быстро обернулся. Купец все еще стоял на коленях. Его костюм был впереди весь залит рвотными массами. Но в трясущихся руках он держал пистолет, направленный на меня. Черное отверстие ствола описывало концентрические круги в его танцующих руках, но с каждым мгновением их радиус становился все меньше. Наконец ствол остановился. Купец смог совладать с собой. — Оружие сюда, по полу! – Сиплым голосом произнес он. Я выполнил то, что он хотел. — И его тоже! – Сказал он, указывая на Олега. Я бросил коммерсанту и оружие Олега. — И что дальше? – Спросил я, одновременно оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь подходящего, чем бы я мог защититься. И увидел то, что искал. На полу рядом со мной лежал маленький открытый перочинный ножик, каким обычно затачивают карандаши. Его во время агонии сметнул со стола Влад. Убить вооруженного противника таким оружием очень сложно. Но выбора у меня, похоже, не было. Нужно было как-то отвлечь Купца. «Ну, если ты желудком слаб», – подумал я, – «то можно попробовать снова спровоцировать приступ»! — Добей, его, что ли! Мучается человек... – Указал я на Влада, конечности которого сотрясала мелкая дрожь. Купец инстинктивно взглянул на него, хотя до этого старался не смотреть на умирающего. И сразу же снова потерял самообладание. Побелел. Пистолет в его руках снова запрыгал. Я схватил ножик с коротюсеньким лезвием и прыгнул на Купца. Левой рукой я выбил у него пистолет, а правой, что есть силы, ударил его ножом в висок. Кость там тонкая. Ее легко пробить. До этого я никогда ничего подобного не проделывал, но на манекенах в Спецучреждении отрабатывал этот прием не раз. Ощущение было таким, как будто пробил фанеру. Крови практически не было. Говорят, что проникающие повреждения черепа в области виска влекут за собой мгновенную смерть, но в этот раз все было иначе. Купец удивленно на меня посмотрел. Схватился рукой за висок, из которого торчала рукоять ножика. — Ты убил меня... – Удивленно сказал он. Но умирать почему-то не спешил, хотя его глаза уже начинало заволакивать дымкой. Зрачки остановились. Он уже ничего не видел. Я вытащил из кармана и надел перчатки, с которыми никогда не расставался. Поднял выроненный коммерсантом пистолет. Это была новехонькая Берета. Дорогое и красивое оружие. Но именно эту модель для серьезного дела обычно не используют. Не все, что выглядит эффектно, также эффективно. Впрочем, это дело вкуса. — Ты даже не снял ее с предохранителя! – Сказал я Купцу, хотя вряд ли тот мог меня слышать. Я осмотрел оружие и бросил его на пол, а взамен поднял пистолет Олега. Отошел на шаг, и выстрелил моему личному врагу в сердце. Тот как-то неестественно дернулся и словно куль с дерьмом свалился на пол. Моя вендетта была выполнена. Враг повержен. Я подошел к Олегу, вложил дымящийся пистолет в его мертвую ладонь. Вернулся к Купцу, поднял его Берету, положил в ладонь, придавил, чтобы оставить его отпечатки. Затем вынул и бросил его оружие на пол. Выдернул из виска ножик. Протер его рукоять о полу Купцового пиджака. И закрепил в руке мафиози, как будто бы перед смертью тот выдернул поразивший его предмет. Теперь надо было уходить. Я поднял свое оружие, которое мне так и не пригодилось, и покинул квартиру. Протер рукавом куртки кнопку звонка и вышел на улицу. ***** Зимой возле Аскольдовой могилы, расположенной все в том же Первомайском парке, практически не бывает людей. Мой любимый парк, потеряв листву, существенно облысел. И продувался с Днепра холодными ветрами. Впрочем, я пил горькую всю ночь, и ледяной ветер только успокаивал мою разгоряченную спиртным душу. Куртка на мне была распахнута настежь. Ветер вплетал в непокрытую голову редкие снежинки. Под сапогами скрипел обильно выпавший за ночь снег. Деревья вокруг были покрыты черными гроздьями притихшего от холода воронья и жалобно поскрипывали под тугим напором ветра. Историка я увидел еще издали. Он одиноко сидел на скамеечке. Пожилой седой человек с объемным полиэтиленовым пакетом в руках. Увидев меня, он поднялся. Протянул руку. Мы поздоровались так, как будто расстались только вчера. — Пошли, прогуляемся, – предложил он, – сидеть холодно. Я взял у него из рук пакет, оказавшийся довольно увесистым и мы двинулись по заснеженным дорожкам в сторону заснеженного Зеленого театра. — Вот отсюда и началась твоя одиссея. – Сказал Историк. – А ты знаешь, мы ведь земляки. Я родом тоже из этих мест. Вот, вышел на пенсию и решил повидать родные места. Я молчал. А что я мог сказать? Что я страшно был рад его видеть? Так это не правда. Я его очень уважал, но он остро напоминал мне все, что связывало меня и Иру. — Вы знаете, где мой сын? – Спросил я его. — Да. Его воспитывает Ирина бабушка. Я его видел... — Какой он? — Да, вот такой же. Посмотри в зеркало и увидишь. Только перегаром от него за версту не разит. И щетина у него еще не растет. – Усмехнулся Историк. – Говорят, что пить много начал? — Говорят... — Ты бросай это! В гроб раньше времени себя загонишь. К тому же пить тебе нельзя, ты же буйный становишься. Глупостей наделать можешь. — Мне уже все равно! — Ну, как знаешь... А что не спрашиваешь, зачем тебя позвал? — Сами скажите! — Верно, скажу. Подарок вот тебе привез. — Где? — Да в этом самом пакете. Я заглянул в пакет. Там была какая-то объемная папка. Я присмотрелся. Личное дело... — Мое? — Твое! Вот решил тебе его отдать. И видеокассета там твоя, с присягой. Это все, что я могу для тебя сделать. В память об Ире. Сам теперь решишь, как с этим быть. Или отдашь его своим новым приблатненным начальникам, и будешь продолжать начатое. Или похоронишь его, как и всю нашу идею... — Конторы больше нет? — Да. Ее нет. Основной ошибкой было то, что разрешили региональным группам принимать самостоятельные стратегические решения. Исходя из местных условий, так сказать. Вот они и допринимались. Постепенно каждый начальник на местах почувствовал себя независимым в выборе. И решения Совета уже игнорировал, вырабатывая собственные. В этих условиях прекратилось централизованное финансирование ослушников, которых становилось все больше. Остро стало не хватать денег на местах. Контора свои счета заморозила. Чтобы не разбазаривать. Так сказать до лучших времен. И тут свои услуги предложили «белые воротнички». Все. С этого момента Контора больше не существует. По крайней мере, в том ее проявлении, каком она была до катастрофы. Часть людей ушла к бандитам. Часть работают на спецслужбы, но в любом случае это уже не наши люди. — Но ведь предатели могут всегда разморозить счета... — Нет! Мы это учли. Есть всего три человека – хранители, которые знают, где именно находятся наши деньги. Но это честные люди. К тому же о них оборотни ничего не знают. Так, что на этот счет можешь быть спокоен. — Большая сумма? — Достаточная, чтобы возродить организацию. Здесь же и часть партийной кассы. В сумме это больше годового бюджета Украины. Я присвистнул: — Ого! — Вот тебе и «ого». Сейчас, главное, чтобы они врагам не достались. Ну, да ладно! Что с личным делом будешь делать? — Сожгу. Или спрячу до лучших времен! — Тебе решать! Но лучше сожги – тут все, что касается твоей связи с нами. Не будет дела – не будет и доказательств. — Больше на меня никак выйти нельзя? — Не знаю. Может у них еще какие-то зацепки есть, но мне про них не известно. — А вы не боитесь, что все раскроется, и вас тогда убьют? — Не боюсь. Я ведь умираю, сынок. У меня рак. Так, что терять мне все равно нечего, а тебя я попробую вытащить. Мы вышли к автотрассе в районе ресторана «Кукушка». Прошли его. Двинулись дальше. — Олег? – Спросил я. – Вы уже знаете? — Да, жаль парня. Он был последним кому я мог здесь доверять... Завизжали тормоза. От стоянки машин напротив ресторана выехал черный как катафалк «Фольксваген». Тишину разорвала автоматная очередь. Тучи воронья взметнулись ввысь с испуганным карканьем. Историка отбросило на придорожный куст. Что-то сильно дернуло меня за развивающуюся полу куртки. Я скатился вниз по склону, крепко прижав к себе одной рукой папку, другой вытащил пистолет. Выстрелил наугад в сторону автомашины и бросился бежать, продираясь сквозь обледеневшие кусты, которые больно хлестали меня по щекам. Я бежал довольно долго. Остановился. Прислушался. Со стороны ресторана кто-то ломился сквозь кусты следом за мной. Я вскинул оружие и выстрелил на звук. Послышался утробный рев. Затем отборная матерщина – кажется, я в кого-то попал. Я что есть духу помчался дальше. Преследователи не отставали. Было слышно, как они продираются сквозь кустарник. Я выскочил на дорожку перед Зеленым театром. Передо мной в испуге замерли два милицейских патрульных – солдаты срочной службы. Ни кто из них даже не попытался достать из кобуры оружие. Я зажал папку под мышкой и, переложив пистолет в другую руку, достал свое удостоверение работника милиции, которое накануне выпросил у диспетчера ЦКК УКП, якобы для поездки электричкой на дачу, чтобы билет не покупать, – вне службы нам удостоверения носить категорически запрещалось. Помахав «ксивой» перед носом патрульных, так, чтобы они не смогли рассмотреть моей фамилии я сказал им: — Так, хлопцы, здесь проводится спецоперация. Спрячьтесь в Зеленом Театре, внутри. И не отсвечивайте, если жить хотите. А сам побежал дальше, стараясь создать побольше шума, что бы отвлечь погоню от пацанов. Я чувствовал себя им должным – почти шесть лет назад недалеко от этого места я ранил работника милиции. Что ж, я сделал для этих двоих все, что было в моих силах – шансов противостоять «профи», охотившимся за мной, и не погибнуть, у этих желторотых юнцов не было. Я снова прислушался. Погоня миновала Зеленый Театр. Выстрелов я не слышал. Что ж, юнцам, скорее всего, повезло. Их бы убили не раздумывая – лишние свидетели моим преследователям ни к чему. Они ведь в таких случаях даже трупов за собой не оставляют – не положено. Я пересек Парковую дорогу и очутился недалеко от той самой заброшенной канализации, где когда-то пережидал милицейскую облаву. Долго не раздумывая, я кинулся туда же. Вот и она. Я приподнял крышку и буквально скатился вниз. Там было сыро и тепло. Значительно теплее, чем на верху. Несмотря на задвинутую крышку, сверху, из щелей, пробивался свет. Я решил осмотреться, и когда мои глаза привыкли к полумраку, то увидел, что я здесь не один. Испугано прижавшись друг к другу, у вымощенной кирпичом стены сжались в комочек двое детей. Лет десяти. Мальчик и девочка. Они с ужасом смотрели, но не на меня, а куда-то за мою спину. Как только я это понял, то сильно ударил ногой назад. Наугад. Удар достиг своей цели. Я попал во что-то мягкое. Кто-то хрюкнул и протяжно взвыл. Я оглянулся. Вскинул пистолет. На полу канализационного стока лежал человек. Он обеими руками держался за живот. Рядом был его автомат. Я поднял оружие. Присмотрелся к его владельцу: — Кого я вижу? Толик, неужели это ты? А говорил, что ни кого убить не можешь... – Передо мной корчился от боли и жадно хватал ртом воздух «вечный дежурный» – наш Конторский «пацифист» Толик. — Каким ветром тебя в наши края занесло? – Продолжал издеваться над ним я. – Да еще в такое интересное место? Я поднес к носу ствол автомата. Понюхал. Пахнуло пороховой гарью. Меня как взорвало. Я принялся избивать «пацифиста» ногами. — Ах, ты, сука, значит это ты Историка убил? Он не сопротивлялся, а только прикрывался от ударов. Наконец, я успокоился: — Кому известно, что я здесь? Быстро! – В подтверждение серьезности своих намерений я ткнул ствол АКСа прямо в лицо «вечного дежурного». — Никому! – Захлебываясь протараторил он. – Когда все за тобой кинулись, я вспомнил, где ты спрятаться можешь, и напрямик сюда. Повезло, сразу нашел. – Опасливо косясь на автомат, добавил он. — Да, уж, повезло... А откуда про этот схрон тебе известно? — Подслушал, когда вы с Историком про это говорили, а потом проверил где это находится, не сам, через своих. — Эти «свои» здесь. — Нет, это же давно было. — Меня кто-нибудь еще из твоих головорезов в лицо знает? — Не думаю. Уж больно шустро ты «испарился». — Так ты к Историку соглядатаем приставлен был? — Да! — Ну, иуда! – Я что есть силы ударил его ногой. Он взвыл. — Зачем Историка убили? – Продолжал допрос я. — А ты не знаешь? – Скривился Толик. – Из-за того, что у тебя в руке… Я посмотрел на руку, сжимающую пакет с папкой. Совсем про нее забыл. — Так вам это надо? – Помахивая пакетом, спросил я. — Это! Отдай по доброму, а? — И что дальше! — А дальше как раньше, будешь дальше работать. — Врешь. Вам этот пакет нужен, потому, что там не только про меня сказано, и вы не знаете, как я его использую. А Историка вы убили, потому, что он вам дела своих людей не отдал. А без личных дел с компроматами их контролировать не получится! Я прав? — Прав, не прав! Какая разница. Ты о себе подумай. — Нет, Толя, папку я вам не отдам. А тебя убью. За Историка... Здесь ты и останешься... Толя приподнялся, привстал, как мог. Видимо, я ему что-то повредил, потому что он болезненно скривился. Затем криво усмехнулся: — Я же говорил, что у Конторы талант таких людей находить... Подумать только, перочинным ножичком, в висок, друга своего заклятого. Профессионал... И про жабу ты был прав – человек только гадит... Я нажал на курок. Автомат дернулся в руке. В такт ему задергался и Толя. Затем медленно сполз на пол. Сзади кто-то вскрикнул. Я оглянулся. Дети. Про них я совершенно забыл. — Вы кто? — Живем мы здесь! От мороза прячемся! – Срывающимся от страха голосом сказала девочка. Мальчик только дрожал. — Дети подземелья? – Спросил я. — Что? – Не поняла меня девочка. — «Дети подземелья», повесть такая есть, про сирот беспризорных. Вы, что, в школу не ходите? — Нет. – Набравшись храбрости, ответил мальчик. – А вы нас не убивайте. Мы и труп спрячем. И про вас ни кому не скажем... Я улыбнулся. Мне стало жалко этих детей. Не каждый день взрослые дяди стреляют друг в друга из автоматов у них на глазах. Хотя, наверное, им уже много пришлось повидать. — Давайте костер зажжем? А то холодно! – Предложил я. Дети подземелья несмело заулыбались мне в ответ. — Задохнемся! – Сказал мальчик. — Нет, не задохнемся. Валяйте за мной. Эти заброшенные подземные коммуникации сообщаются с другими, образуя целые лабиринты. Когда-то я излазил их все. По ним мы прошли до самого Днепра, где сразу три, расположенных радом, колодца канализации порядком обвалились и образовали самую обычную яму. Ее до сих пор не засыпали. Разруха! В ней то мы и сожгли все то, что дал мне Историк. Как сотрудник Конторы, я больше не существовал. Моя эпопея закончилась там же, где и началась. — А ну, кто быстро бегает? Надо покушать прикупить! – Спросил я у детей. Видно было как загорелись их глазенки. Голодные, наверное. — Я! – Откликнулся пацан. Я дал ему денег и отослал за продуктами. Через двадцать минут мальчик вернулся. Накормив детей, я отвел их к своему старому учителю – Лиму, а сам пошел, куда глаза глядят. Очень захотелось выпить. Я решил посетить одну из придорожных забегаловок – наливаек, как окрестила их алкашня, расположенную на самом берегу еще не успевшего замерзнуть Днепра. Купил бутылку водки и закуску. Сел за столик. Кроме меня и продавца-бармена там никого не было. Неожиданно к «наливайке» подъехал танкоподобный, сверкающий никелем «джип». Из него выгрузились двое бритоголовых «братанов» в коричневых кожаных куртках и спортивных штанах. С независимым видом они направились к стойке. «За данью прибыли». – Подумал я. Продавец вышел им навстречу и, не стесняясь меня, стал отсчитывать рекетерам деньги. Я улыбнулся, перехватив «грозный» взгляд одного из «гоблинов». Затем достал пистолет. Братаны даже рты пооткрывали. И куда делась их показная храбрость! Все также улыбаясь, я отстегнул обойму, затем, неспешно разобрал пистолет и, размахнувшись, бросил все это подальше в Днепр. Повернулся и посмотрел в «честные» глаза бандитов. — Ну, ты даешь! – Только и сказал один из «хозяев жизни». – Если ствол не нужен, так сказал бы, мы б купили... Я взял со стола бутылку, стаканчик, и медленно побрел дальше, вдоль Днепра. Рядом со мной притормозила автомашина. Черный как катафалк «Фольксваген». Его тонированные стекла не давали мне рассмотреть пассажиров, но я и без этого знал, кто находится там, внутри. Убегать от них снова у меня уже не было сил и я обречено смотрел на автомобиль ожидая выстрелов. Вот опустилось заднее стекло. Из него высунулся человек. Он внимательно на меня посмотрел. Я так же внимательно рассматривал его. — Это не он, другой! – Бросил человек куда-то внутрь салона. Стекло поднялось, и машина рванула с места. «Конечно же, он меня узнал», – подумал я. Ведь это было очевидно. Но по какой-то причине этот человек не захотел меня убивать. Мне лишь только оставалось гадать, почему он так поступил. Впрочем, это для меня уже не имело ни малейшего значения. Я приложился к бутылке и двинулся дальше вдоль замерзающей реки. Впереди была новая жизнь, в которой уже не было для меня места.